Пассажир “Полярной лилии” - Сименон Жорж (читаем книги онлайн txt) 📗
Петера Крулля он за весь день не видел ни разу.
А Катя?.. Он представил себе ее: лежит, скорчившись на койке, мучится от морской болезни, но упрямо никого не хочет позвать.
Самым лучшим временем в четверг оказались для Петерсена утренние часы, когда он стоял на вахте рядом с лоцманом.
«Полярная лилия» миновала Буде и пробиралась через Лофотены, уже много часов пробивая себе путь сквозь снежную бурю.
За несколько минут видимость упала до нуля, открыть глаза стало невозможно. Ледяная пыль забивалась в мельчайшие швы одежды и обуви.
Капитан с лоцманом топтались на месте, пытаясь согреться и передавая друг другу кисет или зажигалку. термометр показывал двенадцать градусов ниже нуля; изредка, когда появлялся просвет и показывалось бледное солнце, позволявшее заметить два-три шквальных облачка на горизонте, глазам представали белоснежные горы — ни пятнышка, ни домика, ни травинки, ни души.
Необъятный простор. Очертания некоторых вершин можно различить больше чем за тридцать миль.
Время от времени почти вплотную к «Полярной лилии» проходил рыбачий баркас длиной восемь-десять метров, с обледенелыми вантами и заваленной снегом палубой, на которой, перегнувшись через поручни, ловили треску два человека, казавшиеся бесформенными под четырьмя-пятью слоями одежды.
Воздух леденил легкие. Несмотря на это, Петерсен с жадностью дышал чистым кислородом, словно тот возвращал его к жизни, отгоняя кошмарные образы: голую девушку в постели на улице Деламбр, Штернберга с исколотой грудью и скомканной простыней на лице.
Капитан с неподдельным безразличием взглянул на ставангерского полицейского: не зная, чем заняться, инспектор прислонился к переборке, защищавшей его от ветра, и любовался пейзажем.
Вдруг Петерсен вздрогнул: позади него кто-то кашлянул. Нахмурясь, он спросил внезапно появившегося у него за спиной Шутрингера.
— Что вам угодно?
Под трапом висело объявление, запрещавшее пассажирам подниматься без надобности на мостик.
Шутрингер никогда еще не произносил столько слов зараз. Вид у него был надутый, но решительный.
Он снял свое жакейское кепи, и на морозе его голый череп производил совершенно ошеломляющее впечатление.
— Накройте голову! Итак, в чем дело?
Немец указал на лоцмана.
— Можете говорить при нем.
— Меня обокрали!
— Что такое?
— Вчера вечером или сегодня утром кто-то забрался ко мне в каюту и украл две тысячи марок, а также несколько сот крон, лежавшие у меня в чемодане.
Страшно огорчен, что доставляю вам новые хлопоты, но я во что бы то ни стало должен разыскать деньги: это все, что я захватил с собой в поездку.
Лоцман с любопытством разглядывал пассажира.
— Вы уверены, что деньги пропали? — спросил Петерсен, мрачнея.
— Абсолютно. Из осторожности я положил их не в бумажник, а в простой синий конверт и сунул под белье.
— Что вы делали утром?
— В восемь принял душ. Таким образом, моя каюта оставалась пустой. Потом сходил в ресторан и погулял по юту. Когда же я…
Капитан повернулся к лоцману.
— Обойдетесь пока без меня?
И первым спустился по трапу. Проходя мимо ресторана, наткнулся на стюарда.
— Не видели, никто не входил сегодня утром в двадцать вторую?
Стюард вскинулся, как чертик в коробочке с пружинкой, и пролепетал:
— В двадцать вторую тоже? Господин Эвйен как раз спрашивал, не входил ли кто к нему.
Эвйен, каюта которого была открыта, вышел на порог: он услышал разговор.
— Капитан, не заглянете ли ко мне на минутку?
Он нервничал, но сохранял самообладание. Только вот руки, ухоженные, с длинными пальцами, слегка дрожали.
— У вас что-нибудь украли?
Эвйен подозрительно взглянул на Шутрингера.
— Зайдите все-таки на минутку.
И закрыл за собой дверь.
— Вы знаете, я езжу на юг всего раз в год. Оттуда привожу наличные, необходимые для эксплуатации рудников в течение полугодия: банка у нас в Киркинесе нет. Еще вчера вечером в этом саквояже из свиной кожи было пятьдесят тысяч крон кредитками и несколько золотых монет — у меня привычка дарить их жене.
