Ситуация на Балканах - Юзефович Леонид Абрамович (книги полные версии бесплатно без регистрации txt) 📗
– Вот оно что делает, вино-то! – говорил кучер, объясняя, как найти бывшего княжеского лакея Федора.
Иван Дмитриевич отправил за ним Левицкого. Тот оскорбленно поджал губы при таком поручении, и пришлось его малость поучить. Пускай морду-то не воротит, привыкает, а то навострился, дармоед, на казенные деньги с князьями в вист играть и больше никаких дел знать не хочет. Дудки-с!
Наконец пришел камердинер с газетами. Иван Дмитриевич проглядел их все: о преступлении в Миллионной ничего не сообщалось.
Иван Дмитриевич досматривал последнюю газету, когда в гостиную без стука вошел частный пристав Соротченко. Вслед за ним ввалился какой-то полицейский с мешком в руках.
– Важнейшая, Иван Дмитрич, улика, – сказал Соротченко. – Газеточку позвольте. – Взял газету, хотел положить ее на стол, но почему-то передумал, расстелил на крышке рояля. Затем кивнул полицейскому: – Давай!
Тот развязал мешок, пристроил его устьем на газете и бережно, слегка потряхивая, поднял. На рояле осталось лежать нечто круглое, желтовато-коричневое, жуткое, в чем Иван Дмитриевич не сразу признал отрезанную человеческую голову.
– Нашли, Иван Дмитрич! – объявил Соротченко. На его толстой усатой физиономии читалось окрыляющее сознание исполненного долга.
– Ты зачем ее сюда притащил, болван? – заорал Иван Дмитриевич, с трудом одолевая подступившую к горлу дурноту.
Соротченко погрустнел:
– Эх, думал порадую вас…
– Да я тебе кто? – кричал Иван Дмитриевич. – Ирод, что ли? Чингисхан? Дракула? С чего мне радоваться-то?
Голова лежала на газете лицом к окну – маленькая, темная, со сморщенным ухом, окруженная со всех сторон равнодушно-величественной гладью рояля, невыразимо жалкая в своем посмертном одиночестве, лишившем ее даже тела, и вызывала она уже не ужас, не брезгливость, а сострадание.
Соротченко рассказывал, как в седьмом часу утра полицейский Колпаков, направляясь на службу и проходя Знаменской улицей, возле трактира «Три великана» увидел на земле эту голову, подобрал и отнес в часть. Там она и пролежала без всякой пользы, пока не попалась на глаза самому Соротченко.
– Сюда ее для чего приволок? – устало спросил Иван Дмитриевич.
– Толкуют, австрийскому консулу голову отрубили. Думал, она…
Да-а! Половина шестого только, фонари не зажгли, а молва уже весь австрийский дипломатический корпус в Петербурге под корень извела: посла зарезали, консулу голову отрубили. А приказчик табачной лавки, куда Иван Дмитриевич выбегал купить табаку, доверительно сообщил, что австрияков студенты режут. Войны хотят. Начнется война, тогда государь уедет из Питера со всем войском, а студенты забунтуются.
Иван Дмитриевич покосился на рояль. Вестницей какого-то кровавого хаоса казалась эта голова. Мужская. С бородой и усами. На чьих плечах она сидела? Что происходит?
– Забери ее, – сказал Иван Дмитриевич. – Вместе с газетой… Возле какого трактира нашли?
– «Три великана», Иван Дмитрич.
– Покажешь там. Вдруг половые признают! И сразу мне доложи.
–
Едва успели убраться Соротченко и полицейский с мешком, как грянул новый посетитель – поручик Преображенского полка, чей 1-й батальон был расквартирован напротив дома фон Аренсберга.
Удостоверившись, что перед ним Путилин, поручик спросил:
– Вам известно, что наша армия вооружается новыми винтовками?
Иван Дмитриевич отвечал отрицательно. Он был человек сугубо штатский, даже охоту не любил. Предпочитал рыбалку.
– Старые дульнозарядные ружья переделываются по системе австрийского барона Гогенбрюка, – объяснил поручик, бесцеремонно производя ревизию фарфоровым наядам на каминной доске. – Чтобы заряжать с казенной части. – Для наглядности он положил на ладонь одну из этих дамочек и похлопал ее пальцем пониже спины. – Отсюда. Понимаете?
– Весьма увлекательно, – сказал Иван Дмитриевич. – Только это вы и хотели мне сообщить?
