Черный город (с илл.) - Акунин Борис (полная версия книги .TXT) 📗
Долго, очень долго драил себя Эраст Петрович жесткой мочалкой и пемзой.
Потом и его, и Гасыма пригласили на массажный стол. Два жилистых молодца принялись давить лежащих коленями и ступнями, бить локтями, мять и щипать, выворачивать суставы.
Фандорин, стиснув зубы, терпел. Гасым кряхтел и ухал.
Наконец измывательство закончилось. Пошатываясь, не ощущая собственного тела, Эраст Петрович встал на ноги. Он чувствовал себя легким до невесомости — хоть взлетай к потолку. И очень чистым, словно выполз из старой кожи. Но волосы все равно как следует не отмылись. Оттянув прядь со лба и закатив кверху глаза, Фандорин увидел, что прежняя благородная белизна не вернулась.
— Сейчас цирюльник идет, — сказал Гасым, поглаживая щетину у себя на макушке. — Буду голова и щеки брить. А ты борода не брей, дагестан не положено. Только голова брей.
— Н-наголо? — в первый миг ужаснулся Эраст Петрович. Но сказал себе: а что еще с этой паклей делать?
Еще час спустя они сидели на открытой веранде, выходившей в тенистый сад, где посередине журчал маленький фонтан, и пили чай. То есть чай пил Фандорин, а Гасым к чашке почти не притрагивался — он ел. Чуреки, халву, сушеные фрукты, орехи. Время от времени облизывал пальцы, порыгивал, говорил: «Ай, хорошо».
И действительно, было хорошо. Свежий ветерок приятно ласкал бритый, непривычно чувствительный скальп. Посмотреться в зеркало отставной статский советник пока не осмелился. Сидел он по-турецки, привыкал к кавказской одежде.
— Не буду тебя звать «Агбаш», — сказал Гасым. — Будешь Юмрубаш, Круглый Голова. Э, чашка так не надо держать! Ты больше не русский. Надо, как это, манеры хорошие, а то люди увидят, не поверят, что ты мусульман.
— «Хорошие манеры» это как?
— Зачем шапка снял? Уважаемый человек всегда шапка сидит. Чай тихо пьешь, невежливо. Вот так пей. — Гасым с шумным хлюпаньем отпил из чашки. — Понял?
Фандорин тоже попробовал. С третьей попытки получилось неплохо.
— Кушать пилав будешь — только правый рука бери. Никогда левый. Три палец бери, вот так. Ладонь не пачкай. Борода вырастет — хорошо хна красный цвет красить. Перс так делает, дагестан, который из далекие горы, тоже любит. Никто не подумает, что ты русский…
Слушая инструктаж, Эраст Петрович осмысливал ситуацию, в которой оказался. Когда на благородного мужа обрушивается несчастье, первое, что он делает, — говорит судьбе «спасибо» и пытается извлечь пользу из новых обстоятельств.
А польза безусловно была.
«Враг уверен, что меня больше нет. Значит, можно не опасаться новых нападений. Это раз.
Нелегальное положение и маскировка открывают новые возможности, дают полную свободу маневра. Это два.
У меня появился очень сильный союзник. Теперь я обойдусь и без Шубина. Это три».
— Где скрывается Однорукий Хачатур? — перебил он учителя хороших манер.
— Откуда знаю? — Гочи положил в рот большой грецкий орех, легко разгрыз его и выплюнул в ладонь скорлупки. — Домой приду, завтрак буду кушать. Потом узнаю. Сегодня узнаю. И мы сделаем, что надо сделать.
Верить ему или нет, было непонятно.
— Если Хачатур твой враг и его так легко найти, почему ты до сих пор с ним не расквитался?
— Раньше я один, а их восемь. Это много. Ты двух убил, одну ранил. Их стало пять. Это мало. А нас два. Это много. Не волнуйся, Юмрубаш, кушай чурек. Сегодня мы все армяне убьем.
— Скажи, вы с армянами всегда так ненавидели друг друга? — спросил Эраст Петрович.
