Прокаженный из приюта Святого Жиля - Питерс Эллис (книга жизни .txt) 📗
Поборов мимолетное уныние, брат Марк взял Кадфаэля за рукав рясы:
— Пошли, ты вполне можешь задержаться, право, стоит досмотреть все до конца. Я ведь знаю, у тебя в питомнике и без меня все в порядке. Чего тебе торопиться?
Кадфаэль вспомнил о некоторых незаурядных способностях брата Освина. Да, можно было найти много причин, по которым целителю не следовало бы отлучаться из своего сарайчика слишком надолго, но имелась, как минимум, одна причина, чтобы остаться.
— Надо думать, еще полчаса ничего не изменят, — согласился он. — Пойдем постоим возле Лазаря, я хочу понаблюдать за ним — так, чтобы его не обидеть.
Старик даже не шевельнулся, когда услышал, как они подходят к нему. Он впал в какую-то отрешенную созерцательность, и друзья остановились чуть поодаль, дабы не тревожить паломника. «Его самодостаточность и спокойствие, — подумалось Кадфаэлю, — напоминают об отцах-пустынниках: как эти стародавние отшельники искали сурового уединения, так и он даже среди людей словно в пустыне». Он был выше их обоих на целую голову и прям, точно пика, да и не менее тощ. Только плечи — худые, но широкие — распирали кокон плаща. Сильный порыв ветра внезапно приблизил шум надвигающегося шествия, и Лазарь повернул голову. Он пристально вглядывался туда, откуда доносились звуки, и тут Кадфаэлю удалось мельком увидеть лицо под капюшоном. Лоб по-прежнему оставался закрытым, но, судя по форме головы, он явно был высок и широк. В щели между капюшоном и покрывалом виднелись только глаза. Они, однако же, приковывали к себе внимание — большие, незамутненные, голубоватые, неяркие, глаза живо блестели. Какие бы увечья ни скрывались под одеждою старика, глаза его хранили ясность и зоркость. Он, безусловно, привык видеть на изрядные расстояния. Сейчас он и вовсе не обращал внимания на двух стоявших с ним рядом монахов. Взгляд его был устремлен за них, на дорогу: там уже показался прибывающий кортеж, вспыхивали яркие краски и мерцали огни.
Этот кортеж уступал пышностью, да и числом, поезду Юона де Домвиля. Здесь не было главенствующей фигуры, вместо нее впереди ехали сопровождающие грумы. В образованном ими круге, словно в кольце вооруженной стражи, следовали, выстроившись в шеренгу, трое всадников. С одного края этой шеренги ехал смуглый жилистый человек с лицом оливкового цвета. Ему, вероятно, было лет сорок пять. Одетый в чрезвычайно богатое платье броских, хоть и неярких тонов, он крепко держался в седле на проворном, легко ступавшем скакуне. «Лошадь наверняка частично арабских кровей», — подумалось Кадфаэлю. Густые черные вьющиеся волосы седока выбивались из-под шляпы с плюмажем, крупный рот обрамляли усы и подстриженная черная борода. Узкое замкнутое лицо казалось настороженным и подозрительным. С другой стороны ехала женщина примерно таких же лет — стройная, худощавая, исключительно миловидная и смуглая, как и ее господин.
Под ней живо ступала чалая кобылица. Поджатые губы женщины наводили на мысль о расчетливости, глаза смотрели проницательно, а брови настороженно сдвигались, даже когда губы растягивались в улыбке. Головной убор на госпоже был самой новейшей моды, в манере езды была видна лондонская выучка. В грациозности и изяществе наезднице нельзя было отказать. Однако облик женщины сразу поражал своею холодностью.
И между ними двумя, словно карлик среди великанов, двигалось юное создание, почти что ребенок. Даже шедшая иноходью лошадка под девушкой была слишком велика для нее. Всадница легко касалась поводьев и держалась в седле элегантно, но казалась безучастной. Ее роскошный, украшенный золотым шитьем наряд из темно-голубого шелка сиял. Тоненькая фигурка в этом тяжеловесном убранстве казалась спеленутой и вытянутой, точно тело в гробу. Пышные волосы цвета темного золота были обвиты золоченой сетью. Яркие, словно ирисы, глаза смотрели вперед, в пустоту. Мягкое округлое лицо с нежными чертами выглядело столь бледным и угнетенным, что всадница напоминала скорее прелестную куколку, чем живую девушку. Кадфаэль услышал, как Марк ошеломленно вздохнул. Неловко видеть эту юность и свежесть до такой степени подавленной и лишенной радости жизни.
