Её запретный рыцарь - Стаут Рекс (книги TXT) 📗
— В этом нет необходимости, — прервал его Шерман. — Почему бы не арестовать его сегодня вечером?
Ведь он уже наделал дел. Запачкался по самую макушку.
Взгляни-ка сюда. — Он вытащил бумажник и достал из него пачку купюр. — Это его. Я забрал — не важно как.
— Все десятки, да? — пробормотал его собеседник, забирая купюры. — И новенькие. — Он внимательно их осмотрел. — Но как мы докажем, что они принадлежат ему?
— Я могу поклясться, — сказал Шерман. — Но это еще не все. Конечно, они у него есть и сейчас. У него дома наверняка полно фальшивых денег. Если вы его застанете врасплох, то доказательств найдется больше чем достаточно.
Человек за столом, судя по всему, никак не мог выйти из состояния задумчивости.
— Какой у него адрес? — спросил он наконец.
Шерман дал ему номер дома на Западной Тридцатой улице.
— Какой этаж?
— Второй.
— Ты знаешь что-нибудь о его привычках? Когда он возвращается?
— Обычно между семью и семью пятнадцатью по вечерам.
— Кто-нибудь с ним живет?
— Нет.
— Квартира записана на его имя?
— Да. Джон Ноултон.
Человек за столом достал из кармана автоматическую ручку и сделал запись в блокноте. Потом оторвал листок, положил его в ящик стола, сунул ручку обратно в карман и некоторое время задумчиво смотрел в окно.
Потом он повернулся к Шерману со словами:
— Мы арестуем мистера Ноултона сегодня вечером.
Глава 10
Сколько веревочке ни виться…
Шерман вышел из бильярдной «Ламартина», где собрались Странные Рыцари, испытывая некоторое удовольствие.
Наконец победа над Ноултоном близка. И это будет, как сказал Дженнингс, бескровная и заслуженная победа. Только Догерти был настроен по-прежнему скептически, и его приходилось убеждать.
— Мне это не нравится, — говорил бывший боксер. — Так мужчина с мужчиной не борется. Я человек прямой и лучше бы сказал ему все в лицо. А это мне не нравится.
— Никто и не собирается тебе угождать, — заметил Бут.
Догерти, ни обращая на него внимания, продолжил:
— А с другой стороны, почему это Шерман просит нас подождать до завтра? Это выглядит странно. Что он задумал?
В разговор вступил Дюмэн:
— Он что-то говорить о том детективе.
— Ну и что с того? Он сказал, что ему нужно отозвать этого детектива. Какой в этом смысл? Не вижу разницы — скажем мы что-то Ноултону или нет. Как-то все это странно.
— Но, может, у Шермана есть какие-то другие причины? — спросил Бут.
Догерти посмотрел на него.
— Ты сам все прекрасно понимаешь, — презрительно бросил он. — Ты знаешь, как Шерман неудачно пытался сделать нас стукачами. А когда увидел, что ему здесь ничего не светит, решил все сделать сам. А потом, чтобы получить необходимое время, заставил нас дать ему обещание оставить в покое Ноултона до завтра. Не хочу сказать, что он играет в свою игру, но что-то здесь нечисто. Эта его пустая болтовня о детективе…
Похоже, он и сам это понял, но не успел придумать ничего поубедительнее.
— Ладно, — сказал Дрискол, — и так все ясно. Надо только увидеть Ноултона сегодня.
— И чем скорее, тем лучше, — добавил Дженнингс. — Сорвать планы Шермана, если он и правда играет двойную игру.
— Я согласен, — важно кивнул коротышка Дюмэн.
Догерти спрыгнул с бильярдного стола, на котором сидел, посмотрел на часы и сказал:
— Без десяти двенадцать. Я вот думаю, не дома ли он сейчас.
— Может, еще в кровати, — подал голос Дрискол.
Догерти задумался.
— Я пойду к нему сразу после обеда, — наконец промолвил он. — И все устрою.
Они прошли в вестибюль, который в это время еще не был переполнен. Догерти и Дженнингс остановились у бюллетеня с информацией о скачках и стали вздыхать о старых добрых временах в Бруклине и Брайтоне. Дрискол расположился на диване с утренней газетой.
Дюмэн и Бут присоединились к группе поклонников красотки из табачного ларька, которые вежливо, но настойчиво убеждали ее в том, что новая прически ей необыкновенно идет. Она слушала, посмеиваясь, и ловкими маневрами держала их на расстоянии. В конце концов они купили у нее несколько сигар.
