Мари из Порт-ан-Бессена - Сименон Жорж (читать книги регистрация TXT) 📗

В четырнадцать лет Мари хотела стать нянькой у детей судовладельца, так ей нравилась выложенная белой керамической плиткой кухня, где был газ, а каждая кастрюля висела на своем никелированном крючке.

— Теперь ты довольна? — бросила она сестре, грызя зеленое яблоко.

— Что это ты замышляешь?

— Ничего я не замышляю. Просто я хочу иметь такой же дом, как эти… Их тогда будет не два, а три, вот и все. У меня будут дети и прислуга, чтобы ими заниматься.

— Ложись! Постель стынет.

— А кто этого хотел? У моего мужа будет маленький автомобиль, и в дни его возвращения с моря мы будем ездить в кино, в Байо.

— Кто он?

— О ком ты?

— Ну, муж…

— Увидишь, девочка, позднее. Подвинься. Твоя толстая попа заняла все место. Спокойной ночи…

— Ты не хочешь сказать, кто он? — в полудреме все еще настаивала Одиль.

Мари, засыпая, продолжала сосать кусок яблока.

Они знали, что нужно соблюсти некие формальности, но всегда думали, что с ними можно и подождать, поэтому как-то утром Мари была удивлена, увидев одноколку дядюшки Пенсмена, остановившуюся перед кафе.

— Одевайся побыстрей, нам нужно в Байо, — сказал он ей, поприветствовав сначала хозяина и положив свой кнут на стол. — Нужно явиться к мировому судье. Я написал, чтобы Одиль тоже была там.

— Одиль не получила письма.

— Почему?

— Потому что ее больше нет в Шербуре… Она здесь.

Бывали дни, когда у Мари возникало желание подшучивать над людьми, и особенно она любила подшучивать над дядюшкой Пенсменом, у которого были смешные рыжие усы, всегда влажные, как у некоторых спаниелей.

— Скажи ей, чтобы она собиралась… Буссю будет там в час…

Ветер задувал так сильно, что Пенсмен тревожился за откидной верх своей повозки. Мари с сестрой съежились позади под лошадиной попоной, которая приятно пахла и в которой застряло много колючих соломин. Мари видела Пенсмена в профиль. Время от времени она толкала локтем сестру, потому что у дядюшки Пенсмена опять на кончике носа повисала капля; эта капля мгновение дрожала и наконец соединялась с такими же каплями, уже скатившимися в усы.

— Ваша тетя тоже ждет нас, — сказал он так, будто обещал им шоколаду.

— Как она себя чувствует?

— Неплохо, если бы не расширение вен… Но на той неделе в Байо должен приехать специалист, может, он сумеет что-нибудь сделать?

Действительно, они все собрались вместе под крытым входом здания мирового суда; там был ужасный сквозняк, и у Мари снова защекотало в носу. В соответствии с обстоятельствами они были в глубоком трауре, за исключением Одили, оставившей свою вуаль в Шербуре. Бледно-синее небо и крутящиеся на месте опавшие листья наводили на мысль о Дне всех святых [4].

— Одиль, конечно, совершеннолетняя, — заявил Пенсмен после того, как бросил взгляд на свою жену. — Я буду опекуном других, а Буссю — вторым опекуном.

Он говорил это так, как говорят, отправляясь с визитом и давая последние наставления: «Пивное, не суй пальцы в нос…»

Все было обговорено! Оставалось только поставить подписи! Пенсмен уже взялся за ручку двери, когда Мари произнесла:

— Я не нуждаюсь в опекуне…

— Да как же так! Как — не нуждаешься! Тебе семнадцать лет…

— Нет, дядя, уже три дня, как восемнадцать. Я хочу получить все права, как Берта.

— Кто эта Берта?

— Девушка из Порта. Она мне объяснила…

Было очевидно, что назревает ссора. Пенсмен покраснел от гнева. Его жена тряслась от негодования.

— Порядочной девушке незачем становиться независимой…

— А мне незачем становиться порядочной девушкой. Ты идешь, Одиль?

Она увлекла сестру за собой внутрь, где, как в церкви, были пустые скамьи, зеленоватые голые стены и что-то вроде прилавка на возвышении, за которым какой-то человек перебирал бумаги.

Буссю и Пенсмен тоже, в свою очередь, вбежали вслед за сестрами.

— Послушай, Мари… Одиль! Ты-то поумнее ее.

