Финита ля комедиа - Мельникова Ирина Александровна (читать книги без регистрации txt) 📗
– Действительно, он очень напуган и не нашел ничего лучшего, как броситься ко мне за объяснениями и, возможно, помощью. Словом, он говорит, что жандармы привезли его в охранное отделение, обыскали, припугнули высылкой в северные уезды. При нем находился пятитысячный билет ренты, жандармы его отобрали и выпустили до сегодняшнего дня, с условием, что принесет до шестнадцати часов еще пять тысяч рублей. В противном случае – арест и ссылка в Туруханск неминуемы. Мейснер очень напуган и намерен немедленно внести требуемые пять тысяч, лишь бы уцелеть.
– Что он еще рассказывает?
– Мы его забрали рано утром из дома. Переодели, загримировали под дворника на тот случай, если за ним установлена слежка, и привезли с собой, – пояснил Алексей. – Но пока ехали в управление, усиленно проверялись – слежки не обнаружили. Сейчас Мейснер ожидает в приемной.
– Давайте его сюда и оставьте нас одних, – приказал Тартищев.
Мейснер в дворницком армяке, в лохматом парике и с привязанной бородой смотрелся нелепо и смешно. Он не знал, куда девать руки, а лицо его исказила страдальческая гримаса. Чувствовалось, что он пытается скрыть тревогу, но глаза его выдавали. Архитектор был на грани паники.
– Присаживайтесь, Семен Наумович, – сказал Тартищев приветливо.
– Покорно благодарю, – ответил Мейснер и несколько торопливо опустился на стул.
– Расскажите, пожалуйста, что за странная история произошла с вами? Почему у вас отобрали пять тысяч и вознамерились отнять еще столько же?
Мейснер занервничал:
– Какие пять тысяч? Я даже в толк не возьму, про что вы изволите говорить? Никаких пяти тысяч у меня не брали. И вообще я ни на что не жалуюсь и всем доволен...
– Простите, Семен Наумович, но зачем тогда вы обратились к моему агенту? Ведь это с ваших слов он только что доложил мне про эти десять тысяч. Зачем вы юлите и пытаетесь ввести нас в заблуждение?
– Алексей Дмитрич меня неправильно понял, – прошептал Мейснер и опустил глаза.
– Признайтесь, что вы струсили, Семен Наумович. Видимо, они пригрозили, что всплывут ваши прежние неблаговидные дела? Какие именно? Неужто те самые пули, которые у вас украл Журайский? Но десяти тысяч они никак не стоят!
Мейснер бросил на него быстрый взгляд, но тут же отвел его в сторону. Архитектор был в смятении и уже не скрывал этого.
– Полно вам запираться, Семен Наумович. Сюда вас для вашей же пользы привезли, – продолжал уговаривать его Тартищев. – Ясно, что вы налетели на мошенников, они чем-то вас напугали, и вы готовы даже солгать нам. Со страху вы выложили все Полякову, а ночью поразмыслили и решили, что лучше соврать полиции, чем пострадать от охранного отделения. Так ведь, Семен Наумович? Только я вам определенно скажу, если бы вас арестовали настоящие жандармы, то так скоро бы не выпустили, да и денег бы не потребовали. Раскиньте умом хорошенько и расскажите откровенно и подробно, как было дело. Мы же добра вам желаем!
Пока Федор Михайлович говорил, лицо архитектора из бледно-желтого превратилось в багрово-малиновое. На лбу у него выступили мелкие капли пота, которые Мейснер принялся промокать платком и что-то тихо шептать, кажется, молитву.
Наконец он, видимо, решился, потому что небрежно затолкал платок в карман сюртука, хрустнул пальцами и заговорил взволнованно и торопливо:
– Вы правы, Федор Михайлович! Я струсил! Что мне скрывать? Мне и самому показалось, что дело здесь не чисто. Ежели сумеете защитить, спасибо, но Христом-богом молю, не выдавайте, а я все, как на духу, расскажу. Позавчера меня действительно арестовали в «Варшаве». Какой-то жандармский офицер с двумя солдатами и еще один человек в партикулярном платье. Посадили меня в экипаж и отвезли в Ковровский переулок, как сказали мне, в охранное отделение.
– Вы что ж, не знаете, где находится охранное отделение? – удивился Тартищев. – Не знаете Ольховского?
