Выбор - Суворов Виктор (книги без регистрации txt) 📗

Пропала Настя Жар-птица. Пронесло ее через блеск и грохот, через скрип и визг, через ароматы и вонь и вынесло поздней ночью на прекрасный бульвар прямо у набережной. От бульвара — переулки. Точно как в подземном городе Москва-600. Только там безлюдно, а тут народ валом валит. Срамные девушки — стайками. На углах — чернявые гибкие парниши: штаны широченные по последней моде. Груди настежь. Цепи золотые бренчат. В карманах ножи да кастеты. А морды наглые.

Только сейчас Настя вспомнила, что целый день по душному городу ходила, что ночь не спала, что не ела ничего. Да и до того у нее не праздник был, а занятия бесконечные, интенсивные. Устала она. И идти ей некуда. Это очень плохо: оказаться ночью в чужом потном городе без единой песеты в кармане, когда никому ты не нужен, когда никто нигде не ждет тебя, когда никто тебе помочь не может.

Обратили на нее внимание. Из дверей трактиров и пивных ей посвистывают. А Настя обстановку оценивает. Что нужно? Нужны деньги. А еще штаны нужны. Ей бы мальчишкой-оборванцем нарядиться, чтоб глаза на нее не пялили, чтобы вниманием не ласкали, чтобы взглядами не насиловали.

А где денег взять? Где штаны достать темной ночью? Где девушки испанские деньги добывают после заката?

Присмотрелась Настя. Решилась. Другого нет у нас пути. Стоит у стенки под фонарем девушка-срам, грудищами как шлагбаумом народу путь перекрывает. Ступней правой — упор в стену. Оттого колено круглое сквозь юбки разрез вперед вынесено, путь народу преграждает, как и груди испанские. Кто ни пройдет, всяк на тех грудищах взгляд задержит, потом еще и колено оценит, вытрет слюни и мимо валит. А рядом — такая же срам-девица. Только грудью круче, только коленом выше.

Вот между двух грудастых под фонарем Настя и встала. Одним грудастые нравятся, а другим, может быть, девочки нравятся совсем тоненькие, вовсе без всякой груди выпирающей. Одним глаза черные, испанские, горящие подавай и конскую гриву черных волос с фиолетовым отливом, а кому-то больше по душе глаза голубые, волосы русые и прическа совсем короткая под мальчика. Испанок шоколадных — табун, а беленькая девочка славянская одна только…

Трое их. В салоне. Гремят колеса. За окошком лес пролетает. Спецпоезд в Москву прет.

— Что это было?

— Точно говорю, Трилиссер вздохнул уж очень глубоко. Может же быть такое, так вздохнешь, что голова лопнет?

— Может, это от напряжения мысли? Так долго над планом ликвидации Троцкого думал, что…

— Над планом ликвидации Троцкого Трилиссер не думал. План ему я подсказал. Над планом я все время думаю. У меня же голова не лопнула.

— А ведь треснула, как тыква.

— Как лампочка.

— Кабалава! Ты где, мерзавец? Выскочил из соседней двери начальник спецпоезда:

— Тут я, товарищ Берия!

— Передай радистам — пусть начальнику Калининского НКВД шифровку бросят: к дому отдыха — три полка чекистов. В радиусе два километра на каждую спичку внимание обратить, на каждый след, прочесать все, всех собак управления НКВД на поиск.

Тут же гибкий чернявый, как чертик из коробочки, вынырнул:

— Это мой тротуар. Цены тут — три песеты за сеанс. После каждого сеанса

— две песеты мне отдашь, одну себе забирай.

— Я не по этой линии. Я тут работать не буду, — Настя возражает.

— Хорошо. Потом разберемся. А меня помни. Я этому тротуару хозяин. — Чуть отвернулся гибкий чернявый, невзначай ручку ножа из кармана показал.

Машина серебряная. Крылья черные. «Лагонда» 1938 года. Знающие все эксперты объявили: это и есть вершина творения, придумать что-либо великолепнее этого невозможно. Спорить с экспертами — дело пропащее. Это нам сейчас такие заявления смешными кажутся. Но если на ту «лагонду» смотреть из 1939 года, из первой его половины, то сомнения отпадут: лучше этого быть ничего не может.

Именно такая машина с верхом открытым тут же перед Настей и остановилась. Красивый седой дядька за рулем. Бриллиант на руке в пару каратов. Рубаха шелковая. Запах одеколона французского. Сисястыми шоколадными испанками пресытился он. А тут появилась на бульваре тоненькая беленькая девочка славянская. По тормозам врезал так, что завизжали колеса и асфальт под ними. А если бы не он, то тут бы Настю спортивная «альфа» подхватила. Не выгорело «альфе». Ничего, через двадцать минут девочка освободится…

— Эй, сеньорита, я девочкам по три песеты даю. А тебе дам пять!

Усмехнулась Настя:

— Сто.

Берия зверем смотрит. В пространство. Взгляд его — нерасшифрованный взгляд крокодила, непонятный взгляд. Цепенеют люди под бериевским взглядом. Ест он траву кавказскую. Рукой. Низко к тарелке голову наклоняя. А наклонив голову, не в тарелку смотрит, но на каждого за столом. По очереди. Долгим пристальным взглядом. Глазами их не отпуская.

Наклонил голову Лаврентий Павлович к самому краю тарелки. Ухватил пальцами травы пук. Застыла — голова над тарелкой. И рука застыла:

— Может, не вокруг, а на самой даче искать надо?

— Кроме нас никого там не было.

— А если невидимка?

— Какая невидимка?

— Мессер! Твою мать!

— А ведь правда. Мессер невидимым прикидываться может…

— Где он?

— По моим сведениям, Мессера уже пару недель никто нигде не видел.

— Знаю решение. Это Гуталин нам силу показывает. Пугает. Для того Мессера подослал.

— И что?

— Трилиссера убил Мессер.

— Чем?

— Взглядом! Твою мать!

Есть правило: каждый от судьбы получает ровно столько, сколько у нее просит. Мечтай о малом, мало от судьбы и получишь. А у Насти Жар-птицы огромный замах, и мечты ее беспредельны.

Оскалился элегантный в «лагонде»:

— Ну и запросы у тебя! Ладно, дьявол с тобой. Садись. Я дам тебе сто песет.

Давным-давно наш чародей Рудольф Мессер мальчиком был. В школе учился. Школа та — в столице Австро-Венгерской империи. В прекрасном городе. В Вене. Прямо около центра. И не школа вовсе, а закрытый пансион: парк старинный за чугунными решетками, белочки по кедрам скачут, особняк красного кирпича, а углы белые, каменные, окна высокие, узкие, сверху круглые, двери резные, ручки на дверях — бронзовые лапы птичьи. Рядом — центр великого города, а тут — тишина и покой.