— Исчезли?
— Саквояж пуст. Я только что это обнаружил.
Работал в салоне, и мне понадобился документ, также лежавший в саквояже… Саквояж вытащили из-под остальных вещей, замок взломали.
В коридоре нетерпеливо расхаживал Шутрингер.
— Будьте добры покамест никому не рассказывать о случившемся.
— Что вы намерены предпринять? Не кажется ли вам…
Не дослушав, Петерсен вышел и попросил немца тоже хранить молчание.
— Необходимо во что бы то ни стало… — повторил тот. — Вы же понимаете, у меня больше ни гроша и…
Капитан нашел Йеннингса на том же месте палубы, а полицейский, заметив его, изобразил на лице любезную улыбку.
— Добрый день, капитан. Какие красивые места!
Южане даже не подозревают, что…
— Следуйте за мной.
Петерсен втащил инспектора к себе в каюту и с силой захлопнул дверь.
— На борту совершены две кражи. В каюте четырнадцать, соседней с этой, похищено пятьдесят тысяч крон; в двадцать второй — приблизительно две тысячи марок.
— Быть не может! — вскричал ошеломленный инспектор. — Здесь, на борту?
— Да, вчера вечером или сегодня утром. Я хочу, чтобы вы, не теряя времени, предприняли вот что: во-первых, тщательно обыскали каюту Кати Шторм…
— Вы считаете…
— …и, если возникнет необходимость, поручили стюардессе обыскать ее лично. Во-вторых, осмотрели каюту моего третьего помощника. Наконец, если все это ничего не даст, занялись неким Петером Круллем, работающим в угольной яме.
— Мне думается, было бы разумней начать поиски именно в этом…
— А я предпочитаю, если у вас нет возражений, чтобы вы начали с немки. Она у себя.
— Что ей сказать?
— Что пропали кое-какие вещи и вы обязаны обыскать весь пароход.
— Вы пойдете со мной?
Петерсен колебался, но тут же, еле сдерживаясь, принял решение.
— Да, пойду.
На трапе он встретил Эвйена.
— Будьте добры, пройдите вместе с господином Шутрингером в салон и ждите там результатов.
И приказал стюарду:
— Впредь до новых распоряжений в коридор никого не пускать.
Внешне капитан был спокоен, но внутри весь кипел.
Сам постучался к Кате, однако ответ услышал не сразу.
— Кто там?
— Капитан. Неотложное дело.
— Я собиралась сегодня полежать.
— Я вынужден войти, сударыня. Прошу нас извинить.
Как это принято на судах, каюты «Полярной лилии» изнутри не запирались. Петерсен повернул ручку и сделал инспектору знак войти.
От крепкого запаха табака и духов у вошедших запершило в горле. Дым был так густ, что они не сразу увидели девушку, растянувшуюся в пижаме на койке.
Волосы у нее были растрепаны, кожа влажная, лицо усталое, верхняя пуговица пижамы расстегнута. Она инстинктивно отодвинулась к переборке, пытаясь натянуть на себя простыню, на которой лежала, но не смогла ее вытащить.
— На борту совершена крупная кража и…
— И вы подозреваете меня в…
— Я никого не подозреваю. Но, как инспектор полиции, обязан обыскать весь пароход.
Она вызывающе и зло расхохоталась и спрыгнула с койки, не думая больше, приличный ли у нее вид.
— Ну что ж, ищите. Вот не предполагала, что у норвежцев принято.
Уже второй раз в разговоре затрагивают национальность. Вринс тоже бросил что-то очень похожее и с такой же оскорбительной интонацией.
— Мне выйти? Хотите порыться в моей постели?
Лихорадочными движениями она сорвала простыни и одеяло, смахнула на пол немецкий роман, который, видимо, только что начала читать.
Петерсена поразило, насколько изменилось ее поведение. До сих пор, если не считать вечера, когда она была пьяна, Катя сохраняла самообладание, никогда не терялась и не давала повода в чем-нибудь ее заподозрить.
А теперь она неумело маскирует негодованием подлинную панику. Язвит, мечется, еле удерживается от брани. Снимая чемодан с сетки, уронила его, и вещи разлетелись по каюте.
