Французский сезон Катеньки Арсаньевой - Арсаньев Александр (читать хорошую книгу полностью .TXT) 📗
Кружение, «святое плясание, движение в некоем как бы духовном вальсе» и пророчества составляли самую заметную для всех особенность секты и были причиной того, что членов ее называли русскими квакерами.
Кроме музыки, секте служили и другие искусства: живопись – в украшавших ее молельную картинах Боровиковского, хореографическое искусство – в радельных плясках, которые сектанты сравнивали с танцем Давида пред ковчегом.
Собрания в квартире Татаринова (в Михайловском дворце) продолжались свободно и даже далеко не секретно почти до 1822 года, когда в этом дворце было помещено инженерное училище и в то же время запрещены тайные общества.
О собраниях знали императрица Елизавета Алексеевна, благоволившая к Татариновой, и сам государь, давший однажды Татариновой аудиенцию и долго с нею беседовавший. Никитушка тоже был ему представлен и получил чин 14 класса.
В письме к гофмейстеру Кошелеву император Александр говорил, что сердце его «пламенеет любовию к Спасителю всегда, когда он читает в письмах Кошелева об обществе госпожи Татариновой в Михайловском замке».
В 1818 году тайный советник Милорадович был сильно обеспокоен тем, что в общество Татариновой был вовлечен сын его, гвардейский офицер; государь успокоил его письмом, в котором писал: «Я старался проникнуть его связи и по достоверным сведениям (вероятно от Голицына) нашел, что тут ничего такого нет, что бы отводило от религии; напротив, он сделался еще более привязанным к церкви и исправным в своей должности, посему заключаю, что связи его не могут быть вредны».
С выездом из Михайловского замка Татаринова не прекратила своих собраний и устраивала их на своей квартире, а в 1825 году, с ближайшими своими последователями – братом, Пилецким, Федоровым, Поповым и некоторыми другими – из опасения пред полицией, преследовавшей собрания тайных обществ, выселилась за город и недалеко от Московской заставы основала нечто в роде сектантской колонии, где радения ее совершались целых 12 лет.
В 1837 году, по распоряжению правительства, колония эта была закрыта и все члены кружка, до решения дальнейшей их участи, арестованы в своих комнатах. Секретный раскольничий комитет, в который было передано дело Татариновой, нашел, что она и ее последователи составили тайный союз и установили свой образ моления, соединенный с страстными и неприличными обрядами, противными как правилам и духу православной церкви, так и государственным узаконениям.
На этом основании дальнейшее существование столь вредного общества должно быть прекращено; главных сектантов комитет полагал разослать по монастырям, а остальных отдать под надзор полиции.
Это мнение комитета было утверждено императором Николаем I.
Т. была послана под строгий надзор в кашинский Сретенский женский монастырь, где пробыла 10 лет. Несогласие Татариновой признать прежние свои «религиозные занятия» заблуждением было причиной того, что прошение ее родственника М. Татаринова на имя генерал – адъютанта А.Х. Бенкендорфа об исходатайствовании Высочайшего соизволения на освобождение ее из монастыря и ее собственные неоднократные прошения о том же оставляемы были без внимания.
Сам Государь приказал объявить Татариновой, что освобождение ее может последовать только в том случае, «если она отвергнет прежние свои заблуждения, на коих основана была секта ее», Татаринова же отказывалась признать свою секту заблуждением потому, что учение ее привело к покаянию и послужило к утверждению в вере в Иисуса Христа. Она говорила, что в первобытной церкви всегда были особые общества, но не допускались гласно, по той причине, что не все «могут сие вместить», и это послужило бы соблазном для многих.
Признавая, что православная церковь и без пророческих собраний доставляет средство к дарованию верным Духа Св., Татаринова тем не менее не отрицала пользы и возможности пророческого слова.