Дрискол, с хмурым видом сидевший в углу с газетой, в шестой раз подряд читал одну и тут же статью.
Накануне ночью ему пришлось заменить внезапно заболевшего шефа. И эта статья была явно не очень удачной.
Он говорил себе, тоже в шестой раз подряд, что ее написал идиот, обыватель, человек, который ничего не понимает в искусстве. Потом он отбросил в сторону газету, зевнул и оглядел вестибюль.
Неожиданно он выпрямился и устремил взгляд на телеграфный столик. Потом снова оглядел вестибюль, увидел Догерти, стоявшего у бюллетеня ипподрома, и подбежал к нему.
— Смотри! — шепнул он, положив одну руку на плечо Догерти и показывая другой себе за спину.
Бывший боксер, повернувшись и посмотрев в указанном направлении, увидел Ноултона, стоявшего у столика Лили и помогавшего ей надеть пальто.
— Вот твой шанс, — сказал Дрискол.
Когда Ноултон услышал свое имя и, повернувшись, увидел рядом Догерти, он непроизвольно нахмурился, а в глазах Лили мелькнуло удивление.
Увиденное ее испугало, она вспомнила, что ей говорил час или около того назад Дюмэн. Но Догерти вполне спокойно промолвил:
— Мне надо тебе сказать одно словечко. Отойдем на минутку?
Ноултон хотел было отказаться, и так бы и сделал, если бы просьба не исходила от Догерти.
После секундного колебания он извинился перед Лилей, сказав, что скоро вернется, и вместе с Догерти прошел к дивану в углу.
Догерти начал говорить о событиях прошедших трех месяцев, а Ноултон с трудом скрывал свое нетерпение.
Они сидели рядом на диване. Напротив, в отдалении, сидела Лиля, бесцельно барабаня пальцами по столу. Дрискол и Дженнингс присоединились к Дюмэну и Буту у табачного ларька. Они делали вид, что ведут оживленную беседу, а сами то и дело поглядывали на Догерти и Ноултона.
Вестибюль был полон курящих, смеющихся и разговаривающих людей, не подозревающих, какая драма разворачивается всего в дюжине футов от них.
— А теперь, — говорил Догерти, — ты остаешься один. Это не моя вина, но Дюмэн и Дрискол больше не на нашей стороне. Теперь и они против. Ты у нас на крючке, и игра закончена.
— Что же — еще один поединок на ринге? — осведомился Ноултон.
— Нет. И мне жаль, что нет. Мне все это не нравится не меньше, чем тебе. Вообще, такие дела так не делаются. — Догерти помялся и продолжил: — Но я обещал сказать все прямо, потому мы здесь и сидим.
Сделаем так: ты сегодня уезжаешь из Нью-Йорка и даешь слово оставить в покое мисс Уильямс, или, считай, ты сгорел. Это в наших силах. Ты распространяешь фальшивые деньги.
Ноултон даже не моргнул глазом. Он сидел молча и смотрел через вестибюль на профиль Лили, как будто ничего только что не слышал. Потом он повернул голову, встретился взглядом с Догерти и ровным голосом сказал:
— Все это не стоит выеденного яйца, Том. Вы ничего получше не могли придумать? У вас плохая фантазия.
Но Догерти покачал головой:
— Это бесполезно, Ноултон. Мы все знаем. Не важно откуда, но знаем достаточно, чтобы сказать, что тебе не следует доверять Рыжему Тиму. Мы знаем достаточно, чтобы прижать тебя к ногтю. Игра окончена.
Ноултон пристально посмотрел на своего собеседника, встретил его спокойный сочувственный взгляд и понял, что все так и есть. Увертки были бесполезны.
Игра окончена.
Несколько минут он сидел, пытаясь собраться с мыслями. Беззаботное спокойствие Догерти, непричастность к происходящему Лили, сидевшей всего в нескольких футах от них, веселье в вестибюле — все это вместе создавало атмосферу обыденности. Он никак не мог поверить, что произошла катастрофа и земля разверзлась у него под ногами.
Наконец он повернулся к Догерти:
— Что ж, ладно. Вы и правда меня прижали. Но ты этого не сделаешь, Том. Это не в твоих правилах. Ты же не хочешь сказать, что и правда меня сдашь?
