Новый век начался с понедельника - Омельянюк Александр Сергеевич (полная версия книги TXT, FB2) 📗
Они нашли 6-струнную итальянскую гитару, стащили со склада галеты, подобрали брошенные отступающими лыжи, на которых вместе с другими пацанами катались, по незнанию, с гор из замёрзших и занесённых снегом трупов вражеских солдат.
Со временем Ивану от его старших братьев перешёл танкистский шлем и командирская сумка, оставшиеся от Гавриила Митрофановича.
После войны, спустя некоторое время, семья Ивана вернулась в Москву, на свою жилплощадь. Мать получила хорошо оплачиваемую работу, пользуясь всеми благами вдовы защитника Отечества и матери троих детей.
Сыновей быстро пристроили в школы, а Ивана в детский сад.
Ещё там Ванечка неожиданно удивил всех, проявив задатки будущего врача… – вагинолога.
Не раз окрестности их детского садика оглашались девчоночьим голосом «Рины Зелёной»:
– «Мариванна, а Ванька Гудин опять ко мне в глупости залез!».
Как известно, дети за родителей не отвечают, но о детях поначалу судят по их родителям.
Поэтому, когда выдаваемые Ивану авансы им не подтверждались, разочарование от этого толкало его школьных и дворовых товарищей на подтрунивание над ним, иногда даже доходящее до простых издевательств.
Уже в детские годы проявлявшаяся вредность и заносчивость Ивана, заставляла его иной раз отбиваться от сверстников как раз тем самым танкистским шлемом.
В 1959 году Иван окончил школу, будучи хорошистом. Его, выше среднего, успехи обеспечила строгая мать. Не имея возможности часто посещать школу, она полностью положилась на преподавателей. И не зря. Младший в семье, Иван привык озорничать не только дома, но и в школе.
Ещё в девятилетнем возрасте Иван, узнав, что для улучшения скольжения лыж, чукчи обклеивают их полозья мехом, и, наверно, решив стать великим лыжником, бесцеремонно вырезал для этого со спины дорогой меховой шубы матери несколько лоскутков. Тогда, плача вместе с сыном, мать сильно отстегала Ивана ремнём за этот проступок. Но потом, гладя его прямые светловатые волосы, заглядывая в его, тоже полные слёз, серые глаза, она мысленно сказала себе: ну, разве он виноват, что его отец немец? То же моё, родное дитя!
Чудил Иван и в школе. Один из учителей – мужчина, преподаватель математики, проникся уважением к Анне Петровне. И потому он молчаливо, как бы взял шефство над Иваном. И какого же бывало его искреннее возмущение, когда негодный, дерзкий мальчишка, видимо чувствуя это, просто наглел на глазах, шалил и даже хамил учителю на его же уроках.
Однажды, на замечание учителя на его родном диалекте:
– «Гудин, тиша!».
Тот нагло отреагировал:
– «А я не Тиша, а Ваня!».
Твёрдая и крепкая рука фронтовика, не раз точно метавшая гранаты во вражеские танки, для которой длина классной комнаты была не дистанция, на этот раз точно отметилась куском мела на лбу нахала, тут же возбудив у того неподдельное внимание.
Не раз Ваньку наказывали и другие учителя, выводя из класса за скрученное почти в трубочку, распухшее и густо покрасневшее ухо.
В воспитательных целях и для пущей убедительности мать всё время пугала ленивого Ивана перспективой оказаться в ПТУ.
Для придания большей гармоничности развитию своего ребёнка, и подсознательно пытаясь хоть на Иване отыграться за отсутствие в своём потомстве дочери, Анна Петровна отдала своего младшенького в балетную школу.
Но с возрастом тот бросил эти девчачьи занятия, оставив надолго, как неисправимую память о них, излишне сильное разведение носков стоп ног в стороны, при почти полном сведении вместе пяток, из-за чего Платон, по незнанию, долгое время считал Гудина евреем. В период военной подготовки в школе, которой в те годы уделялось большое внимание, Ивану посчастливилось дважды прыгнуть на парашюте с По-2.