Место не было ни торжественным, ни внушительным.

— Извините, мсье, — сказала Мари человеку с бумагами, — вы не могли бы мне сказать, где тут найти не очень дорого адвоката?

К счастью, они прибыли раньше времени! Они могли обсуждать свои дела, никому не мешая. Мари чуть было не получила оплеуху от Пенсмена, но того вовремя удержала жена.

Вошли какие-то люди, сначала — лысый мужчина, усевшийся в углу в ожидании своей очереди, потом две рыночные торговки, оставшиеся стоять в глубине зала.

Мари в коридоре, еще более грязном и холодном, чем судебный зал, нашла адвоката в черной мантии, совсем молодого, с усиками под Чаплина.

— Вот… Я хочу, чтобы вы пошли со мной и помогли мне получить все права.

Сколько вы с меня возьмете?

И теперь адвокат с широкими рукавами разговаривал с Пенсменом и Буссю, пытаясь их успокоить. Он обещал Мари взять с нее не больше пятидесяти франков.

С улицы доносился очень далекий шум; в суде становилось то очень холодно, то слишком жарко; все изнывали, не зная, куда себя деть. Скамейки были слишком малы для тетушки Пенсмен. Буссю, наевшийся улиток, испытывал жажду, и ему очень хотелось выйти пропустить стаканчик.

Наконец появился некий господин с желтыми зубами и учтивым видом, он уселся за стол, и адвокат стал с ним говорить, то и дело показывая на Мари взглядом.

— Другие дети — Жозеф, Юбер, Улитка — отсутствовали, но и о них шел разговор. Позвали Пенсмена, потом Буссю. Беседа шла тихо. Новые посетители заняли места на скамейках и пытались понять, что происходит.

— Мадмуазель Ле Флем…

Одиль вышла вперед.

— Ваше имя Мари Ле Флем?

— Нет, я Одиль…

Тогда подошла Мари.

— Вы желаете подтвердить совершеннолетие? Вам восемнадцать лет, как следует из записей гражданского состояния…

— И я хотела бы стать опекуном Улитки, — заявила она, бросая вызов своим дядьям и тетке. — А моя сестра могла бы стать опекуном мальчиков…

Об этом вопрос вообще не ставился. Секретарь суда растерялся. Стали перечитывать бумаги, искать другие, недостающие. Пенсмен, стоя перед судьей, потерял дар речи и подталкивал жену, чтобы говорила она.

Мари следила таким взглядом за адвокатом, как сделавший ставку на бегах не отрывает глаз от своей лошади на беговой дорожке.

— Главное, не поддавайтесь моей тетке. Я вам дам на двадцать пять франков больше…

Через полчаса все было закончено. Конечно, предстояло еще выполнить множество формальностей, но Мари стала, так сказать, полностью независимой.

— Идем! — сказала Мари сестре, беря ее за руку.

И, не попрощавшись с родственниками, с достоинством вышла. На улице она взглянула на церковные часы и объявила:

— У нас до автобуса осталось время поесть пирожных.

Они съели их, затем сели в плохо освещенный автобус и устроились сзади.

Одаль спросила:

— Зачем ты все это сделала?

— Затем!

— Ты слышала, что они сказали? Ничего нельзя продать, ничего вынести из дома или с корабля до того, как…

— Ну, так!

Поскольку они проезжали мимо церкви в Порт-ан-Бессен, Мари перекрестилась, украдкой повернувшись к кладбищу. В этот момент позади блеснул свет автомобильных фар; перед набережной свет больше не был виден, и Мари не стала снова оглядываться.

— Идем домой, — решила она.

Они перешли через разводной мост и добрались до своего дома; было холодно, и Одиль, прежде чем раздеться, стала искать старую газету, чтобы разжечь огонь.

— У тебя есть еда?

— Несколько селедок…

— Приятного аппетита. А мне надо идти в кафе. Хозяин убежден, будто я только и делаю, что прогуливаюсь… Если бы!

Машина не обогнала автобус потому, что остановилась у первых домов города.

— В котором часу возвращается твой отец? — спросил Шателар.

Марсель, с рукой на перевязи, посмотрел на воду в гавани.

— С приливом… Не раньше девяти или десяти часов.

— Ну, тогда иди к себе и поменьше болтай… Ты понял? Если он не вернется к десяти часам, ты ляжешь как ни в чем ни бывало.