Пассажир “Полярной лилии” - Сименон Жорж (читаем книги онлайн txt) 📗
Капитан слушал вполуха. Взгляд его скользил по знакомому пейзажу и знакомым лицам: деревянные домики, выкрашенные в блеклые по преимуществу тона; крутые заснеженные улицы; мальчишки, ловко проскальзывающие на лыжах между санями, ящиками, бочонками.
У того же причала, где пришвартовалась «Полярная лилия», стояло несколько пароходиков тонн по пятьдесят — сто водоизмещением; на каждом была аспидная доска с названием поселка Лофотенов, который обслуживается судном.
Со всех пароходиков Петерсена окликали, и он силился сохранить на губах улыбку.
Он видел Эвйена и немца, сидевших друг против друга в ресторане. На краю свайного причала стоял лапландец в пестром наряде и четырехугольной шапке и, казалось, восторженно созерцал царившее вокруг оживление, а вдали, за проливом, угадывались белые горы, с которых он сюда спустился.
Все было ярко, весело, всюду кипела жизнь, но без суетливости, с той нордической степенностью, которая неизменно восхищала Петерсена.
Стараясь вжиться в эту успокоительную атмосферу, он представлял себе, как еще потная после теплой постели, полуодетая Катя стоит в своей пропахшей духами каюте. И тут у него внезапно мелькнула одна мысль.
Вдоль «Полярной лилии» шел баркас, в котором два человека, по колено в треске, точными движениями отрубали рыбинам головы, вырывали печень, бросали в чан, рассекали тушки пополам, а хребты и внутренности выбрасывали за борт.
Петерсен взглядом следил за ними, но воспринимал их четче, чем зрители — театральный задник; зато он мысленно видел перед собой каждую линию Катиной фигуры.
«У нее в каюте не было денег!»
Он перебрал в уме все движения Йеннингса. Припомнил тонкое белье, в особенности черные шелковые рубашки, поразившие его.
Но денег там не было! Бумажника — тоже!
Он восстановил в памяти детали первого обыска в туманном Ставангере. Нет ни намека на кредитки!
Инспектор стоял, привалясь спиной к трапу, по которому гуськом двигались грузчики.
Затем Петерсен увидел Крулля. Тот все еще не побрился, лицо его заросло рыжей щетиной. Капитану показалось, что угольщик наблюдает за ним, и он отвернулся.
— Первый колокол! — приказал он второму помощнику за десять минут до отхода.
— Скажите, капитан, правда ли то, что рассказывают? Вринс?..
— Ничего не знаю.
— А на вахту он выйдет?
— Не выйдет — ты заменишь.
Временами по небу как бы пролетало облако золотой пыли, освещало паруса, сверкающую корму, черепичную колоколенку и тут же сменялось серыми, отяжелевшими от снега тучами.
Лапландец, поколебавшись, поднялся на «Полярную лилию» и взял билет третьего класса до Хаммерфеста.
Но в каюту пройти отказался и уселся на кабестан, где три часа спустя Петерсен увидел его в той же позе.
— Второй колокол!
Грузовые стрелы подобрали по-походному, люки пустеющих трюмов задраили.
Несмотря на густой запах рыбы, висевший над портом и городом, капитан все еще ощущал аромат Катиной каюты.
— Вринс на мостике?
Да, третий помощник стоял на вахте. Поднимешь голову — и вот он наверху, в углу мостика, застывший, немыслимо напряженный. Не человек — африканский идол!
Все, должно быть, кружилось у него перед глазами, звуки смешивались в сплошную какофонию; тем не менее по знаку лоцмана он подошел к трубе и трижды потянул ручку пронзительно взревевшего гудка.
За кормой кипела вода. Баркасы разбегались, как перепутанные овцы. Перед носом метались чайки.
— Будете завтракать, капитан? — Это блондин стюард в белой куртке. Как всегда робко улыбается.
— Попозже.
Петерсен никак не мог оторвать глаз от порта.
Судно прошло мимо фабрики — всего лет десять назад здесь перерабатывали китовое мясо, а теперь производят только рыбий жир.
Затем «Полярная лилия» круто легла на другой галс, и перед ней открылось бледно-зеленое море, окаймленное сверкавшими на солнце снежными горами.