Поручик быстро заглянул в спальню, в кабинет и лишь потом, убедившись, что никто не подслушивает, рассказал, как зимой его приставили к особой команде, проводившей испытания нового оружия. На испытаниях присутствовал личный секретарь барона Гогенбрюка. До обеда стреляли из гогенбрюковских винтовок, затем принесли партию других, изготовленных по проектам русских оружейников, и – странное дело! – все они по меткости боя и по скорострельности дали результат гораздо худший, чем на прежних стрельбах. Никто ничего не мог понять. Изобретатели рвали на себе волосы и чуть не плакали. Инспекторы сокрушенно качали головами. В итоге принц Олвденбургский, в тот день случайно посетивший испытания, рекомендовал поставить на вооружение пехоты именно винтовку Гогенбрюка. И лишь на обратном пути, когда ушли с Волкова поля в казарму, поручик учуял, что от его испытателей попахивает водкой. И ведь не сами напились! Секретарь украдкой подпоил их за обедом. Оттого они медленнее заряжали и хуже целились.
– Ай-яй, как нехорошо, – равнодушно сказал Иван Дмитриевич.
– Слушайте дальше… Я немедленно представил записку в Военное министерство, но ходу ей почему-то не дали. А впоследствии я несколько раз встречал этого секретаря. Он выходил из дома, где мы с вами сейчас беседуем. И еще одно совпадение. Осенью атташе ездил на охоту с принцем Ольденбургским и герцогом Мекленбург-Стрелецким. Все они были вооружены изделиями Гогенбрюка!
– Винтовка-то хоть хорошая? – спросил Иван Дмитриевич.
– Неплохая.
– Так в чем же дело? Пускай.
– Но есть и получше, – поручик начал нервничать. – Скажу без ложной скромности: я сам предложил превосходную модель. Трудился над ней с восемнадцати лет и довел до совершенства. Ударник прямолинейного движения! Представляете? Пружина спиральная! Дайте лист бумаги, я нарисую…
– Не надо, – испугался Иван Дмитриевич.
По этому предмету он знал лишь то, о чем во время унылых семейных обедов по воскресеньям распространялся тесть, отставной майор. Ружье, точнее, русское ружье он считал особым стреляющим добавлением к штыку, который, как известно, молодец, чего про пулю не скажешь. В числе главнейших достоинств, какими должно обладать это второстепенное добавление, тесть полагал два: толщину шейки приклада и вес. Чем толще шейка, тем труднее перерубить ее саблей, когда пехотинец, защищаясь от кавалерийской атаки, поднимет ружье над собой. А тяжесть оружия развивает выносливость у нижних чинов.
– У моей модели прицел на полторы тысячи шагов! – почти кричал поручик. – А у Гогенбрюка всего на тысячу двести. У меня гильза выбрасывается, да! А у него выдвигается вручную. В самой Австрии его систему отвергли, а мы приняли. Почему?
– Может быть, так дешевле обходится переделывать
старые ружья? – предположил Иван Дмитриевич.
– На чем бы другом экономили! Я уверен: фон Аренсберг для того помогал Гогенбрюку, чтобы ослабить русскую армию. С этаким-то костылем! А какова ситуация на Балканах? Рано или поздно мы будем драться не только с турками, но и с Веной.
– Далась вам эта ситуация на Балканах!
Поручик понизил голос до шепота:
– Фон Аренсбергу нужно было помешать…
– Вы говорите так, будто знаете убийцу.
– Попрошу не употреблять при мне это слово, – сказал поручик. – Не убийца, нет. Мститель!
– Но не вы же, надеюсь, отомстили князю таким образом?
– Скажу откровенно. Подобная мысль приходила мне в голову… И наверное, не одному мне.
Иван Дмитриевич насторожился:
– Кому же еще?
– Многим честным людям.
– Вы знаете их по именам?
– Имя им – легион! Вам, господин Путилин, уже невозможно отказаться вести расследование. Я вас не осуждаю. Но заранее хочу предупредить: не проявляйте излишнего усердия!
– О чем это вы? Я исполняю свой долг.
– Ваш долг – служить России!
– Ей и служу. Я охраняю покой моих сограждан.
– Граждане бывают спокойны в могучем государстве, – сказал поручик. – – А не в том, чья армия вооружена винтовками Гогенбрюка… Могу ли я надеяться, что мститель фон Аренсбергу схвачен не будет?
