Заговор бумаг - Лисс Дэвид (чтение книг .txt) 📗

— Я отвергаю ваше предложение, — произнес я.

Мендес вышел из-за спины хозяина, но, демонстрируя свое презрение, я повернулся к нему спиной и очень медленно направился к выходу, чтобы никто не посмел сказать, что я бежал с поединка. Надеюсь, это был достойный выход из столь позорного положения. Я надеялся, что на какое-то время можно будет забыть об Уайльде, но на следующий день он в знак насмешки прислал мне искомые бухгалтерские книги с запиской, гласившей: «Примите с любезностью». Я вернул книги их благодарному владельцу, а тот распустил слух, что Бенджамин Уивер вернул похищенное Уайльдом.

Это был горький для меня момент, о котором хотелось бы забыть, но могу сказать без преувеличения, что Джонатан Уайльд вскоре пожалел об этом оскорбительном жесте.

История с Уайльдом показала, что он, несомненно, опасен, но что он мог запросто совершить ошибку, переоценивая свою власть. Ранее в том же году ему едва удалось выйти сухим из воды, когда шло судебное разбирательство, которое едва не раскрыло его преступные махинации и не уничтожило его. Только недавно он полностью оправился от такой тяжелой болезни, что все газеты писали о его неминуемой кончине. Насколько мне известно, из всего этого он не заключил, что, как и все другие смертные, подвержен превратностям судьбы. Напротив, он решил, что недосягаем для ударов ни судьбы, ни человека.

Я не допускал и мысли, будто Уайльд знал, что, донеся на Кейт Коул, причинит вред мне, но я не мог допустить, чтобы он узнал правду. Уайльд предал ее ради собственной выгоды, обрек ее на двойное испытание, и единственное, что мне теперь оставалось, — это сделать ее своим орудием.

Вернувшись домой после посещения «Бесстыжей Молль», я снова облачился в платье джентльмена и парик и отправился в Ньюгетскую тюрьму, где находилась Кейт. По роду профессии мне приходилось неоднократно бывать в Ньюгете, и это учреждение не вызывало у меня никакого желания знакомиться с ним ближе. Вряд ли на земле есть место более походящее на христианское представление об аде, чем эта мусорная яма, наполненная гниющими телами, лишенными даже остатка какого-либо человеческого достоинства. Я лишь только мог надеяться, что Кейт удалось обратить похищенные у сэра Оуэна вещи в наличность, дабы заплатить за более сносное содержание, чем полагалось в общих камерах. Если она не защитит себя от отвратительной людской свалки в Ньюгетской тюрьме, последние остатки ее человеческого достоинства будут безжалостно растоптаны.

Подходя к тюрьме, я издалека увидел собравшуюся толпу и понял, что во дворе к позорному столбу прикован человек. Несколько десятков зевак собрались, чтобы позлорадствовать над его страданиями и закидать его гнилыми яйцами и фруктами, а возможно, и чем-нибудь потяжелее, так как у несчастного текла кровь из нескольких ран на голове, а один глаз распух и почернел, вероятно будучи серьезно поврежден. Над ним была прибита табличка, из которой явствовало, что он обвинялся в подстрекательстве к якобитскому мятежу — преступлению, которое могло вызвать самую жестокую ненависть у толпы. Многие обвиненные в таком преступлении и прикованные к позорному столбу не доживали до конца отведенных им трех дней. Когда я поспешно проходил мимо, один негодяй из толпы метнул яблоко с необычайной силой, прокричав: «Это тебе от короля Георга, папский ублюдок!» Не могу ручаться, что этот человек был так уж необыкновенно предан нашему королю, но он получал истинное удовольствие от метания. Яблоко полетело слишком высоко и попало в столб над головой бедняги обдав его гнилым фруктовым дождем. Во двор зашли торговки устрицами, зазывая купить их товар. Собравшиеся мужчины пожирали устриц и весело посматривали на человека, которого они могли замучить до смерти.

Мне это зрелище не доставило никакого удовольствия, и я протиснулся сквозь толпу к тюремным воротам, где объяснил охраннику цель моего визита. Это был внушительный парень, среднего роста, но необыкновенной толщины. Руки у него были в два раза толще, чем у меня, и он сложил их на груди с таким видом, что было ясно: он не сдвинется с места, если я его не подмаслю, то есть не предложу компенсацию за беспокойство. Как все, кто работал в тюрьме, от начальника до последнего надзирателя, этот парень заплатил кругленькую сумму, чтобы получить место, и теперь изо всех сил старался, пользуясь своим положением, компенсировать расходы. Поэтому я дал ему несколько шиллингов, и он проводил меня в ту часть тюрьмы, которая называлась Коммон-сайд, где были общие камеры и где он надеялся найти Кейт.

