Итальянский секретарь - Карр Калеб (книги полностью бесплатно txt) 📗
– В самом деле? Шрамы я заметил, но они мне ни о чем не сказали.
– Нет? Ну что ж, может, я и ошибся. Скорее, Ватсон! Вы же не хотите упустить возможность ее увидеть.
– Кого – ее? – спросил я, пытаясь одеться и одновременно дожевывая последний сэндвич с ростбифом.
– Ну как же – скорбный дух в западной башне! Неужели вы думали, что Холируд-Хаус вас разочарует? Вы ведь столько миль проехали, чтобы его увидеть!
Я завершал свой ужин, одевание и туалет и думал, что Холмс, конечно же, шутит, нет – точно шутит… и все же… У меня до сих пор не было удовлетворительного ответа на вопрос, заданный мною в поезде – несколько часов или несколько дней тому назад? – о том, что думает лично Холмс насчет мстительного духа, обитающего в Холируд-Хаусе, виновника того ужаса, о котором мы слышали и который впоследствии увидели. Само собой, вмешательство подобного существа объяснило бы противоречивые и непонятные повреждения на теле Маккея; и я не мог бы с чистой совестью сказать, что полностью исключаю подобное жуткое объяснение. Но то, что Холмс постоянно возвращался к этому – то ли потому, что сам верил, то ли намеренно, дабы воздействовать на мое настроение, – определенно стало меня раздражать. Я решил, что предоставлю ему последнюю попытку – с этим «духом в западной башне»: если окажется, что он решил надо мной причудливо подшутить, возможно, так же, как он подшутил накануне над миссис Хадсон, вызвав ее справедливый гнев, я выскажу ему все, что думаю, притом не стесняясь в выражениях.
И лишь когда мы спустились по небольшой лестнице в восточном крыле здания, повернули за угол и пошли по просторной, величественной Большой галерее на северной стороне главного этажа дворца, мимо портретов английских и шотландских королей, как реальных, так и (в последнем случае) мифических, мне пришло в голову:
«А что если он не шутит? Что мне делать тогда?»
Я не стал углубляться в эту мысль, поскольку сама идея, будто Холмс может серьезно говорить про «скорбный призрак в западной башне», теперь пугала меня и сбивала с толку еще больше, чем раньше, и я решил перестать об этом думать. Я остановился перед дворцовым портретом Марии, королевы шотландской.
– Работа бездушной кисти француза, – тихо произнес Холмс, подойдя ко мне. – Глядя на этот портрет, сложно понять, почему Мария слыла красавицей. Однако у него есть преимущество – он рисовался с натуры; на портрете в следующем зале Мария гораздо красивее, но тот портрет был написан через полных два века после ее смерти.
– Однако, Холмс, – ответил я, внимательно разглядывая портрет, – нам неведомы тогдашние представления о красоте. Мария, несомненно, изящна, у нее тонкие черты лица; а слишком белая кожа, будто у трупа, и слишком высокий лоб – ну что ж, такова была мода, и, возможно, художник несколько преувеличил эти черты. Кто знает, быть может, великие образы красоты нашего времени покажутся забавным уродством людям грядущих веков.
– Ну, тут я с вами не спорю, Ватсон, – ответил Холмс, двинувшись дальше. – Как мы уже неоднократно говорили, женская красота и женские чары – по вашей части, так что не стесняйтесь. Более того, сегодня ночью, как я подозреваю, нам даже понадобятся ваши способности разбираться в этом.
Он уже дошел до конца галереи и встал у тяжелой резной двери, ведущей, похоже, в какую-то часть дворца, куда посторонние не допускались: судя по виду, дверью этой почти не пользовались. По стилю она сильно отличалась от всего, что я видел во дворце.
– За этой дверью располагаются покои, предназначавшиеся для супруги Карла II, – шепотом объяснил Холмс. – Они относятся уже к западной башне. Жена Карла, однако, быстро съехала отсюда; по официальной версии – потому, что в других частях дворца апартаменты гораздо удобнее; однако дворецкий Хэкетт подозревает, что она бежала из этих покоев, ибо они находятся непосредственно под злосчастными комнатами королевы Марии.
– Кажется, вы с «дворецким Хэкеттом» успели стать закадычными друзьями, пока я спал.