Это был апофеоз, и насладиться им следовало безотлагательно: золотой свет уже слабел, и над водой как завеса раскидывалась пепельно-серая туча.
Через три минуты горы стали всего лишь бледными айсбергами.
Петерсен молча прошел мимо полицейского и, встретив в коридоре Эвйена, задержавшегося после завтрака, сделал вид, что ему нужно зайти к себе в каюту.
Как только путь оказался свободен, он снова вышел, постоял секунду у двери Кати Шторм, нервно щелкнул пальцами и, не постучавшись, открыл каюту.
После его утреннего визита там ничего не изменилось, все так же было жарко и пахло духами. Простыня свисала до полу, и окурок прожег в ней круглую коричневую дырочку.
Ни слова, ни жеста. Немка в пижаме, босая, непричесанная, сидела на койке спиной к переборке и глядела на незваного гостя глазами, которые словно помутнели от расплывшейся на ресницах туши.
Капитан закрыл дверь и, споткнувшись о чемодан, перешагнул через него.
— Я пришел задать вам один вопрос, — сказал он.
Она слушала с полным безразличием. Возбуждение, владевшее ею утром, улеглось. Былые нервозность и кокетство исчезли, в уголках губ пролегли горькие складки.
Петерсен старался говорить ласково. Более того, ему хотелось дать ей понять, что его появление здесь без инспектора полиции продиктовано совсем не враждебностью.
В нем происходило нечто противоположное тому, что он испытывал совсем недавно. Он все еще был во власти открывшейся перед ним картины оживленного порта, и образ девушки лишь накладывался на это воспоминание.
— Скажите, сколько денег было у вас с собой при отходе из Гамбурга?
Она улыбнулась безнадежно и в то же время саркастически. Но этот сарказм был обращен не на собеседника, а на себя самое, вернее на судьбу.
— Эти деньги должны быть при вас, — поспешно добавил Петерсен. — Вы не могли их истратить на пароходе: расчеты производятся после рейса.
— Значит, со мной их не произведут.
Она не сдвинулась с места, только подняла руку. Ее сумочка из крокодиловой кожи с маркой одного из лучших галантерейных магазинов Лондона лежала в багажной сетке над головой.
Катя потянула за ручку, и сумочка упала на койку.
— Возьмите и сосчитайте. Только сперва передайте мне мои папиросы.
Капитан не шевельнулся. Тогда пассажирка сама раскрыла сумочку, протянула Петерсену, щелкнула зажигалкой из чеканного золота.
— Это все, что у меня есть. Как! Вы не решаетесь?
Она прищурилась: папиросный дым ел ей глаза.
Достала из сумочки носовой платок — точно такой же, какой нашли в чемодане Вринса, резную металлическую коробочку с губной помадой, пудрой, тушью для ресниц и вытряхнула на койку тонкую пачечку кредиток.
— Считайте… Десять марок. Пятьдесят бельгийских франков. Три французские бумажки по десять франков…
Да, забыла! Два с половиной голландских флорина.
Она смахнула на пол пустую сумочку, еще теснее прижалась к переборке и повторила:
— Это все.
Если в голосе ее и слышалось возбуждение, то приглушенное. Лицо у нее стало совсем обыкновенным и мало чем отличалось от лиц, знакомых Петерсену.
Однажды его шестнадцатилетняя соседка, с которой он гулял в горах, споткнулась о корень ели и вывихнула себе ногу. Она была кокетлива. Еще за минуту до падения подшучивала над ним. Она не заплакала. Даже продолжала улыбаться. Но лицо у нее стало жалкое, растерянное, пошло пятнами, губы беспомощно задрожали.
Сейчас Катя чем-то напоминала капитану эту молодую норвежку; в свою очередь, девушка безусловно почувствовала, что он смотрит на нее новыми глазами: недаром она так неожиданно и незаметно запахнула пижаму.
— Так вот, мне нечем рассчитаться даже за шампанское, которым я вас угощала. У меня было ровно на билет — шестьсот марок, если я не ошибаюсь. Все, что оставалось сверх этого, я спустила в последнюю ночь в Гамбурге.
— С Вринсом в «Кристале»?
Разговаривать Петерсену было бы удобней сидя. Но сесть он мог только на край койки, то есть слишком близко к девушке, пол был загроможден вещами, и, чтобы не наступить на них, Петерсену пришлось стоять, широко расставив ноги.
