Французский сезон Катеньки Арсаньевой - Арсаньев Александр (читать хорошую книгу полностью .TXT) 📗

Александр Арсаньев

Французский сезон Катеньки Арсаньевой

ПРЕДИСЛОВИЕ

Я не торопился выставить на суд читателя этот роман по двум причинам: во-первых, мне хотелось соблюсти хронологию жизни моей замечательной родственницы. А во-вторых…

Во-вторых, происходящие в нем события показались мне настолько необычными, почти невероятными, что начинать с них я просто не осмелился.

Теперь же, когда читатель уже знаком с двумя ранними тетушкиными произведениями, мне не терпится познакомить его и с этим удивительным романом.

Для тех, кто не знаком ни с одних из опубликованных мною ранее книг и до сих пор слыхом не слыхивал ни о моей тетеньке, ни о ее удивительной жизни, – сообщу несколько фактов из ее биографии:

Екатерина Алексеевна Арсаньева родилась в 1830 году в Саратовской губернии в богатой, можно сказать, аристократической семье, войдя в приличествующий тому возраст, удачно вышла замуж за благородного и замечательного во всех отношениях человека. Ее семейная жизнь была счастливой, но, увы, недолгой.

Ее муж Александр Христофорович – главный следователь полицейского управления – погиб во цвете лет, став жертвой высокопоставленных и совершенно безнравственных людей, говоря сегодняшним языком – преступной группировки, в которую входили самые разные люди, от мелких и нечистых на руку чиновников до самого губернатора. Он попытался вывести эту компанию на чистую воду, в результате чего и пострадал.

Оставшись вдовой в неполные двадцать семь лет, молодая женщина предприняла неординарные, а по тем временам и вовсе исключительные шаги, собственными силами попытавшись отыскать виновников гибели горячо любимого супруга, в чем после бесконечно опасных и весьма занимательных приключений и преуспела.

С тех пор Катенька почувствовала вкус к этому роду деятельности, но как вы понимаете, в середине девятнадцатого века заниматься этим официально не имела ни малейшей возможности. Поэтому до конца жизни проводила расследования так сказать «на общественных началах», то есть исключительно «из любви к искусству», на свой страх и риск, не имея на то никаких полномочий.

И долгие годы эта ее деятельность оставалась секретом для всех, кроме ее ближайших друзей и родных. Хотя Екатерина Алексеевна всю жизнь вела дневник, на основе которого в конце жизни написала несколько десятков романов, но опубликовать их то ли не сумела, то ли не захотела.

По счастливому стечению обстоятельств рукописи ее произведений сохранились, более того – попали в мои руки в тот момент, когда я, разочаровавшись в любой другой деятельности, переехал на жительство в город моего детства Саратов, где вступил во владение старым деревянным домом, на чердаке которого в старинном кованом сундуке эти рукописи пролежали почти сто лет.

И теперь не успокоюсь, пока творческое наследие тетушки (я называю ее так для краткости, на самом деле она моя пра-пра-пра… но все таки тетушка, хотя в наше время подобную степень родства мало кто считает достаточным поводом для упоминания) не увидит свет.

Роман, страницы которого вам предстоит перелистать, написан много лет спустя после происходящих в нем событий. Не знаю точно, в каком году, но по некоторым приметам – уже в начале двадцатого века, когда почтенную Екатерину Алексеевну никто не рискнул бы назвать Катенькой.

Но в 1858 году ей было всего двадцать восемь, а выглядела она едва ли на двадцать пять…

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Саратов в 1858 году жил своей обычной наполовину провинциальной, наполовину столичной жизнью, поскольку с одной стороны – с легкой руки Грибоедова – оставался в сознании современников «глушью» и «деревней», а с другой стороны – с каждым годом все более напоминал «столицу Поволжья», название которой по праву заслужит уже через несколько лет.

