Венера из меди - Дэвис Линдсей (читать книги онлайн без регистрации .txt) 📗
– Возможно, ее количество! – усмехнулся любитель вина. Я вспомнил жадность, с которым Нов, демонстрируя дурные манеры, вылизывал блюдо.
– Когда ты видел его бегущим?
– Около часа назад.
Я посмотрел на Гиацинта:
– Может он в уборной лежит отрубившись, или блюет?
Рабы обменялись поскучневшими взглядами.
– Может ли он позвать кого-нибудь, если с ним случится приступ болезни?
– Только затем, чтоб наорать, мол оставьте его в одиночестве. Он предпочитает уединение, если ему поплохеет от обжорства… – человек с кувшином был едким социальным сатириком, – …Во всяком случае, ты ему не очень то и поможешь; срать – это дело, которое и богачам приходится делать самим…
Гиацинт, который молчал, наконец вернул мне задумчивый взгляд.
– Посмотреть вреда не принесет, – сказал он.
Остальные отказались приложить усилия, так что поиски остались Гиацинту и мне.
Как и в большинстве домов, обладающих собственными удобствами, туалеты дома Гортензиев располагались рядом с кухней, так любая вода, которая выливалась из горшков и раковин, могла быть использована для промывки канализации. Дом вольноотпущенников мог похвастаться трехместным нужником, но мы нашли там только одного обитателя.
Гортензий Нов, должно быть, влетел в уборную, и тяжелая дверь за ним захлопнулась. Шум из кухни, где чистили посуду после званого ужина внезапно стих, и он остался один, в этом тихом темном помещении. Если бы он был достаточно трезв, чтоб понять, что происходит, он, должно быть, был в ужасе. Если бы он позвал на помощь, прежде чем ужасное расстройство желудка вызвало паралич, то никто бы его не услышал.
Это, вероятно, было больно и унизительно. Но смерть пришла быстро, проявив некоторое милосердие. Это была его смерть в одиночестве.
XXXIII
– Я… о! – воскликнул Гиацинт. Он инстинктивно направился было на кухню, но я прикрыл его рот ладонью и удержал его.
– Не поднимай пока шум!
Гортензий Нов лежал на полу. Он рухнул, сделав всего пол-шага, на середине пути от двери до стульчака, сраженный смертью, последнее неудобство, которое создает каждый. Если ему повезло, он умер прежде, чем разбил лицо о плиты пола.
Я осторожно наклонился, чтоб пощупать его шею, хотя заранее знал, что это чистая формальность. Затем я увидел гримасу ужаса. Что-то намного худшее, чем жестокое расстройство желудка потрясло его. Возможно, ужасная уверенность в приближении смерти.
Он был еще теплым, хотя и недостаточно теплым, чтоб можно было вернуть его к жизни. Я не был врачом, но я знал, то было что-то более сильное, чем нагрузка от переваривания слишком обильного ужина, остановило сердце вольноотпущенника.
– Кто-то в конце концов добрался до него, Фалько!
Раб впал в истерику; я сам почувствовал приступ паники, но я часто сталкивался с подобными ситуациями, чтоб справиться с ней.
– Успокойся. Давай не будем перегибать палку.
– Его убили!
– Может быть. Но люди иногда умирают во время приступа диареи… и обжоры, действительно, иногда умирают от переедания, Гиацинт…
Мои слова тоже были формальностью. Я тянул время, чтоб оглядеться.
Нов задрал свое светлое одеяние для пиршества на талию. Я набрался решимости, затем вытащил из под него его левую руку с обручальным яшмовым кольцом, и стащил его одеяние вниз. Мертвые заслуживают некоторого почтения.
Я быстро встал. Затем я схватил Гиацинта за локоть и повернул его к двери. Возможно, еще есть время, чтоб найти доказательства, прежде чем их уничтожат – либо случайно, либо кем-то заинтересованным.
– Гиацинт, стой там и не позволяй никому входить.