— Про это много брехня врут. Никого не слушай, меня слушай. Я тебе правда расскажу… — Гасым шумно отхлебнул, вздохнул. — Русские чиновники всегда, сто лет, за армяне были. Потому что армяне крест носят, Библия читают. Но армяне не только Библия, армяне другие книжки тоже читают, а от книжки в голова ветер дует. Кто книжки много читает, начальство не уважает, хочет всё другое сделать. Рэволюция хочет. А начальство рэволюция не хочет, начальство хочет, чтобы тихо и порядок. Десять лет назад в Баку был губернатор Накашидзе. Он был грузин, а грузины только чуть-чуть лучше, чем армяне. Накашидзе-губернатор вместе с Охранка захотел армяне напугать. Чтобы забыли рэволюция. Охранка сказала глупые и жадные люди (у нас такие тоже есть): можно армяне немножко грабить и резать. Когда начальство разрешает резать, это легко. Стали резать, грабить. «Немножко» не получилось, потому что немножко резать никогда не получается. Начальство говорит: хватит, а люди еще хотят. Тогда солдаты стрелять стали. А на Кавказ стрелять начнешь — стрельба нескоро кончится. Люди обиделись, убили главный генерал, который приказ давал. Армяне обиделись на Накашидзе-губернатор, тоже убили. Из-за глупые и жадные мусульмане армяне на все мусульмане обиделись. Стрелять стали. Тогда наши на армяне еще больше обиделись. Всё, теперь сто лет стрелять будем. Это Кавказ. Мы не любим армяне, армяне не любят нас, все вместе не любим русские. Раньше в Баку все рядом жили. Гуляй кто где хочешь. Теперь нет. От Баилов мыс до Ольгинская мусульмане живут, дальше к север армяне живут. Гулять можно, но лучше не надо.
Обычная история на тему «разделяй и властвуй», подумал Фандорин. Эта стратегия никогда не работает в местностях, где население привыкло носить оружие.
— Но если ты п-понимаешь, как это всё произошло и кто виноват, почему же ты так ненавидишь армян?
Гасым возвел глаза к потолку.
— У кровь своя правда. Когда кровь полилась, голова молчит. Мужчина должен делать что должен, а дальше Аллах судит. Армяне стреляли меня, я стрелял армяне. Но в тюрьма меня посадили не армяне — русские. В тюрьма армяне тоже были, много, но драка не было, и ругань не было. В тюрьма один враг — начальство. Когда русская начальство из Баку уйдет, совсем уйдет, вот тогда мы армяне кончать будем. А пока только не любим. Сильно резать пока не будем.
«Ну, русские из Закавказья вряд ли когда-нибудь уйдут, а значит, в обозримом будущем междоусобная война здешним краям не угрожает».
— Пойдем д-домой. Пора.
Обратно шли уже не задворками, а улицей, которая стала шумной и людной. Фандорин внимательно смотрел по сторонам. Запоминал дорогу, учился ориентироваться в хаосе кривых переулков, маленьких площадей и выжженных солнцем пустырей.
Третьего дня, разыскивая место киносъемки, Эраст Петрович чувствовал себя здесь туристом, чужеродным существом. Сейчас всё стало иначе. Таких, как он, вокруг было много, и никто на него не смотрел.
Это был восток, самый настоящий, будто сошедший со старинной литографии. На деревянном помосте крошечной чайной, возле закопченных самоваров чинно потягивали кяхта-чай бухарцы в каракульчовых папахах с суконной тульей. Здесь же сидел и мерно двигал челюстями перс — судя по мутному взгляду, жевал гашиш. Прохожие были в шальварах и подпоясанных архалуках, многие в черкесках и при кинжалах. Черными, замотанными в платки тенями семенили женщины.
Вышли на широкий перекресток, и Фандорин остановился, чтобы получше оглядеть живописную картину, разобраться в гуле разномастных голосов.
— Мейданы всегда такой, — сказал Гасым, горделиво обводя рукой толпу. — Что хочешь — всё есть. Кебабчи есть, халвачи есть. Хочешь пить — селеб есть. Гадальщик есть. Хочешь свой судьба знать?
— Нет, спасибо.
Эраст Петрович засмотрелся на корзину, в которой, медленно покачиваясь, танцевала кобра. Заклинатель играл на шарманке что-то тягучее и визгливое — настоящее истязание для слуха, но кобре, кажется, нравилось.
— Э, э, смотри! — потащил Фандорина за рукав его чичероне. — Сейчас смеяться будешь!
