Новый век начался с понедельника - Омельянюк Александр Сергеевич (полная версия книги TXT, FB2) 📗
– «А что тут рассказывать. Женщина она состоятельная, очень красивая и в теле, в смысле ещё стройна! Миллионерша! Вдова, кстати, кажется внука Эдлая Стивенсона! Дети есть! Как и у меня – трое! Бог, как известно, троицу любит! Ну, в общем, она хорошо помнит ваши с ней киевские… кувыркания! Привет тебе передавала! Да! В гости приглашала! Всей семьёй, вместе с нами! Ха-ха! Представляю себе картину: российский племенной жеребец Кочет в окружении покрытых им трёх тёлок! Ха-ха-ха! Прям Интернационал какой-то, наверно, пятый, или шестой?».
Клавдия не на шутку распалилась. Платон пытался её несколько успокоить. Но она, словно ревнивица, только огрызнулась на него:
– «Да отстань ты от меня…, со своей попиралочкой!».
Её смех вдруг неожиданно перешёл в рыдания, причину которых сразу было трудно понять. Хорошо, что именно в этот момент из дверей квартиры вышли их встревожившиеся супруги Ксения и Майкл. Плач и рыдания Клавдии они поняли по-своему, утешая её словами, что ничего, мол, не поделаешь, возраст и здоровье сделали своё.
Ксения обняла сестру, прижала к себе и, гладя её по каштаново-гнедым волосам с трудно уловимой проседью, принялась целовать в мокрые щёки, ласково, почти по-матерински, нашёптывая ей на ушко:
– «Ну, Клав, успокойся! Мамочку не вернёшь! Ничего тут теперь не поделаешь. Папулю теперь надо беречь. Вон он как страдает. Я даже представить себе не могла, как он её любит! И помни: я всегда с тобой! Я тебя люблю, сестрёнка! И, ни смотря, ни на что, буду всегда с тобой! Давай, давай, милая, успокаивайся!».
Эти тёплые слова Ксении неожиданно вызвали новый прилив слёз у Клавдии, но теперь только по другой причине.
Тут не выдержала и младшая. Мужчины тактично удалились. А две, давно не видевшиеся сестрёнки ещё долго стояли, обнявшись, вместе плача и утирая горько-солёные слёзы.
Постепенно их страсти поутихли, и они перешли к спокойной, задушевной беседе, возвращаясь в квартиру, стремясь первым делом увидеть свою старшую – Варвару, и уже вместе с нею излить друг другу свои накопившиеся с годами эмоции.
На следующий день гости стали разъезжаться. Сначала ближние, потом, в последующие дни, и дальние.
Все эти скорбные дни сестры провели вместе, в отчем доме, нежно опекая отца, и друг друга.
Их мужья всё время находились поблизости, готовые в любой момент прийти жёнам и тестю на помощь.
Иннокентий и Максим, в это же время, старались ничем не досаждать своим родителям. Уединившись от взрослых в комнате, где старший поучал своего младшего, двоюродного, они вели себя скромно и предусмотрительно.
Мужчины: Егор и Платон, а также уже неплохо говоривший и понимавший по-русски Майкл, предались своим традиционно мужским разговорам, как обычно, начиная о спорте, переходя к политике, и заканчивая сексом. Их лёгкая, ироничная задушевная беседа, разбавленная юмором Платона и сарказмом Егора, вызывала у слегка измученного алкоголем Майкла неподдельный восторг, хотя много из сказанного он и не мог понять в силу особенностей могучего русского языка. Часто он смеялся просто за компанию, одновременно заражённый неподдельно искренним, звонким смехом Егора и громогласным гоготом Платона.
Вечером, оставив женщин одних наедине со старым генералом, а отпрысков с компьютером, свояки-мужчины, для выяснения своих отношений и смысла жизни, уединились, по старой советской традиции, на кухне. Они выпивали, изредка закусывали и много говорили. Первую скрипку в беседе, как хозяин дома, играл Егор.
Его лёгкий, добродушный нрав позволял быстро найти общий язык с любым собеседником. Платон очень соскучился по общению с ним.
– «У нас всегда, исторически, выпивают на троих!» – информировал Егор своего зарубежного свояка Майкла.
– «У нас, в России, вообще, бог троицу любит!» – уточнил Платон слова Егора, являвшимся практически единственным человеком, с которым он мог расслабиться, не играть какую-то роль, а быть естественным, самим собой.