Один взгляд на кухню подтвердил мои опасения. Домом управляли кое-как. Мухи кружились над рабочими столами с вялым жужжанием. Но посуда, использованная на пирушке, которая могла бы дать ключи к разгадке, уже была для меня потеряна. Лохматая служанка, которая мыла тарелки, знала, что на это уйдет много времени, поэтому она уже соскоблила остатки пищи, пока они не присохли к блюдам и подносам. Когда я шагнул в дверь, она стояла на коленях около котла с грязной водой, окруженная грудами золотых тарелок. Я видел, как она с прищуром смотрит на огромное серебряное блюдо, в котором я признал то, которое Северина подарила Нову в день, когда мы обедали; усталая служанка пыталась убедить себя, что оно чистое, но нашла жирный мазок, и вяло макнула его в таз.
Трудилась только эта служанка. (Любая служанка скажет, что это совершенно обычная ситуация.)
Кое-кто из поваров и резчиков мяса, когда господа разошлись, сидели кругом развалившись. Они помаленьку отщипывали кусочки от остатков еды, с ленивым видом кухонных работников, знающих, что некоторые из кусков мяса были уже склизкими, когда их доставили от мясника, которые из соусов не хотели густеть, и сколько раз овощи роняли во время готовки на пол, испачканный мышиным пометом.
– Кто тут главный? – потребовал я. Я догадывался, что тут так все безалаберно устроено, что нет конкретного ответственного. И я угадал. Я предупредил их, что одному из гостей стало худо, но никто из этих мелких сошек не удивился. Затем я сказал, что болезнь оказалась смертельной, тут они все внезапно потеряли аппетит.
– Если сможете найти собаку, которая никому не нравится, начните кормить ее этими оставшимися лакомыми кусочками, по одному за раз…
Я вернулся обратно к Гиацинту.
– Мы загородим дверь…
Это послужит моей цели, люди будут думать, что туалет затопило – обычный случай.
–…Теперь, прежде чем какой-нибудь любитель соваться куда не следует приберет тут все, я хочу, чтобы ты показал мне столовую.
В доме, где никогда не опорожняют мусорные ведра, и никогда не чистят разделочные доски, тем не менее могут накормить гостя среди захватывающей дух роскоши.
Сверкающий канделябр начал теперь гаснуть, но огней хватило, чтоб осветить позолоту на пьедесталах и тонкую резьбу колонн, и мерцание парчовых складок занавесей, покрывал и украшений, которые делали комнату и три гигантских кушетки в должной мере роскошными для группы запрыгнувших вверх по социальной лестнице мальчиков, подрезавших фитили у ламп, и женского отребья, что вышли за них замуж. Я не стал беспокоиться, чтоб ухватить разом все детали но я запомнил огромные батальные полотна и превосходно полированные ониксовые вазы. Решетки наверху, в сводчатом потолке оставались открытыми, после того, как с них вниз пролились на пировавших духи, от чьих ароматов у меня запершило в горле.
Мальчик-слуга свернулся с большим пальцем во рту и персиком в другой руке. Он так крепко спал, что выглядел, будто дыхание оставило его. Гиацинт в тревоге пнул его, но ребенок проснулся и удалился.
Я осмотрелся вокруг, ища подсказки. Здесь худшим знаком домашних проблем оказались заляпанные винными пятнами скатерти, которые будут заботой хранителя белья дома Гортензиев, и море разлитого на одной из кушеток масла из светильника. Я отпихнул ногой со своего пути зачерствевшую булку.
– Кто здесь был сегодня вечером, Гиацинт? Сколько человек из семейства?
– Все трое, с обеими женщинами.
– Гости?
– Только один. Деловой партнер.
– И Северина.
Семь. На кушетках было достаточно свободного места.
– Какова была последовательность смены блюд?
– Еда это не моя епархия. Фалько, тебе нужен управляющий домом.
Управляющий был самовлюбленным типом, говорившим с этакой утомленной ленцой (я встречался с ним прежде). Он мог подождать.
Я обошел весь триклиний, но ничего на глаза не попалось. Графины с вином и кувшины с водой остались на приставных столиках после трапезы, как и разбросанные в беспорядке чаши для специй и ситечками для процеживания. Единственно оставшимся предметом пиршества была сложная конструкция на низком центральном столе. Это было дерево, сплетенное из золотой проволоки, которое, по видимому, принесли, обвешанным фруктами на десерт. Грозди винограда и абрикосы все еще свисали с его ветвей и лежали на подставке.
