Продолжение путешествия - Арсаньев Александр (читать хорошую книгу полностью .TXT) 📗
– Послушайте, – сказал граф, и лицо его налилось желчью, как у других оно наливается кровью. – Если бы кто-нибудь заставил умереть в неслыханных пытках, в бесконечных мучениях вашего отца, или мать, или возлюбленную, словом, кого-нибудь из тех близких людей, которые, будучи вырваны из нашего сердца, оставляют в нем вечную пустоту и вечно кровоточащую рану, неужели вы бы считали, что общество дало вам достаточное удовлетворение, потому что нож гильотины прошел между основанием затылочной кости и трапециевидными мышцами убийцы и тот, по чьей вине вы пережили долгие годы душевных мук, в течение нескольких секунд испытал физические страдания?
Эти слишком созвучные моим собственным мысли не смогли оставить меня равнодушной, и вновь вернули утраченный было интерес к повествованию. Я устроилась поудобнее и стала читать дальше.
Разговор зашел о дуэлях, но та мысль, которую высказал по этому поводу граф Монте-Кристо, надолго приковала к себе мое внимание и увела далеко от затронутой в нем темы:
«– Дуэль! – воскликнул граф. – Нечего сказать, славное средство достигнуть цели, когда эта цель – мщение. Человек похитил у вас возлюбленную, обольстил вашу жену, обесчестил вашу дочь; всю вашу жизнь, имевшую право ожидать от Бога той доли счастья, которую он обещал каждому своему созданию, этот человек превратил в страдание, муку и позор! И вы будете чувствовать себя отомщенным, если этому человеку, который вверг ваш мозг в безумие, а сердце в отчаянье, вы проткнете шпагой грудь или всадите пулю в лоб? Полноте! Не говоря уже о том, что он нередко выходит из борьбы победителем, оправданным в глазах света и как бы прощенным Богом. Нет, нет, – продолжал граф, – если мне суждено когда-нибудь мстить, то я буду мстить не так».
Слово «месть» в последнее время слишком часто звучало в моих мыслях и разговорах, и само это действие оказало на всю мою жизнь слишком большое влияние, чтобы я не перечитала этот кусок несколько раз подряд. Автор отвергал все известные способы мести, кроме… Об этом я должна была прочитать в следующем абзаце. И постаралась успокоить дыхание, прежде чем узнать, какая же месть его могла удовлетворить. И лишь тогда, не торопясь, вчитываясь в каждую букву прочитала следующие строки:
«– Поймите меня: я буду драться за безделицу, за оскорбление, за попытку уличить меня во лжи, за пощечину и сделаю это тем более с легким сердцем, что благодаря приобретенному мною искусству во всем, что касается физических упражнений, и долголетней привычке к опасности я мог бы не сомневаться, что убью своего противника. Разумеется, за все это я стал бы драться; но за глубокое, долгое, беспредельное, вечное страдание…»
Я не выдержала напряжения и вновь на минуту отложила книгу. Чтобы прочитать, лишь снова успокоившись:
«… я отплатил бы точно такими же муками, – око за око, зуб за зуб, как говорят люди Востока, наши извечные учителя, эти избранники, сумевшие превратить жизнь в сон, а явь в земной рай».
Поначалу я была немного разочарована. Именно потому, что, как мне показалось, не узнала ничего нового. Это был всего лишь известный мне по Ветхому завету с самого детства, древний рецепт мщения, но так я думала только поначалу. А несколько минут спустя – уже готова была расцеловать автора, окажись он в этот момент поблизости.
Что же изменилось за эти несколько мгновений? – спросите вы. И я вам объясню. До сих пор я представляла себя оскорбленной стороной, и поэтому все мысли о возмездии возникали у меня лишь в одном единственном направлении. Именно я в них имела право на месть, то есть представляла себе те или иные формы справедливого и достаточного наказания за преступления, но в какой-то момент некий кусочек моего сознания перевернулся, сменил знак и на долю секунду допустил, что объектом мести должна была стать я…
Вновь произошла та же самая история. Полночи мы проговорили о том, что мои враги хотят мне отомстить, но, не зная за собой никакой вины, я и не задумывалась ни о ее причине, ни о самой такой возможности. То есть всеми способами уходила от размышлений на эту тему.