– О, не сказал бы, – ответил Холмс, осторожно толкая тяжелую толстую дверь, так что она открылась почти бесшумно. – Но могу сказать, что он лишний раз доказал верность моего принципа: никогда не составлять мнение о людях по внешнему виду. Едва лорд Фрэнсис оказался на безопасном расстоянии, и стало ясно, что мы не агенты клана Гамильтонов, дворецкого словно подменили. Нетрудно увидеть и понять, почему. И, кстати говоря, правда ведь, что ваша согретая постель была удивительно удобна?
За долгие годы я так привык к манере речи своего друга, к тому, что в разговоре он перескакивает с одного на другое, с важных вещей – на самые обыденные темы, что даже не стал отвечать на этот вопрос; также я совершенно не удивился, когда Холмс в этот момент, не сказав больше ни слова, осторожно прошел в дверь; он оказался в помещении вроде вестибюля, из которого был вход в то, что, как он мне объяснил, некогда служило передней «молодой» королевы. Мы на цыпочках, бесшумно вошли в эту комнату, отделанную лучше первой, и я заметил, что в углу с башенкой, напротив двери, через которую мы явились, имелся выход на винтовую каменную лестницу. Если над нами действительно располагались старые покои королевы Марии – значит, это та самая недоброй памяти лестница, с которой шотландские дворяне-протестанты сбросили тело Давида Риццио; неудивительно, что последующие королевы не хотели обитать так близко от места приснопамятного убийства. Передняя и все прочие комнаты на этом этаже башни (включая большую спальню, расположенную по левую руку от нас) выглядели примерно так, как я и ожидал: потолки и стены отделаны панелями, и каждая секция потолка искусно украшена гербами, резными и рисованными. Однако, время, запустение и мать Природа оставили свой след, особенно на гобеленах, что до сих пор в изобилии висели на стенах: искусные ткачи, видно, сработали эти гобелены еще до эпохи Марии, и, без сомнения, они стоили бы немало, если бы поколения грызунов и насекомых не проделали над ними свою разрушительную работу. Окна были закрыты ставнями и занавешены тяжелыми шторами старинного шелка: еще один лакомый кусочек для разного рода паразитов. Крысы и жучки проделали в занавесях разнокалиберные дыры, и там, где эти дыры совпадали с трещинами в ставнях, последние лучи заходящего солнца изо всех сил пытались хоть как-то оживить обширные, унылые покои…
Пока я набирался впечатлений от этого безрадостного зрелища, до моего слуха начали доходить звуки: как и говорил Холмс, это, по-видимому, рыдала женщина – то скорбно, то испуганно, то безнадежно; рыдала так, что, услышав, похолодела бы и самая черствая душа.
– Холмс! – настойчиво прошептал я, не скрывая своего страха; но Холмс предвидел мою реакцию и картинно развел руками, как престидижитатор после удачного фокуса.
– Я же вам обещал, – шепотом же ответил он. – Я даже пошел за вами, как только услышал ее, – я знал, что вы захотите разделить со мной это открытие…
– Спасибо, вы очень любезны, – ответил я, вдруг ощутив смертный холод и намеренно подпуская его в голос. – Но вам не стоило беспокоиться…
– Ну же, Ватсон, не трусьте! Послушайте еще немного, а потом скажите, нет ли в этих звуках чего-нибудь странного.
Я повиновался, и действительно заметил нечто неожиданное: звук исходил не с лестницы, и не с верхнего этажа, а из старой спальни.
– Клянусь Богом, Холмс, – воскликнул я. – Это вовсе не призрак, а просто какая-то расстроенная бедняжка, и, судя по тому, как она плачет, у нее настоящее горе!
– Именно так, и именно по этой причине я отправился за вами. – Холмс подошел поближе к двери спальни. – Насколько я понимаю, там кто-то есть, и этот кто-то нуждается в нашей помощи – Хэкетт не посвятил меня в подробности, но обронил несколько намеков, которые и привели меня сюда. Я бы и сам вошел, но, как я уже сказал, и как мы давно уже установили на опыте, это вы у нас умеете обращаться со слабым полом, и, если я не ошибаюсь, вам потребуется все ваше умение, иначе женщина просто сбежит.