После школы легко, будучи подранком войны, он поступил во 2-ой Медицинский институт имени Н.И. Пирогова на лечебный факультет, который, хоть и с трудом, но, беря академический отпуск из-за недостаточной успеваемости, как всегда вызванной ленью, всё-таки удачно закончил через 7 лет в 1966 году.
В первые годы студенчества Гудин, как отпрыск партийно-хозяйственной номенклатуры, был избран, а, скорее всего, назначен, секретарём ВЛКСМ своего курса института.
Именно здесь и проявилась опять его необъяснимая тяга к медико-биологическим и сексуальным экспериментам, некоторые из которых завершились для него просто драматически.
Иван, как и все советские студенты, для снятия сексуального напряжения, физической и эмоциональной разрядки, периодически «ходил по девочкам». Один из друзей Ивана попросил его, когда-нибудь, составить компанию ему, его девушке, с которой он уже имел устойчивые интимные отношения, и её подружке, для которой, собственно говоря, он и приглашался. И вот, в одном из таких походов «по девочкам», они вместе с другом, наконец-таки, затесались в гости к этим, таким же молодым и красивым студенткам, на пару снимавшим квартиру. Те ожидали гостей в полусумрачной, интимной обстановке, сидя на диване около наспех, но со вкусом, сервированного вином, водкой и лёгкими закусками стола. Ивану представили очень красивую, восточного типа, девушку, назвавшуюся Кариной. Она, не вставая с дивана, предложила тому присесть рядом.
Молодые сразу приглянулись друг другу и мило защебетали на второстепенные, молодёжные темы, проносясь по ним, как галопом по Европам. Все четверо довольно смело и несколько бравурно выпили, почти не закусывая, и принялись всё настойчивее и целеустремленнее продвигаться к заветной цели. Разбившись на пары, будущие секс партнёры резво, как и подобает молодым и голодным, принялись за дело.
Через некоторое время друг со своей девицей прошмыгнул в соседнюю комнату, откуда вскоре донёсшиеся приглушённые охи и вздохи, явно свидетельствовали о начале заветного действа. Ивану не хотелось отставать, и он довольно смело, чему уже способствовало лёгкое опьянение, принялся за любовные игрища с красавицей Кариной, предварительно окончательно потушив и без того тусклый свет. Та на удивление легко и довольно решительно пошла на сближение. Видимо подругами это было заранее оговорено.
Вскоре Иван получил долгожданное наслаждение и, в предвкушении его продолжения, позволил Карине пройти в ванную для приведения себя вновь в потребный вид. А сам, тем временем, наслаждаясь своим состоянием повышенной боеготовности, предвкушал дальнейшее интересное продолжение и новую сексуальную разрядку.
И вдруг, в слабо освещённом проёме короткого коридора, соединявшего комнату с кухней, он увидел очертания хотя и очень стройной, но сильно хромающей, буквально припадающей на одну ногу, возвращающейся из ванной, Карины.
Какой-то неимоверный ужас и отчаяние вмиг охватили его нутро, неуклонно сгибая повинную головку его несгибаемого, во многих боях проверенного, верного и преданного члена его тельного коллектива.
Карина, видя смятение партнёра, извинилась перед ним, на что Иван как-то невразумительно и не по-джентельменски ответил, что, мол, надо предупреждать в таких случаях.
От такого неожиданного поворота событий он надолго потерял способность к семяизвержению, и чуть было не получил спермотоксикоз.
В другой раз, на студенческой картошке в Рязанской области, после утомительной работы, уже наужинавшись вдоволь крахмалом, да ещё по молодости лет, Гудин довольно неожиданно и слишком смело, как комсомольский вожак, весьма своеобразно и неожиданно для товарищей, проявил себя.
На глазах у любопытствующих студенток он, с помощью палки, возбудил член пасшегося рядом жеребца. Увидев его восставшие размеры, некоторые слишком впечатлительные девственницы чуть не попадали в обморок. Другие же девки визжали от восторга.
Об этом случае кем-то было своевременно «сигнализировано наверх». Если бы опять не мать, Иван, нарушивший моральные принципы строителей коммунизма, мог бы распрощаться с институтом и комсомольским билетом.
А до этого, жадный до экспериментов озорник Ванька, чуть было не поплатился своим здоровьем.
