Синее привидение (Преступления Серебряного века. Том I) - Спасский Б. (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
— Впрочем, — вспомнил он свою обычную шутку, — я могу вам сосватать мистера Вильяма: ведь вы богатая невеста.
— С удовольствием пойду за него, — дурила Калерия, обнимая обезьяну за шею, — он такой красавец.
Мистер Вильям улыбнулся во весь рот и охватил молодую женщину за плечи обеими руками.
— Вильям! — повелительно крикнул Кандауров.
Дядюшка хохотал, сотрясаясь своим упругим животом.
Племянник в первый раз за эти полчаса внимательно разглядел его. Здоровое, краснощекое лицо генерала совсем не собиралось стареть и сияло переходящим из рода в род типично кандауровским довольством помещиков, жуиров и хлебосолов.
— Вот за такого гостя спасибо! — говорил генерал. — А что, можно его будет посадить обедать за стол?
— Можно, дядюшка!
— И он все ест?
— Все, что хотите, дядюшка!
— И пьет водку?
— Еще как пьет-то.
— Да это один восторг! Сегодня без обеда ни за что не отпущу. Калерия, похлопочи-ка, чтобы все было как следует, и мистеру Вильяму прибор обязательно рядом со мной.
Пришлось остаться обедать и досидеть до позднего вечера, причем генерал, восхищенный светскими манерами мистера Вильяма, а главное, его несомненным пристрастием и к водкам, и к мадере, и к коньяку, в конце концов расчувствовался и выпил с обезьяной на брудершафт.
— Ты почаще приводи его, каналью, к нам, — говорил он племяннику, прощаясь, — я его, протобестию, полюбил.
— Завтра в восемь, — шепнула Кандаурову «кузиночка» горящими губами.
Выспавшись после теплой ванны, доставившей случай управляющему гостиницы убедиться, что все тело мистера Вильяма действительно покрыто густой обезьяньей шерстью и что ноги его еще больше похожи на человеческие руки, чем сами руки, секретарь Кандаурова разбудил своего патрона ровно в восемь часов. Улыбаясь желтыми зубами, он стоял перед Кандауровым с часами в руках и совал их к самому его носу.
— Спасибо, спасибо, милый Вильям! — сказал Кандауров. — Сегодня у нас большой рабочий день.
Одевшись и слегка позавтракав по заграничной привычке, он запер обезьяну в номере, съездил за покупками и вернулся с ними через полчаса. Покупки эти были: значок Академии Генерального штаба, орден Владимира с мечами и флакончик любимых духов старого дядюшки «Violette de Parme», которыми вчера пахло от его домашней тужурки. Кандауров показал мистеру Вильяму две блестящие новенькие вещицы, дал понюхать духов, потом вынул из кошелька небольшой ключик и отпер им потайное, нижнее отделение чемодана. Там тоже оказалось несколько вещей, чрезвычайно заинтересовавших обезьяну: толстая фехтовальная подушка с длинными тесемочками, аккуратно сложенная генеральская тужурка на красной подкладке и небольшой деревянный футляр, как бы для полдюжины столовых ножей.
— Ну-с, милый Вильям, — говорил Кандауров, — посмотрим, не разучились ли вы вашему главному искусству?
Он выбрал стул повыше и потяжелее и обвязал его спинку фехтовальной подушкой. Поверх подушки надел и застегнул на все пуговицы генеральскую тужурку, предварительно прикрепив к ней академический значок, а около воротника — орден Владимира с мечами. Отступив назад и убедившись, что тужурка облегает подушку не только плотно, но даже молодцевато, он выдвинул стул на середину комнаты и подпер его сзади тяжелым вольтеровским креслом. И наконец, после всего этого он опрыскал генеральскую тужурку духами «Violette de Parme». Мистер Вильям лихорадочно переступал с ноги на ногу, наблюдая за этими приготовлениями.
— Кажется, все в порядке, — сказал Кандауров, — теперь можно приступить к делу.
Другим маленьким ключиком был открыт деревянный футляр, в котором на голубом атласном возвышении блеснули четыре испанских стилета — два подлиннее и два покороче. Взяв короткий стилет, Кандауров подул на него, потрогал его острие и передал нетерпеливо ожидавшему мистеру Вильяму. Обезьяна совсем привычным жестом сунула оружие в карман.
