Презренный кат (СИ) - Филиппов Алексей Николаевич (библиотека книг TXT) 📗
— Как в яме?
— Конечно в яме, где ему еще быть. Полежал немного, пришел в себя, попил киселя клюквенного и в яму. Теперь выкупа пусть ждет.
— Какого выкупа?
— Да любого, можно серебром по весу, можно золота пол мешка. Это уж чего родня соберет. Чего соберет, за то его и отпустят. Им не долго собрать, сам видел, поди, сколько у них всего в подвалах хранится? Я думаю, что денька через два будет графенок этот на резном крыльце палат своих студеный квас пить, да мух ладошкой гонять. А пока пусть здесь посидит. В яме сейчас хорошо, прохладно, не то, что здесь на солнцепеке. Там сейчас намного сподручнее сидеть. Приятней там.
Чернышев согласно кивнул головой, встал, и, шаркая по траве тяжелыми ногами, поплелся в сторону указанной ямы.
Апраксин, скрестив под собой ноги, сидел и смотрел вверх.
— Ты уж прости меня, мил человек, — поклонился сидельцу кат. — Не со зла я, а так получилось. Оговорил тебя кто-то. Вот ведь, как вышло-то. Ты не знаешь кто?
Ничего Апраксин Чернышеву не ответил, даже глаз в сторону не повернул.
— Скажи, если знаешь, — продолжал вежливо спрашивать Еремей Матвеевич. — Уж больно мне потолковать с этим подлецом охота. А ты, правда, Анюты не воровал?
Граф опять ничего не ответил кату. Он только презрительно плюнул в сторону и перевел глаза с ясного неба на песчаную стену своей тюрьмы. Еремей еще раз попросил прощения, но опять же Апраксин с ним разговаривать не захотел. Ни словечка не проронил окровавленный сиделец разбойной ямы. Чернышев в третий раз повинился, но, не дождавшись ответа, тяжело вздохнул, покачал удрученно головой и пробормотал чуть слышно.
— Не желаешь со мною разговаривать. Ну и правильно. Виноват я перед тобой. Ладно, не хочешь, как хочешь. Можешь не говорить, но и ты меня пойми правильно. Мне же письмо было про тебя. Как же мне не поверить-то в письмо то? А ты, правда, Анюты не воровал?
Еремей еще раз попробовал поймать своим взглядом глаза пленника, но тот сопел только, упрямо не отрывая своего взгляда от песчаной стены. Пришлось кату махнуть рукой да пойти к ожидавшему чуть поодаль Осипу, подле которого стояла плошка с мясным варевом. Чернышев съел варево и опять рухнул на траву, но лежал он на этот раз не долго. Свербело у него чего-то в душе. Никакого покоя не было. Захотелось опять прощения за грехи свои просить. До грудной боли захотелось. Пришлось встать. Граф из ямы на просьбы о прощении опять ничего не ответил. Чернышев пометался немного по разбойной стоянке, выискивая себе душевного собеседника, и решился вдруг подойти к самому атаману. Тот сидел под ореховым кустом на крупной коряге и наблюдал, как его подручные укрепляют на погнутой березе длинный шест.
— Слышь, атаман, тут такое дело, — опустив очи к земле, начал разговор неприятный для себя разговор кат, — может, графа отпустишь? Чего его здесь томить? Он вроде и вправду не знает где Анюта?
— А мне чего до твоей Анюты? — удивленно обернулся на просителя атаман. — Я знать про неё не знаю, и знать не хочу.
— Как это чего? Так это я графа сюда приволок. Я же думал, что он про Анюту чего знает?
— Приволок ты, — с усмешкой развел руками одноглазый, — а выкуп мы за него возьмем. Молодец, что приволок. Благодарность тебе от нас будет, пусть не великая, но будет. Мы добро помним. Может, даже когда и свечку за твой упокой поставим.
— За какой упокой?
— А за тот самый, который случится с тобой, если не перестанешь в чужие дела свой нос совать. Понял?
— Подожди, подожди, — заволновался Чернышев. — Какой такой выкуп? Какой упокой? Я его не для выкупа сюда тащил. Это что же такое получается? Он теперь из-за меня в яме сидит? Отпускай графа атаман.
Атаман, пробурчал себе под нос мудреное ругательство, поднялся с коряги и кого-то позвал гортанным окриком. И только он этого «кого-то» покричал, а Еремей уж почуял, на своей многострадальной шее, прикосновение холодной стали. Он чуть скосил глаза в сторону угрозы и узрел над собой двух татей с длинными ножами.
