Невеста Борджа - Калогридис Джинн (читать полную версию книги .TXT) 📗
Движимая жалостью, я поцеловала его — осторожно, нежно, как когда-то целовал меня Онорато. Я закрыла глаза, чтобы не видеть наших мучителей, и представила, что лежу в объятиях своего бывшего возлюбленного. Я провела руками по узкой, худой спине Джофре, потом между его бедрами. Он задрожал и застонал, когда я принялась ласкать его мужское достоинство, как меня учили; вскоре его член затвердел настолько, чтобы войти в меня, и на этот раз успешно.
Я так и не открыла глаз. Перед моим внутренним взором не было ничего, кроме меня, моего мужа и надвигающейся грозы.
Джофре было далеко до Онорато. Он был мал, и я получила мало удовольствия; если бы не его неистовые толчки да еще то, что я сама помогала ему войти, я вряд ли осознала бы, что он проник в меня.
И все же я держалась; от давления на грудь у меня вырвалось несколько судорожных вздохов. Я лишь надеялась, что Джофре истолковал их как вздохи удовольствия.
Примерно через минуту мышцы его ног напряглись и он, вскрикнув, приподнялся. Я открыла глаза и увидела, что глаза Джофре широко раскрыты и полны изумления; потом он качнулся вперед, и я поняла, что он достиг вершины.
Он упал на меня, тяжело дыша. Я почувствовала, как его мужской орган съежился во мне, потом выскользнул наружу; вместе с ним вышла теплая жидкость.
Я понимала, что на этот раз мне не приходится ожидать никакого плотского удовольствия. Онорато позаботился бы о том, чтобы удовлетворить мои желания, но ни одного из троих мужчин, присутствовавших здесь, они не волновали.
— Неплохо, неплохо, — проговорил кардинал.
Судя по легкой нотке неудовольствия, он сожалел о том, что его задача так быстро оказалась выполнена. Он благословил нас и ложе.
Отец встал рядом с ним. Джофре все еще лежал поверх меня, а я взглянула на человека, который предал меня. Взгляд мой был холоден и бестрепетен. Я не хотела, чтобы он видел мое несчастье, которому сам же и был причиной, не хотела доставлять ему удовольствие.
Король улыбался, небрежно и победно. Моя ненависть была ему безразлична. Он радовался тому, что со мной сделали, и еще более радовался тому, что получил взамен.
Свидетели вышли, и мы с моим новоявленным мужем наконец-то остались одни. Мои фрейлины не должны были беспокоить нас до самого утра; поутру им следовало забрать простыни, которые выставят напоказ как еще одно свидетельство осуществления брака.
Несколько долгих мгновений Джофре молча лежал на мне. Я ничего не делала. В конце концов, он теперь был моим супругом и господином, и было бы невежливо перебивать его. Потом он откинул волосы с моего уха и прошептал:
— Ты такая красивая. Они описывали тебя мне, но слова не воздают тебе должного. Я не видел никого прекраснее тебя.
— Ты очень любезен, Джофре, — совершенно искренне откликнулась я.
Он, конечно, был еще мальчик, но очень милый и невинный, даже если ему и не хватало сообразительности. Я могу привязаться к нему… но никогда не полюблю его. Не полюблю той любовью, какой любила Онорато.
— Прости! — произнес он с неожиданной горячностью. — Мне так жаль… я… я…
И внезапно он разрыдался.
— Ох, Джофре…— Я обняла его. — Мне очень жаль, что для тебя все это было так ужасно. Они вели себя отвратительно. А ты… ты проявил себя очень хорошо.
— Нет, — возразил он. — Дело не в пари. Да, это было нехорошо с их стороны, но я и вправду отвратительный любовник. Я ничего не знаю о том, как доставить удовольствие женщине. Я понимаю, что должен был разочаровать тебя.
— Ну, будет, — сказала я.
Он попытался отстраниться, приподняться на локтях, но я прижала его к себе, к своей груди.
— Ты просто молод. Все мы неопытны вначале… а потом мы учимся.
— Тогда я научусь, Санча, — пообещал он. — Я научусь — ради тебя.
— Ну, будет, — повторила я, прижимая его к себе, как ребенка — да он и был ребенком, — и принялась гладить его длинные, мягкие волосы.
Снаружи наконец-то разразилась буря, и по ставням забарабанил дождь.