Траурные дни закончились.
Сёстры занимались оформлением юридических дел, связанных со смертью матери.
В этот период Клавдия отказалась от всего своего российского наследства и переоформила его на своих сестёр. Остальное время они гуляли и ездили по Москве и Подмосковью, по памятным местам семьи Гавриловых.
После девятого дня Клавдию с Майклом, в сопровождении Варвары и Ксении, уже несколько оправившийся от горя генерал, лично отвёз на своей Волге в международный аэропорт «Шереметьево-2».
Прощаясь со средней дочерью, он чуть было не расплакался:
– «Доченька! Клавушка! Прощай, родная! Чтоб у тебя и твоей семьи всё было хорошо! Счастья Вам! Ведь мы больше не увидимся! Я долго не протяну!».
Клавдия бросилась к отцу на шею, обнимая и обсыпая его поцелуями, и тоже сквозь слёзы, прощаясь, уже дрожащим голосом прошептала:
– «Папка! Не надо так говорить! Я тебя люблю! И хочу, чтобы ты жил долго! Крепись! Возьми себя в руки! Мы поможем тебе! До свидания!».
Супруги поднялись по трапу, повернулись, на прощание махнув руками, и послав воздушные поцелуи, и скрылись в дверном проёме огромного самолёта. Провожавшие дождались взлёта «Боинга 747» авиакомпании «Эйр Канада», взявшего курс на север, уносящего от старого генерала его родную кровиночку, частичку его души и сердца. От фактической потери дочери Александру Васильевичу стало плохо. И, если бы не сопровождавшие его дочери, неизвестно, как бы они добрались обратно до дома.
Поначалу ехали молча. Каждый думал о своём. Старый генерал вёл машину уверенно, но осторожно.
Вскоре сёстры начали оживлённую беседу о своих текущих проблемах, дав возможность отцу хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей.
Все последующие дни они обе очень внимательно и заботливо следили за ним и его самочувствием. Ксения стала чаще навещать его, иногда прихватывая с собой Платона и Кешу.
Набравший силу летний сезон первого года тысячелетия вновь отвлёк Платона на его дачные заботы. Как всегда, в самом начале июля, он вывез на дачу и свою матушку, Алевтину Сергеевну. Тут же, 9 июля, отпраздновали и её 79-летие. По дороге со станции Платон собрал маме букет ею любимых полевых цветов.
На это раз сын решил одарить маму сладкими подарками. Он вдруг вспомнил, как в детстве они с сестрой Настей с нетерпением ждали её прихода домой с чем-нибудь вкусненьким. И он решил отплатить ей тем же, закупив значительное количество сладостей в большом ассортименте. Какова же была радость Платона от созерцания того удовольствия, с которым его престарелая матушка приняла этот давно ею позабытый подарок. Ему было приятно видеть, как, усадив 10-летнего внука, теперь уже не на колени, а рядом, бабушка в меру угощала того различными сладостями, из педагогических соображений подсказывая ему не забывать и про маму с папой. В результате вся семья вкусила элементы, буквально, сладкой жизни.
Они прожили вчетвером почти полтора месяца. После чего Ксения заторопилась в Москву. Она не привыкла долго жить со свекровью, да и состояние здоровья отца требовало более частого его посещения.
Последние три недели августа особым образом врезались в память Платона.
В эти, очень похожие друг на друга дни он, возвращаясь с работы и ужиная из заботливых рук матери, слушал её ежевечерние рассказы о жизни, взглядах, переживаниях, о радостях и невзгодах, о несбывшихся мечтах.
По всему было видно, что Алевтина Сергеевна, таким образом, прощается с сыном.
Да она этого и не скрывала, периодически повторяя ему об этом:
– «Сынок! Ты только пойми меня правильно, и не сердись, и не расстраивайся! Я уже прожила большую и нелёгкую жизнь. Вас с Настей вырастила и дала образование. У Вас теперь есть своё потомство. Я очень рада, что у тебя много детей, которых ты любишь и привечаешь! Тебя, как всегда, тоже все уважают и любят! Надеюсь, что всё у Вас и Ваших детей сложится хорошо! А я, сынок, просто устала жить! Мне моя жизнь уже не в радость, а даже в тягость! Здоровье никуда не годное! Мне уже пора умирать! Да, сынок, не возмущайся, это так! Так что готовься, мой мальчик, к такому финалу!».