Дар пророческий, говорила она, возбуждался не кружением тела, а верой в Евангелие и в пророческое слово; радение же или кружение тела служило к умерщвлению строптивой природы, которая противится благодатному действию на внутреннего человека. Татаринова утверждала, что в их собраниях действительно происходило явление Св. Духа во плоти, т. е. через человека слышалось слово жизни тому, кто с чистым сердцем желал его слышать. Слово это обновляло человека точно так же, как и св. таинства церкви, установленные Спасителем.
Только в 1847 году, когда Татаринова дала безусловное письменное обязательство оказывать искреннее повиновение православной церкви, не входить ни в какие не благословенные церковью общества, не распространять ни явно, ни тайно своих прежних заблуждений и не исполнять никаких особенных обрядов, под опасением строжайшего взыскания по законам, император Николай I разрешил Татариновой жительствовать в г. Кашине вне монастыря, но с учреждением над нею секретного полицейского надзора. Через год (14 июля 1848 года) ей было разрешено жить в Москве, без права приезда в Петербург.
Вот ведь несносный Дюма, стоило ему вновь появиться на страницах романа, как глава буквально распухла на глазах и своими размерами вполне может составить ему конкуренцию.
Но думаю, что тот кусочек истории, что благодаря этому человеку стал ее основным содержанием, у читателя не вызвал чрезмерной скуки, тем более, что у него была возможность сравнить описанные в ней события с пережитым мною лично.
И тем не менее следующая двадцать четвертая глава – обещаю – будет не только последней в этой книге, но и значительно короче бесконечной двадцать третьей. Потому что в отличие от Дюма я не считаю толщину книги ее главным достоинством. По мне значительно важнее соразмерность ее содержания и объема.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
В этой небольшой заключительной главе я объясню все те происшествия, которые описала, но не смогла объяснить раньше, частью мы с Петром Анатольевичем сами до всего этого додумались, остальные недостающие нам факты я почерпнула из воспоминаний Павла Игнатьевича. В последние годы жизни он стал чрезвычайно словоохотлив, и с удовольствием вспоминал наиболее славные страницы своей героической деятельности на ниве… ну, и так далее…
Думаю самые догадливые из читателей уже поняли, что не последнюю роль во всей этой истории сыграл господин Шамаев. Тот самый новый доктор, который в течение двух недель исполнял обязанности убитого им Карла Ивановича.
С давних времен поклонник, последователь и активный участник Татариновских радений, он был в секте кем-то вроде заместителя Татариновой, а в Саратове – Лобановой по различным зельям и препаратам. И достиг в этом определенных успехов. Он досконально изучил восточную медицину, в частности – тот ее раздел, что посвящен травам и приготовленным на их основе ядам. И достиг на этом поприще немалых успехов.
Именно с его помощью Костя Лобанов был приведен в состояние глубокого летаргического сна, которое от настоящей смерти сможет отличить не всякий специалист. Поэтому как это ни страшно, но Константин действительно сгорел заживо, хотя, скорее всего, ничего при этом не чувствовал. Препарат, что ввел ему во время вечерней беседы Шамаев, превращает человека в бесчувственный неподвижный предмет, и с древних времен использовался восточными и африканскими колдунами и шаманами.
Чем же так насолил своей родственнице ее замечательный племянник? История весьма печальная. Приехав в Саратов, молодой человек действительно влюбляется в Ирочку Вербицкую, даже не догадываясь, что все ее семейство давно и накрепко связало свою жизнь с преемницей Татариновой.
Именно так. В радениях участвовали и сам господин Вербицкий, и его жена, и обе (как это ни страшно прозвучит) дочери, с малолетства – совершенно наравне со взрослыми. Вербицкие, узнав о чувстве молодого Лобанова, решают убить двух зайцев – привлечь в секту еще одного адепта, и тем самым уберечь свою старшую дочь от постыдного по их мнению человеческого брака. Они, как и все остальные участники радений, его не признавали, впрочем, я об этом уже писала в предыдущей главе.