— Вот что мил дружок, — подозрительно смерил взглядом ката одноглазый атаман, — ты ко мне со своими разговорами не лезь. Ты живой сейчас только из-за того, что Осип меня об этом попросил, если бы не он, то плавал бы ты сейчас в глубоком омуте с пробитой головой. Понял? Однако я товарищу своему обещал не трогать тебя и не трону пока, но ты себя тихо веди. Бойся меня рассердить, коли, я рассержусь, то, и уговор нарушить смогу. Ты понял меня? И ещё одно, не вздумай от нас убежать. С нами будешь теперь холить, а убежишь, так я в любом месте тебя найду. В любом! Понял?
— Понял, как не понять-то? — кивнул головой Чернышев и, почуяв, что нож от шеи убрали, пошел к развесистому ольховому кусту. — Я последнее время очень понятливым стал.
Лежа под кустом Еремей от нечего делать, наблюдал жизнь ватаги и думал, как бы ему отсюда поскорее сбежать. Не хотел думать, а думал. Можно, конечно, сейчас же рвануть в лес. Можно, но боязно, вдруг тати догонят? В незнакомом лесу далеко не убежишь, здесь всё против тебя: и кусты колючие, и болота зыбучие, и ямы охотничьи. Вот так побежишь наудачу и пропадешь от ловушки какой-нибудь, а то еще хуже — в трясину болотную забредешь. Решил Чернышев ночи ждать, тоже конечно опасностей много, но на то она и ночь, чтобы в побеги пускаться. Задумал Еремей Матвеевич, как все уснут, так он по течению речушки пробираться будет. Она ведь обязательно его к большой реке выведет, а где большая вода, там и люди хорошие есть. Непременно есть, там ведь много людей. Очень хотелось кату сейчас к хорошим людям выйти, и непременно, чтобы по настоящему хорошие они были, а не тати какие-нибудь. Вот выйдет он к людям, поговорит с ними, и помогут ему обратно в Петербург добраться. А уж в Петербурге он свое дело мигом справит. В раз найдет Анютиного похитителя. Нельзя его не найти. Уж больно много зла он натворил, а не найдешь его, так он еще больше натворить сможет. Обязательно найти надо. Только вот как? Чернышев стал перебирать в уме возможные пути поиска, но оказалось, что путей-то и нет совсем. Только тупики одни. Где теперь убийцу Петрова искать? Была вот надежда на Апраксина, но тот вдруг оказался не при чем. И главное посоветоваться не с кем. Ни одного умного советчика на уме нет. Один только умный образ иногда возникал в воображении ката — это образ генерала Ушакова, но к нему как попадешь? К генералу теперь дороги нет. Не то что дороги, а даже тропиночки самой махонькой не отыщется. Порушила судьба-злодейка все тропиночки те. Вот и придется теперь все самому делать. Сделать-то не труд, вот только бы знать чего? И граф этот в яме как назло молчит. Повинился ведь перед ним Чернышев, чего ему ещё надо? Вот бы узнать у него поточнее, где же он кинжал свой потерял, уж из этой потери можно было бы и на убийцу выйти. Только молчит граф. Обижается. Думал, думал Еремей о своем деле, напряженно думал, затомился и задремал.
Проснулся кат от таинственного толчка, будто кто-то резко вдарил ему под ребро, но рядом никого не было. Было сумрачно, с неба светила бледная луна, и весь лагерь татей дружно храпел в тесных шалашах. Хотя нет, храпел не весь. Около догорающего костра сидел сторож. Он вдруг поднял голову, и будто почуяв что-то неладное, пошагал в сторону Чернышева. Когда сторож подошел к кату, стал склоняться над ним с неведомой целью, Еремей вскинул руки, ухватил татя за шею, крутанул её резко в сторону и крепко прижал к своей груди. Разбойник глухо замычал, задергался, но Чернышев всё крепче и крепче прижимал его к себе. Потом кат медленно перевернулся на живот, подмял под себя сторожа и дождался, когда тот перестанет сучить ногами. Как только со сторожем было покончено, Еремей по темным зарослям кустов стал пробираться к речке. Ватага спала. Никто не заметил дерзкого побега. Вот уже и речка под луной блестит. Можно уж бежать вдоль берегу, не таясь, но Еремей вдруг на полушаге замер. Он немного постоял, прислонившись к стволу ракиты, и опять вернулся к разбойничьему стану. Добравшись до ямы с пленным графом, Чернышев сбросил туда сучкастую слегу и дождался, когда, сердитый граф выберется наверх. Явившийся из ямы граф зло глянул на своего спасителя, весьма осторожно прошипел несколько браных слов и пополз вослед за Еремеем Матвеевичем к свободе.