А теперь, когда эта незримая плотина была разрушена, на меня так обрушилась лавина совершенно новых, непривычных для меня идей, имеющих одно общее качество – все они касались способов мести. Проще говоря, я впервые задумалась, каким образом мне можно было бы отомстить, возникни у кого-то такое желание. Благодарить за это я должна была Александра Дюма и его роман. И в знак благодарности взяла в руки лист бумаги и тут же нарисовала портрет графа Монте-Кристо, каким он представлялся мне в этот момент – мудрым пророком неотразимой мужской красоты.
И способов таких оказалось два. Первый заключал в себе различные способы причинения ущерба, как финансового, от мелких пакостей до разорения, так и физического, вплоть до убийства. А вот второй – был обозначен французским беллетристом, процитировавшим библию: меня нужно было провести через те самые страдания, которые я каким-то образом уготовила пострадавшему от меня человеку.
И в этой логической задаче недоставало единственного звена. То есть было известно, каким образом мне пытались отомстить, и тем самым демонстрировали мне собственное положение. Еще проще: кто-то из-за меня попал в тюрьму, и этот кто-то решил провести меня через те же страдания. Воплощая в жизнь принцип «око за око, зуб за зуб».
И задача эта решалась в одно действие, потому что, единственным человеком, который на тот момент благодаря мне попал в тюрьму, была Люси. Следовательно, во всех своих бедах я должна была винить ее.
И это новое открытие настолько поразило меня, что я не сразу обрела способность сформулировать его в словах. А когда эта способность ко мне вернулась, второй раз за этот день обратилась к перу и бумаге. И эти пожелтевшие от времени страницы также сохранились у меня до сего дня.
И снова я вынуждена перенести их содержание в следующую главу, и опять по той же причине. А пока лишь добавлю, что именно с этого момента по-настоящему начинается новый этап моего расследования, потому что на смену обычному недоумению пришло нечто наподобие рабочей версии. Причем не одна, а сразу несколько. Кроме того, в этой старой как мир игре в «казаки-разбойники» я из стороны страдательной преобразилась в активную. То есть перешла в наступление. Но обо всем этом вы прочитаете уже в следующей главе.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
И снова начались мои мучения. То ли по соображениям секретности, то ли по какой другой причине, но уважаемый автор вновь перешла на иностранный язык. Ей-то что, а мне каково? И ладно бы на французский, с ним я уже начал смиряться, а то ведь на немецкий, да еще изволила готический шрифт употребить, которого ни один сегодняшний немец уже не помнит. Так что я подумал-подумал, и решил пересказать все своими словами, не вдаваясь в стилистические тонкости, так что уж не обессудьте. Невольно вспомнишь гоголевского Анучкина, который упрекает своих родителей, не обучивших его в детстве иностранным языкам. А ведь, казалось бы, чего проще – стоило только посечь его как следует, и он бы знал, обязательно знал… по-иностранному.
«Сложность моего положения в том, что у меня возникло сразу две версии, хотя, может быть, ни одна из них ни на йоту не приближается к истинному положению вещей. Однако нужно хотя бы зафиксировать их на бумаге, иначе, боюсь, они выветрятся из моего сознания, как утренний сон.
На одну из них меня натолкнул рассказ Ксении Георгиевны, о ее встрече с П. П. несколько лет назад, во время которой он более чем странно охарактеризовал покойного Павла Семеновича Синицына, отметив его уникальную способность обзаводиться опасными врагами. В этих словах мне послышалась скрытая угроза жизни Павла, как оно и вышло на самом деле.
В связи со всем вышеизложенным можно придти к выводу, что П.
П., не бросающему, насколько мне известно, слов на ветер, были известны какие-то конкретные сведения об угрожающей Павлу опасности. Применительно ко мне это может означать, что, сунув свой нос в историю смерти Синицына, я могла невольно навлечь на себя гнев его врагов. Разумеется, все это возможно только в том случае, если к его смерти причастны не только Люси, но и некоторые другие, пока неизвестные мне персонажи. Я невольно употребила этот театральный термин, и, может быть, неслучайно. С некоторых пор у меня есть все основания полагать, что я стала участницей некой комедии, вернее сказать, трагикомедии, потому что слишком много крови пролилось уже в ее ходе, и неизвестно какие события ждут нас впереди.
