Невеста Борджа - Калогридис Джинн (читать полную версию книги .TXT) 📗
И лишь одно беспокоило меня сильнее: я понимала, что мой младший брат точно так же будет страдать от одиночества, а может, и сильнее, поскольку донна Эсмеральда говорит, что он более впечатлителен, чем я. И это было труднее всего вынести.
В конце концов я вернулась внутрь, к своим фрейлинам, чтобы подготовиться к свадебной церемонии, которая должна была состояться в полдень.
Время шло, а небо становилось все более темным и хмурым, прекрасно отражая состояние моего духа. Но ради Альфонсо я скрывала свою печаль и оставалась любезной и хладнокровной.
В новом платье я смотрелась великолепно. Когда я вошла в Королевскую часовню, по рядам присутствующих прокатился восторженный гул, окрашенный благоговейным трепетом. Но это восхищение не доставило мне ни малейшего удовольствия. Я была слишком занята тем, что избегала взгляда брата, и позволила себе лишь краем глаза взглянуть на него, когда проходила мимо. Альфонсо выглядел царственным и взрослым в своем темно-синем камзоле, с висящим на поясе мечом с золотой рукоятью. Лицо его было напряженным и сдержанным, без малейшего следа того сияния, которое он унаследовал от нашей матери. Он старательно смотрел вперед, в сторону алтаря.
Про само венчание я могу сказать лишь, что тянулось оно бесконечно и что бедный Джофре вел себя со всем достоинством, какое только смог в себе отыскать. Но когда ему подошел момент передать мне поцелуй епископа, Джофре пришлось встать на цыпочки, и губы его дрожали.
Потом последовала служба, а за ней — званый обед, растянувшийся на несколько часов, с изобилием вина и тостов в честь молодоженов. Когда спустились сумерки, Джофре удалился в соседний, приготовленный для нас дворец. Закат полностью спрятался за огромными, темными тучами, собравшимися над заливом.
Я прибыла во дворец одновременно с наступлением вечера и первыми раскатами грома, в сопровождении короля, моего отца, и кардинала монреальского Джованни Борджа. Кардинал был невзрачным мужчиной средних лет, с грубыми губами и такими же манерами. Выбритую на макушке тонзуру прикрывала красная атласная шапочка, а тучное тело — белый атласный подрясник и пурпурная бархатная сутана; на толстых пальцах сверкали алмазы и рубины.
Мужчины остались в коридоре, а я вошла в спальню, которую приготовили для нас мои фрейлины. Донна Эсмеральда раздела меня, сняв не только роскошное свадебное платье, но даже шелковую нижнюю рубашку. Нагую, меня провели к брачной постели, где уже лежал в ожидании Джофре. Когда он увидел меня, глаза его округлились; он с наивным бесстыдством смотрел, как одна из моих фрейлин стащила с меня простыню, подождала, пока я лягу рядом с супругом, и накрыла меня, но лишь до талии. Так я и осталась лежать, с грудью, открытой напоказ.
Джофре был слишком робок, а я пребывала в слишком сильном унынии, чтобы поддерживать непринужденную беседу во время этого смущающего ритуала — одного из самых неприятных требований, предъявляемых к знати, и ничто не могло избавить нас от него.
Когда король и кардинал Борджа, в чьи обязанности входило официально засвидетельствовать осуществление брака, вошли в комнату, Джофре встретил их любезной улыбкой.
Не приходилось сомневаться, что кардинал Борджа разделяет тягу своего кузена Родриго к молодым женщинам. Он тут же уставился на мою грудь и вздохнул:
— До чего же они хороши. Прямо как розы.
Я едва сдержалась, чтобы не подтянуть простыню повыше. Меня переполняло негодование при мысли о том, что этот старик явно получает плотское удовольствие за мой счет; а тот факт, что отец никогда не видел меня раздетой, тоже не придавал мне спокойствия.
Взгляд короля скользнул по моей наготе с такой беспристрастностью, что меня передернуло; отец холодно усмехнулся.
— И, как все цветы, они достаточно быстро увянут.
В глазах его больше не было беспокойства; сегодня вечером они ярко сверкали. Он добился всего, чего желал: он стал королем, причем с благословения Папы, и это делалось еще слаще оттого, что он избавился от своей дочери, причиняющей столько беспокойства. Настал момент его величайшего торжества надо мною. Момент моего величайшего поражения.