ЛЕТО 1494 ГОДА — ЗИМА 1495 ГОДА
Глава 5
Ранним утром следующего дня мы с Джофре отправились в путь к нашему новому дому, в самую южную часть Калабрии. Я сдержала клятву, которую дала себе, — беречь сердце Альфонсо. Я обняла мать и брата и расцеловала их на прощание, не залившись слезами. Мы несколько раз пообещали друг другу, что непременно будем писать и приезжать в гости. Король Альфонсо II, конечно же, не потрудился попрощаться с нами.
Сквиллаче представлял собою камень, выжженный солнцем. Сам город примостился на высоком, крутом мысе. Наш дворец, по неаполитанским меркам безнадежно деревенский, располагался вдалеке от моря, и даже вид на него отчасти закрывал древний монастырь, основанный ученым Кассиодором. Берег был пустынным и скудным, лишенным изящных изгибов Неаполитанского залива, а единственной зеленью здесь были чахлые оливковые рощи. Величайшим вкладом этого края в искусство, которым местное население чрезвычайно гордилось, была здешняя красно-коричневая керамика.
Дворец же был сущим бедствием: мебель и ставни были поломаны, подушки и гобелены изорваны, стены и потолки в трещинах. Меня терзало немалое искушение сдаться, приняться жалеть себя и слать проклятия отцу за то, что он отослал меня в такой унылый край. Вместо этого я занялась тем, что принялась превращать дворец в место, подобающее особам королевской крови. Я заказала хороший бархат, чтобы сменить изъеденную молью обивку дряхлых тронов, велела заново отполировать истертое дерево и послала за мрамором, чтобы заменить покрытый выбоинами терракотовый пол тронного зала. Личные покои царственной четы — покои принца располагались справа от тронного зала, покои принцессы слева — пребывали в еще более скверном состоянии. Мне нужно было заказать еще больше тканей и нанять дополнительных ремесленников, чтобы привести их в пристойный вид.
Джофре же нашел себе занятия совершенно иного рода. Он был молод и впервые оказался вдали от своей деспотичной семьи. Теперь, когда он сделался хозяином собственного княжества, он просто не представлял, как ему надлежит себя вести, и вел себя, как получится. Вскоре после нашего приезда в Сквиллаче сюда явилась компания римских приятелей Джофре. Всем им не терпелось отпраздновать удачу, выпавшую на долю новоявленного принца.
Первые несколько дней после нашей свадьбы, включая время, проведенное в удобной карете во время переезда на юг, Джофре робко пытался выполнить обещание и усовершенствоваться как любовник. Но он был неопытен и нетерпелив; собственные желания быстро завладевали им, и он удовлетворял их, не заботясь о моих. После тех слез и той нежности, которую он проявил в брачную ночь, я надеялась было, что обрела в его лице человека столь же доброго, как и мой брат. Но вскоре я обнаружила, что приятные слова Джофре были продиктованы не столько состраданием, сколько стремлением порисоваться. Между добротой и слабостью — огромная разница, а стремление Джофре угождать проистекало именно из слабости.
Это стало особенно наглядно через неделю после нашего прибытия в Сквиллаче, после появления приятелей Джофре. Это были молодые дворяне, некоторые из них были женаты, но большая часть холосты, и все они были не старше меня. Среди них оказалось два родственника Джофре, недавно явившихся в Рим для установления связей с его святейшеством: граф Ипполито Борха из Испании, чье имя еще не переделали на итальянский лад, и молодой, пятнадцатилетний кардинал Луис Борджа, чей самодовольный вид тут же вызвал у меня неприязнь. Во дворце все еще царил хаос: повсюду стояли леса, под ногами хрустела растрескавшаяся терракота, и даже в тронном зале еще не уложили мрамор. Дон Луис не упустил возможности высказать несколько замечаний касательно жалкого состояния нашего жилища и наших владений, особенно в сравнении с великолепием Рима.
Когда эта толпа заявилась к нам, я принялась изображать из себя гостеприимную хозяйку, насколько это было возможно в наших обстоятельствах. Я устроила пир и наливала им наше лучшее «Лакрима Кристи», привезенное из Неаполя, поскольку местные вина были довольно скверными. Я скромно оделась в черное, как и надлежит добропорядочной супруге, и на пиру Джофре с гордостью демонстрировал меня друзьям; мужчины подняли бесчисленное количество тостов за мою красоту.