— Ну, что же, походим, милый Вильям, погуляем… Может быть, выпьем по рюмочке, — с притворным хладнокровием говорил Кандауров на английском языке.
Обезьяна, как будто успокоившись, расхаживала рядом с ним. Потом человек и обезьяна выпили по рюмке коньяку, причем человек насвистывал, а обезьяна улыбалась. Одинокий генеральский живот на тонких деревянных ножках и без головы вызывающе сиял посреди комнаты двенадцатью золотыми пуговицами.
— Еще рано, мой милый Вильям, — говорил Кандауров, сидя на диване рядом с обезьяной и ласково поглаживая ее по коленке, и вдруг поднялся, выпрямился во весь рост и повелительно крикнул по-русски:
— Мистер Вильям, пора!
Произошло нечто математически определенное. Мистер Вильям спокойно приблизился к стулу с фехтовальной подушкой, вынул из кармана стилет и быстро нанес в левую половину натянутой генеральской тужурки, на протяжении небольшого правильного квадрата, пять глубоких ударов — четыре по углам и один посредине. И тотчас же с довольным рычанием и широкой улыбкой повернулся к Кандаурову, держа стилет в руке.
— Не так! Вильям, не так! — гневно крикнул Кандауров. — Еще раз. Ну, слушать меня. Мистер Вильям, пора!
Обезьяна снова подошла к подушке и так же методично, как и в первый раз, даже в те же отверстия, вонзила стилет. Кандауров выхватил оружие у нее из рук, подскочил к подушке и повторил то же самое, но с последним ударом оставил стилет воткнутым по рукоятку.
— Видите, Вильям! — сказал он, похлопывая одной ладонью об другую и указывая на торчащий стилет. — Поняли теперь? Ну, еще раз. Мистер Вильям, пора!
Обезьяна наконец поняла свою ошибку и выполнила требуемое точь-в-точь, как показывал Кандауров. За это она сейчас же была награждена двойной рюмкой коньяку и большой плиткой швейцарского шоколада.
Потом Кандауров потихоньку от своего весьма наблюдательного секретаря вынул из заднего кармана брюк маленький браунинг, снял тужурку и подушку со стула и надел их на себя. Держа на всякий случай наготове, в правом кармане тужурки, револьвер, он с важной дядюшкиной осанкой стал расхаживать по комнате, крякать, покашливать и, подражая походке генерала, слегка подрыгивать левой ногой.
— Ишь ты, каналья, протобестия, — говорил он, — да ты совсем пьяница, как я на тебя погляжу. Однако довольно, сударь, прикладываться к графинчику. Сейчас за тобой зайдет твой хозяин. Слышишь, — докончил он повелительно, — мистер Вильям, пора!
Обезьяна без малейших колебаний подошла к Кандаурову и, предательски вынув стилет из кармана, нанесла ему, вернее, надетым на него тужурке и подушке все те же пять ран. Затем по обычной команде: «Мистер Вильям, пора!» — еще и еще раз.
— Прекрасно, мистер Вильям, — весь потный от напряжения, сказал Кандауров, — через неделю вы легко перейдете на другую модель.
И он тщательно уложил все принадлежности опасных опытов в потайное отделение чемодана. Утомленный и опьяненный коньяком секретарь прилег отдохнуть на кровать.
Детски спокойно было его морщинистое добродушное лицо и совсем невинна заученная человеческая поза с раскинутыми руками и аккуратно сложенными рядышком ногами в лакированных ботинках. Кандауров прошелся по комнатам, постоял около спящей обезьяны. Мрачная сосредоточенная тень окружала его немного запавшие глаза. Но он невольно засмеялся, увидав маленькое круглое зеркальце, выпавшее из жилетного кармана мистера Вильяма, и сел за стол писать неотложные письма за границу.
В восемь часов пришла Калерия. Стояла оттепель, и поэтому на Калерии было весеннее пальто, облегавшее ее гибкую девичью фигуру, и конусообразная фетровая шляпа. При свете электрической люстры ее волосы загорелись красноватыми бронзовыми огоньками, а губы уже давно пылали и чуть-чуть змеились улыбкой в предвкушении поцелуев. На круглом столе было приготовлено шампанское, фрукты и конфеты для Калерии и Кандаурова и отдельно графинчик коньяку и коробочка шоколада для мистера Вильяма.
