Между Амуром и Невой - Свечин Николай (читаем книги бесплатно .txt) 📗

Камера, рассчитанная на тридцать человек, вместила в себя более семидесяти. Люди сидели на полу, жались по стенам; самые везучие успели захватить скамейки. Лыкову с Челубеем сидячих мест уже не досталось, но Алексей бесцеремонно спихнул на пол двух оборванцев, и силачи уселись вполне комфортно. Поглядев внимательно на Лыкова, бедолаги молча отошли подальше.

Несмотря на поздний час (половина первого ночи), в «чижовке» никто не спал. Разбитной люд галдел не переставая, причем из десяти произносимых слов семь были матерными. В одном углу дрались, в другом пели; рядом с ними без стеснения распивали «сороковку» брандахлыста. [83]

Алексей на ухо вполголоса инструктировал Якова:

— Здесь все по Дарвину: выживает сильнейший. Мы с тобой, по легенде, «спиридоны», низшее сословие; наш номер в тюрьме последний. Но крепкого и смелого человека, кем бы он ни был, задирать тут не будут, побоятся. Завтра ты увидишь, как я стану «прописываться». Поступай так же: бей со всей мочи при каждом случае, и дело наладится…

— При каком таком случае? Сидит человек, я подхожу и молча, без повода его бью?

— Да, если потребуется. Или бьешь ты, или бьют тебя — выбирай! На первых порах это необходимо, как презервативная мера; потом, когда ты уже подтвердил свой высокий статус, можешь отдыхать на кочке. Но кочку надобно захватить, быстро и жестоко.

Лучшие места в камере находятся напротив входа, подальше от парашки; их и занимают аристократы. Они отстаивают свои привилегии яростнее, чем бояре в Думе, и готовы биться за них вусмерть. Так вот, запомни: на этих местах, отсюда и до самой Читы, должны сидеть мы. И придется за это изрядно подраться. Достаточно один раз испугаться, дать слабину, и большинство тебя затопчет. А я не собираюсь жить под нарой… Поэтому прикрывай мне спину, как я тебе, и ничего не бойся. Никогда и ничего не бойся — это главное правило в тюрьме для сильного человека.

Далее. Здесь сходятся четыре основные группы, почти как партии в английском парламенте. Это: фартовые, пустынники, шпанка и брусы. Слушай их «Табель о рангах».

Брусы — люди, попавшие в тюрьму случайно, и делятся они на легавых и шпановых. Первые, выйдя на свободу, постараются никогда более здесь не оказаться; вторые, наоборот, развращаются и становятся уже закоренелыми. И те, и другие — наиболее угнетаемая часть тюремного населения; общее их прозвище — «от сохи на время».

Шпанка — уголовная шушера; она дает основную массу арестантов. Преимущественно, это воры низших разрядов: «мойщики» — ворующие у спящих, «халамидники» — базарные тырщики, «сонники» — обирающие пьяных, и «марушники» — карманники по церквям и на кладбищах. К шпанке же относятся мелкие аферисты, «субчики» — сутенеры, «маргаритки» — мужеложцы, ну, и вся та сволочь, что сидит по кабакам. Есть еще особая подгруппа, близкая к шпанке — «общественники», выгнанные крестьянским обществом за дурное поведение и ссылаемые за то на поселение; поганый весьма народ… Элита шпанки — так называемые храпы и глоты — поставляют кадр для фартовиков, но этот титул надо еще заслужить.

Пустынники — бродяги, не помнящие родства — уже серьезная сила. Их много и они спаяны, стоят друг за друга горой. Ими переполнена каторга, они же дают основной процент беглых. У пустынников собственный язык и отдельные правила. В тайге, по необходимости, они могут и убить, особенно «братских» — бурятов; между ними старые счеты. Но, в целом, пустынники люди без четких преступных профессий, желающие жить кое-как, лишь бы праздно и никому не кланяться. В Сибири преимущественно из них вербуются дикие золотоискатели-«горбачи», а на поселении — содержатели подпольных притонов.