Никогда еще моя ненависть к отцу не пылала так ярко, как в это мгновение; никогда еще мое унижение не было таким всеобъемлющим. Я отвернулась, чтобы Джофре и кардинал не увидели эту ненависть в моих глазах. Мне отчаянно хотелось схватить простыню и вскочить с кровати, но гнев был так силен, что я окостенела, не в силах шелохнуться.
Молчание нарушил Джофре, с обезоруживающей честностью произнесший:
— Ваше величество, ваше преосвященство, прошу меня простить, если я вдруг окажусь во власти волнения.
Кардинал развратно рассмеялся.
— Ты молод, мой мальчик. В твоем возрасте никакое волнение не в силах помешать исполнению этого долга.
— Надежду на успех мне дает отнюдь не возраст, — сказал Джофре, — а ослепительная красота моей супруги.
Произнесенные любым другим человеком, кроме Альфонсо, эти слова стали бы лишь милым образчиком придворного красноречия. Но Джофре произнес их совершенно искренне и робко, искоса взглянув на меня.
Мужчины расхохотались: мой отец — насмешливо, кардинал — понимающе. Кардинал хлопнул себя по ноге.
— Ну, так возьми ее, парень. Возьми ее! Я вижу по бугру под простыней, что ты готов!
Джофре неуклюже повернулся в мою сторону. С этого мгновения его внимание было полностью сосредоточено на мне; он не видел, как два свидетеля подались вперед на своих стульях, бдительно следя за каждым его движением.
С моей помощью Джофре кое-как сумел взобраться на меня. Он был тоньше и ниже меня, и потому, когда он прижался губами к моим губам, его напрягшийся член уткнулся мне в живот. Он снова принялся дрожать, но на этот раз уже не от волнения. Из-за его женственной внешности я прежде опасалась, что Джофре относится к тому типу людей, которые предпочитают женщинам мальчиков, но теперь стало ясно, что это не тот случай.
Изо всех сил стараясь игнорировать неприятную ситуацию, я успокоила его и раздвинула ноги; он устремился к своей цели. К несчастью, он слишком рано начал толчки, попадая в мое бедро. В отличие от старшего Борджа, младший был абсолютно несведущ в искусстве любви. Я протянула руку, намереваясь направить его, но стоило мне к нему прикоснуться, как он вскрикнул и моя ладонь наполнилась семенем.
Я инстинктивно извлекла эту улику из-под простыней, сделав произошедшую неудачу достоянием наших свидетелей. Джофре снова застонал, на этот раз разочарованно, и перекатился на спину.
Мой отец расплылся в улыбке — я никогда не видела, чтобы он улыбался так широко. Он протянул руку к хихикающему кардиналу и сказал:
— Ваш кошелек, ваше преосвященство.
Кардинал, сразу лишившийся изрядной доли добродушия, покачал головой и извлек из-под сутаны небольшую бархатную сумочку, набитую монетами. Он опустил кошелек в подставленную ладонь короля.
— Вам просто повезло, ваше величество. Чистой воды везение, не более того.
Когда одна из моих фрейлин быстро прошла через спальню и вытерла мне руку влажной тканью, Джофре приподнялся на локте и посмотрел на мужчин. Он залился краской, осознав, что его успех или неудача стали предметом пари.
Кардинал заметил охватившую его неловкость и рассмеялся.
— Да не смущайся ты так, мальчик. Я проиграл потому, что мне не верилось, что ты зайдешь так далеко. Ты продержался дольше, чем большинство твоих ровесников. Ну а теперь мы можем перейти к настоящему делу.
Но глаза моего мужа налились слезами. Он отодвинулся от меня и скорчился на своей половине кровати.
Его страдания помогли мне преодолеть собственный стыд. Мои действия были продиктованы не стремлением поскорее покончить с этой омерзительной процедурой, а желанием избавить Джофре от терзаний. Похоже, у него было доброе сердце. Он не заслужил подобной жестокости.
Я придвинулась к нему и зашептала ему на ухо:
— Они смеются над нами потому, что они завидуют нам, Джофре. Ты только глянь на них: они же старые. Их время прошло. А мы молоды. — Я положила его ладонь себе на грудь. — Здесь никого нет. Только ты и я, в нашей брачной постели.