Вельможа тоже понял, мимо какого места он проезжает и что за люди вышли на улицу взглянуть на его племянницу, но отреагировал не так, как Домвиль. Он не стал набрасываться на тех, кто оскорблял его своим видом, а просто перевел лошадь на другую сторону дороги и объехал прокаженных стороной. Всадник даже отвернулся, чтобы не видеть их вовсе. Девушка же была слишком глубоко погружена в свою смиренную печаль. Быть может, она так и проехала бы мимо, не заметив бедняг. Но маленький Бран настолько забылся, что с сияющими глазами сбежал до середины холмика, стремясь посмотреть на нее поближе. Уловив краем глаза какое-то неожиданное движение, девушка вздрогнула и оглянулась. И стоило ей разглядеть мальчика, как она внезапно вернулась к жизни, — столь тронул ее сердце вид невинного существа, которому еще хуже, чем ей. Короткий миг она рассматривала его с ужасом и состраданием на лице. Но затем, увидев, что она поняла его неправильно, что он смотрит на нее просто снизу с улыбкой, она улыбнулась в ответ. Улыбка исчезла с ее лица в мгновение ока, но, покуда длилось это мгновение, девушка вся светилась теплой, яркой и горестной добротой, и, прежде чем прояснившееся лицо невесты вновь заволокло тучами, она перегнулась через луку седла своей тетушки и бросила пригоршню мелких монет в траву, к ногам мальчика. Восхищенный Бран не мог даже нагнуться, чтоб подобрать их. Он стоял на месте, широко раскрыв глаза и глядя, как удаляется благодетельница.
Никто из прочих участников процессии не проявил щедрости. Без сомнения, ее приберегали, чтобы излить у ворот аббатства: там кортеж, наверняка ждет целая толпа нищих, и можно будет произвести большее впечатление.
Сам не зная толком почему, Кадфаэль отвернулся от мальчика и взглянул на старика Лазаря. Брану немудрено испытывать чистосердечный восторг, любуясь яркостью нарядных одежд тех, кто счастливей его. Мальчик действительно может не испытывать ни жадности, ни зависти к ним. Но умудренному опытом старцу недолго и ощутить горький привкус при виде запретного плода. Старик стоял без движения. Лишь голова его поворачивалась так, чтобы все время держать трех всадников в поле зрения. Ни единого взгляда на следовавших за ними служанок и слуг он не бросил. Выцветшие глаза старика мерцали в щели меж капюшоном и покрывалом ледяною голубизной. Старик смотрел, не мигая, пока невеста не скрылась из виду, и, даже когда последний вьючный пони исчез за поворотом тракта, Лазарь продолжал стоять как вкопанный. Казалось, он способен проводить всадников взглядом до самых ворот, а после пройти сквозь стену и столь же неотступно следить за троицей и на территории аббатства.
Брат Марк издал глубокий и скорбный вздох. Затем он повернулся и с недоумением обратился к Кадфаэлю:
— Так это она? И ее хотят выдать за того человека? Да он годится ей в дедушки, и притом этот не из добрых и ласковых. Как можно допускать подобное? — Он уставился на дорогу не менее пристально, чем старик. — Такая крохотная, такая юная! Ты видел ее лицо — какая печаль! Все это делается вопреки ее воле!
Кадфаэль не вымолвил ни слова. Трудно было сказать тут что-нибудь утешительное. Подобные вещи — обычное дело там, где брак сулит приобретение земель, состояний, а также могущественных союзников. Слово невесты — а часто даже и юного жениха — мало влияет на то, как распорядятся ее или его судьбой. Наверное, среди невест встречаются трезвые и расчетливые девицы. Им хватает проницательности увидеть все выгоды брака со стариком, если, выйдя за него, удастся обогатиться. Смерть супруга вскоре даст им свободу, а с нею — их долю наследства и статус вдовы. Дальше уже можно подыскать себе новую партию на свой вкус — при разумном подходе к делу и некотором везении. Но, судя по выражению лица, Ивета де Массар связывает предстоящую свадьбу скорее со своей близкой гибелью, чем со смертью ее жениха.