В отличие от пустынников, фартовые все узкие профессионалисты, но не как шпанка, а — престижных уголовных специальностей. Тут выделяются три группы. Первая самая опасная, те, кто портняжит с дубовой иглой: «мокрушники» — убийцы, «дергачи» — уличные грабители, «скокари» — взломщики, «хомутники» — душители, и «шопенфиллеры» — налетчики на ювелирные магазины. Вторая, наиболее многочисленная, — это воры: «самородки» — по сейфам, «скрипушники» — по вокзалам, «маровихеры» — по карманам, и «шниферы» — по домам. Они не менее авторитетны, чем самые страшные убийцы, потому, что в тюрьме смотрят, не сколько ты зарезал людей, а сколько взял при этом добычи. Ежели кто убил троих за рубль, то станет в «цинтовке» объектом насмешек, а не уважения… Поэтому воры, которые без шуму и крови часто добывают десятки тысяч рублей, пребывают в полном и всеобщем почете. К тому же, у опытного и умелого «красного» всегда имеются деньги, а это в тюрьме считается поважнее даже силы. Опять, и люди там не бесталанные: попробуй залезть ночью в дом, переполненный жильцами, вынести оттуда вещи, обобрать при этом самих жильцов, и так, чтобы они не проснулись!

Наконец, третья группа фартовых — это «счастливцы». В нее входят «чистяки» — лжеторговые агенты, «блиноделы» — фальшивомонетчики, «мельники» — карточные шулеры, «блатер-каины» — скупщики краденого, «давальщики» — наводчики воров, и «черные маклеры» — биржевые аферисты, самая новая преступная профессия. По влиянию эта группа находится в самом низу фартовых, но выше шпанки.

Вот такое здесь сословное построение общества. И учти — это именно общество, со своими законами, обычаями, причем повсюду обязательными: от этой камеры Спасской части и до каторжного солеварного завода на Камчатке…

В Российской империи 76 090 арестантских мест, в которых содержится постоянно около 98 000 арестантов. Скученность, таким образом, большая, особенно в крупных городах. Вдалеке от столиц другие проблемы — общая бедность тюремного ведомства. Смотрители и надзиратели не получают казенного довольствия не только провиантом, но даже и одеждой! Форменное обмундирование они обязаны построить из своего невеликого жалования, и из него же купить оружие и свисток. Недавно в Тобольской пересыльной ревизоры обнаружили надзирателя, одетого в арестантский, с бубновым тузом на спине, халат, перепоясанный шашкой. Еще бы в таких условиях тюремная администрация не продавалась…

Петербург снабжен казематами изрядно, лучше всех в России. Во-первых, арестантские камеры имеются в каждом из 38 участков, на которые разбит город. Помещения побольше есть и во всех 12 полицейских частях. Далее идут уже серьезные пенитенциарные заведения: Исправительное арестантское отделение на Крюковом канале (знаменитый Литовский замок), Краткосрочная тюрьма на Выборгской стороне (отдельно мужская и женская), Военная тюрьма на Компанейской улице, Пересыльная в Демидовом переулке, Городской арестный дом на бывшем Александровском плацу. Есть еще Дом содержания неисправных должников в первой роте Измайловского полка, Работный дом на Пряжке у Сухарного моста, и Воспитательно-исправительное заведение для несовершеннолетних на Поселковой улице. (Петропавловскую крепость вынесем за скобки нашего рассказа).

Особняком в этом списке стоит Петербургский Дом предварительного заключения. Расположен он на Шпалерной, в квартале от служебной квартиры Лыкова. Огромное шестиэтажное здание насчитывает 63 камеры общего содержания и 317 одиночек: 285 для мужчин и 32 для женщин. Сюда и привезли Лыкова с Челубеем.

Знакомство их с домзаком началось с очень тщательного обыска. Надзиратели проверили даже прическу, бороды и уши. После этого прибывших переодели в короткие серые бушлаты и серые штаны, выдали по паре толстого белья и босовики — то же, что в других тюрьмах называется «коты», полукалоши из войлока. С собой из собственных вещей дозволили взять постели (в российских тюрьмах арестованным казенного постельного белья не полагается), ложки и деньги. Всё это им передал накануне, на свидании в части, Чулошников. Алексею этого вполне хватило, а Яков прихватил ещё головную щетку, зубной декодот, несколько фунтов персидской ромашки от блох, флакон фиксатура и три дюжины подусников… Сильно жалел, что отобрали папиросник, но Лыков его успокоил, сказав, что на деньги в домзаке можно купить что угодно.