В то знойное лето в городе обсуждались две основные темы – грядущее освобождение крестьян и открытие в городе университета. Большинство относилось к обоим этим слухам с недоверием, но вопреки ожиданиям скептиков крестьяне действительно были освобождены уже через три года, и университет был открыт, хотя и не так скоро, а лишь через пятьдесят один год. Но и это было чудом, поскольку, несмотря на все успехи просвещения, право называться университетскими городами до сих пор обрели у нас лишь несколько крупных центров империи.

Но ипподром открылся именно в том году. И все, кто на лето остался в Саратове, за несколько дней превратились в знатоков и любителей лошадей. А к концу лета дважды в неделю там уже собирался практически весь цвет города. Ипподром стал чем-то вроде клуба, где можно было повстречать знакомых, узнать последние новости и развлечься на свежем воздухе.

Моя жизнь в то лето не отличалась большим разнообразием, поскольку в Саратове я бывала лишь наездами, перебравшись в одно из своих владений, а именно – в поместье Лотухино, доставшееся мне после смерти моего незабвенного супруга. И если кто-то подумает, что я там бездельничала, то сильно ошибется. Напротив. За несколько месяцев я умудрилась не только привести в порядок довольно запущенное к тому времени хозяйство, но и отремонтировать обветшавший за полтора века существования дом, восстановить его в первоначальной красе, о чем давно мечтал мой покойный супруг, но так и не успел этого сделать по причине своей постоянной занятости.

Заново оштукатуренный, с ровным рядом толстых колонн по всему фасаду, он стал настоящим украшением округи, вернее прекрасным дополнением к ее и без того удивительным природным красотам, каковым и остается до сих пор и, надеюсь, останется и тогда, когда про меня уже никто не вспомнит на этой земле.

Впервые позолоченные мною луковки деревенской церковки, заставили ее пережить поистине второе рождение. Словно пряничный домик, она не могла налюбоваться своим отражением в вычищенном по моему приказу пруду.

Не забыла я и о крестьянах. Многие деревенские избы, заново покрытые тесом в то лето, приобрели неведомую им до этого основательность и надежность.

Привезенный мною из Саратова садовник восстановил и привел в порядок заброшенный сад, а часть примыкавшего к деревне леса превратил в настоящий английский парк. Поэтому имение в целом если и не могло пока соревноваться ухоженностью с родовыми поместьями туманного Альбиона, то сделало в этом направлении большой шаг.

Александр был бы счастлив, видя плоды моего труда, и это приносило мне дополнительное удовлетворение, помимо той естественной радости, которую само по себе приносит человеку лицезрение преобразованного им пространства.

Не за этим ли и рожден человек, чтобы облагородить и гармонизировать окружающую его действительность? Причем не таким варварским с моей точки зрения способом, как это принято во Франции, а именно по английскому образцу. Не превращая деревья в безобразно разнообразные геометрические фигуры, и не подменяя творения Господа их убого-рукотворной копией, а лишь причесывая их наиболее капризные проявления, словно тот древний скульптор, что отсекал от глыбы мрамора только лишнее, превращая ее в истинное произведение искусства.

Прочитав эти строки, я не поленился и поехал в деревню Лотухино, которая по-прежнему значится на карте Саратовской области, чтобы своими глазами увидеть этот рай на земле. И хоть и не без труда, но все же добрался туда к вечеру.

Ни колонн, ни самого господского дома, к сожалению, не сохранилось, на месте церковки стоит облупившийся, с заколоченными крест-накрест окнами то ли склад, то ли клуб, да и сведенная до минимума окружающая растительность в наше время вряд ли способна вызвать восторг у кого бы то ни было, несколько чахлых, больных деревьев на краю села – вот и все, что оставило время в утеху потомкам Катенькиных крестьян.

Так что никаких «природных красот» я там не обнаружил и должен был констатировать, что литературные творения моей родственницы, а следовательно и память о ней, надолго пережили восстановленные ею же капитальные строения.