— Я ее помню, — сказал он с хитрой улыбкой, которая расползлась по его широкому туповатому лицу, как прибой на Темзе. — Она была новенькой, и у нее совсем не было денег. Найдешь ее по ее завываниям.

Что я могу рассказать о Ньюгетской тюрьме, чего бы мой читатель еще не читал? Описать жуткий запах гниения еще живых и давно уже мертвых людей, вонь от нечистот, пота, грязи и страха, у которого, поверьте, есть собственный запах? Написать об условиях, в которых не должно находиться ни одно существо, если оно зовется человеком? Следуя за охранником по этим темным коридорам, я, повидавший на своем веку столь много, что думал, будто меня не может тронуть вид человеческого страдания, отводил глаза от изнуренных и больных тел, видневшихся сквозь прутья решеток. Прикованные цепями к холодным каменным стенам, они лежали в собственных фекалиях, а на них кишели полчища паразитов. Я старался не смотреть, но это мало помогало, так как повсюду были слышны их стоны и мольбы, усиленные эхом древних стен каземата. Читатель, мне хотелось бы верить, что только самые опасные и жестокие преступники подвергаются таким пыткам, но и вам и мне хорошо известно, что это не так. Я знаю случаи, когда простых карманников — да, карманников — приковывают цепями и оставляют на съедение крысам и вшам, потому что у них нет денег заплатить за более сносные условия. Я знаю случаи, когда полностью оправданные люди заживо сгнивали, так как не могли внести плату за освобождение. Я подумал, что лучше уж попасть на виселицу, чем оставаться здесь.

Итак, я следовал за своим проводником по этому худшему в мире обиталищу. Мы поднялись по ступеням в женскую половину Коммон-сайда. Возможно, мой читатель полагает, что заключенные здесь женщины ограждены от домогательств со стороны сильного пола, но в Ньюгетской тюрьме никто ни от чего не огражден, если за это не было заплачено. За деньги здесь можно купить практически все, что угодно, включая право охотиться на слабых и беззащитных женщин. Войдя на женскую половину, мы увидели, как несколько таких скотов поспешно попрятались по темным углам.

Охранник выкрикнул имя Кейт. Через несколько минут она появилась, но не по доброй воле, а ее буквально вытолкнули вперед ее сокамерники, которых тюрьма настолько озлобила, что они даже отказывали ей в праве спрятаться.

Признаюсь, увидев ее, я испытал приступ раскаяния. Передо мной стояла не та миловидная, хоть и небезгрешная девушка, которую я встретил прошлой ночью, а избитая и окровавленная беспризорница. Ее платье было изорвано и все в грязи, от нее сильно пахло мочой. Ее волосы были чем-то испачканы, а из свежих ран, покрывавших лицо ото лба до подбородка, сочилась кровь. Ее ноги были закованы в кандалы — излишняя предосторожность для такой женщины, как Кейт, — но она не имела средств, чтобы их с нее сняли. Женщины, которых вы знаете, мой читатель, пережив то, что пришлось пережить Кейт в первые часы в Ньюгетской тюрьме, безостановочно рыдали бы или вовсе потеряли бы рассудок. Кейт же словно окаменела и была ко всему безучастна. Возможно, она здесь не в первый раз, и, возможно, не в первый раз ее так грубо и безжалостно использовали.

Я шепотом попросил охранника сиять с нее кандалы. Я собирался заплатить ему, как только вид серебряных монет будет безопасен для нас обоих. Он кивнул и нагнулся, чтобы отпереть замки. Кейт не поблагодарила его, она вообще никак на это не отреагировала.

Я попросил оставить меня с Кейт наедине, и, получив еще один шиллинг, охранник предоставил в мое распоряжение чулан, освещаемый крохотным фрагментом окна. С похабной ухмылкой он закрыл за собой дверь, посоветовав кричать, если потребуется его помощь. День был пасмурный, и в комнате царил полумрак, но мне не требовалось много света. Единственным предметом мебели здесь, чему я не удивился, была узкая койка, покрытая рваным одеялом; когда мы вошли, во все стороны брызнул крысиный выводок. Я едва ее знал и гадал, как сложится разговор. Кейт могла кинуться в драку, а могла и поджать хвост. Она молча сидела на койке, опустив голову, ничего не спрашивая и не прося.