Мейснер пожал плечами:
– Я – человек законопослушный. С охранным отделением не сталкивался. Откуда мне знать, где оно находится? А что касается Бронислава Карловича, то, конечно же, знаю. Только подумал, а вдруг его сместили, мне же об этом не докладывают!
– Хорошо, продолжайте, – согласился с его доводами Тартищев.
– Номера дома я не помню, но на вид признаю. Я ведь все-таки архитектор, – едва заметно улыбнулся Мейснер. – Физиономию людскую не запомню, а уж как фасад дома выглядит, поверьте, через двадцать лет в деталях нарисую. – Он вздохнул, вновь вытер пот со лба и продолжал свой рассказ: – Поднялись мы на третий этаж. Там меня тотчас же обыскали и отобрали бумажник. В нем была пятитысячная рента и триста рублей денег. Бумажник обвязали шнурком и опечатали сургучной печатью. Затем посадили меня в прихожую и говорят: «Подождите здесь. Начальник сейчас занят». Сижу я так полчаса, сижу час, потом второй. Мимо меня провели двух человек в цепях, потом прошли два жандарма. Унтер-офицеры. Наконец пришел офицер, тоже жандарм, и отвел меня к начальнику. Вхожу: большая комната, посредине стол, заваленный бумагами, на стене карта империи. Под ней человек в штатском платье. Крупный, с усами и небольшой бородкой. Волосы редкие, зачесаны на пробор. Я подошел к столу и остановился. Он даже не взглянул на меня, а продолжал что-то писать. Прошло минут десять. В кабинет вошел прежний жандармский офицер, положил на стол огромный портфель и передал какую-то бумагу. Начальник пробежал ее глазами и говорит: «Я сейчас распоряжусь. Вызови ко мне Гусева». Через минуту на пороге появился другой жандарм, тот, который меня арестовал. «Немедленно берите людей, – приказал ему начальник охранного отделения, – и арестуйте Визера, да поживее, пожалуйста». А Визер, вы знаете, Федор Михайлович, мой хороший приятель, директор Коммерческого банка. У меня, скажу я вам, и вовсе коленки подкосились. А начальник в это время поднял голову от бумаг и строго так обратился ко мне: «Так вот ты каков гусь, Мейснер! В заговорщики записался? Давно мы за тобой следим да в старье твоем разбираемся. Ну, теперь полно! Погулял – и будет! Давно пора под замок!»
«Помилуйте, ваше превосходительство, – взмолился я. – За что вы меня арестовали? Я живу смирно, никому зла не делаю, и эти пули держал дома не по злому умыслу. За что же меня под замок?»
«Брось дурака валять! – прикрикнул на меня начальник. – Хватит из себя невинную овечку разыгрывать! А про „капли Муромцевой“ забыл? Мы это дело живо раскрутим!»
Я так и обмер...
– Что еще за «капли Муромцевой»? – совершенно равнодушно поинтересовался Тартищев.
Мейснер беспокойно заерзал на стуле и оглянулся на дверь, словно искал пути для отступления. Но фраза вылетела, требовалось ее объяснить. И архитектор сдался.
– Да полнейшая ерунда, господин Тартищев. В тот день, когда Полина Аркадьевна отравилась, я обнаружил, что у меня из шкафчика пропал пузырек с раствором цианистого калия, который остался у меня от папы. Он страдал от рака. Были сильные боли. И он, наверно, хотел отравиться. Но, видит бог, умер естественной смертью. Пузырек я хотел поначалу выбросить, но после подумал: в нашей семье многие умерли от рака, а вдруг меня тоже прихватит эта страшная болезнь, так лучше умереть сразу, чем мучиться, как мой бедный папа. И оставил.
– Как он попал к вашему отцу?
– Понятия не имею, – пожал плечами Мейснер. – Я узнал о его наличии месяца за два до его смерти.
– А когда он умер?
– В августе прошлого года.
– А когда исчез пузырек?
– Я же говорю, обнаружил, что он исчез, в день смерти Муромцевой или, кажется, на следующий день. Тогда, помните, много говорили о яде, и меня словно дернуло посмотреть, на месте ли пузырек. Смотрю, исчез. Я поднял на ноги весь дом, но все мне клялись, что в глаза его не видели! Действительно, я хранил его с большими предосторожностями, под замком, в шкафчике, подальше от детей.
– Замок был цел?
– Абсолютно, а ключи всегда находятся при мне, потому что там, кроме яда, хранятся кое-какие ценные и деловые бумаги.
