Золото гуннов (СИ) - Пахомов Николай Анатольевич (книги онлайн TXT) 📗
Но до этого Богуславу предстоит дело наипервейшее — наложить заклятье на погребение самого Ратши, чтобы никто не смел тревожить дух покойного. А еже найдется какой безумец либо смельчак, который позарится на богатства Ратши, то лишится он разума и живота своего.
Да, уважаем в роду Ратша, зело уважаем. А потому и крепка у Ратши изба-землянка, наполовину зарывшаяся в землю-матушку для тепла. Снаружи только крыша покатая, как шляпка гриба-боровика, торчит. Только завывание бури все равно слышно. И ни деревянные стены, ни толстая камышовая крыша, сверху для прочности слоем земли и глины присыпанная, а ныне еще и снежным сугробом с настом сравнявшаяся, ни полог из шкур, ни крепкая дверь не спасают от нудных звуков непогоды. Впрочем, у кого сон крепок, тем завыванья Позвизда не страшны: спят себе, похрапывают, сопатками посвистывают. Не хуже самого Позвизда. А вот старому Ратше не спится. И потому он то шуршание мышей в сене слышит, то неистовую пляску Зимерзлы за стенами землянки своей.
«Занесет так, что поутру и откопаться не просто будет… — одолевают Ратшу думки. — Вон как озорно да люто воют Зимерзла с Позвиздом. Однако пусть лучше они воют, да снегом колючим друг в друга бросаются, чем волчья стая взвоет… Та, если дорвется до веси, то жди беды: в хлевах всю скотинку — и большую, и малую — перебьет, изведет. Не раз случалось… Это стельных коров от зимней лютости ближе к домашним очагам берут. Остальная-то животина: и овцы, и свинки, и лошадки, и телятки, и бычки, и жеребчики — все в общих хлевах, принадлежащих роду… Хлева те, правда, утеплены хотя бы стогами сена, свезенного с лугов, но все же не домишко людской, очагом обогреваемый. Студено в них в лютую пору… как в нынешнее ненастье. Студено так, что отроки, каждый день назначаемые старейшиной рода нести охрану, часто мерзнут и долго потом недужными бывают. А то, покашляв да похаркав кровью, и помирают. Таким ни заклятия ведунов и ведуний, ни взвары травяные уже не помогают».
Но тут мыли старого Ратши, словно стадо разношерстных овец, перекочевали с думок о волках и вьюгах на думки о старших сыновьях. С одного поля на другое. Поля — разные, но думки важные, серьезные.
«Славец с Севком опять речи о выделении из семьи заводили: тесно, мол, им. Хотят со своими детками жить отдельно… Может, оно и правильно хотят… Когда все родичи в едином кругу — конечно, надежней. Сила силу множит. Купно и трудиться проще и обороняться от ворога сподручней. Ворогов же всегда больше, чем желалось бы… Но и выделяться-то когда-то надо… Самого ведь отец также когда-то выделил… хотя тоже с неохотой…»
Тут Ратша стал вспоминать, как был молод, и как его отец Славко выделил из семьи в отдельную землянку, не отказав в помощи построить и обустроить ее.
«…А пусть по весне, как только Ярило передаст свой золотой щит Купале, и отделяются… — решил Ратша, почесав пятерней спину. — Да и Радец, пожалуй, тоже… Чего зря неволить. А девицам же, которые созрели до замужества, весной неплохо бы суженых сыскать в соседних родах. На игрищах. Вервь-то большая, на многие поприща вдоль берегов речки Руды раскинулась. Чай, с благословения Лады, всем найдутся суженые-то…»
И вновь мысли Ратши под завывание вьюги, похрапывание сыновей, посапывание молодых жен и шуршание мышей побежали, заскользили невидимыми ручейками, то переплетаясь, то разбегаясь, от взрослых сыновей и их семей к старейшине рода, к делам племени. А если иссякали ручейками, то порхали бабочками над лугами жизни, поскрипывали кузнечиками невидимыми, попискивали комариками малыми, проносились птахами вольными. Случалось, скользили ужиком юрким, а то и лягушкой нескладной тяжело прыгали…
…Старики сказывали, что давным-давно, когда не только самого Ратши, но и его отца, и отца этого отца, а также и старейшины рода Севца и его пращуров, на белом свете еще не существовало, то во главе их рода-племени стоял муж именем Сам или Сем, славный потомок праотца Руса, равный многим богам. А у Сама-Сема был сын Сев. И был он мудр главой и крепок телом. Это он научил не только верхом скакать на комонях, не только пасти отары овец да стада коров, кормящих род мясом и молоком, но и землю по весне взрыхлять, и злаки в нее бросать — сеять, и жито по осени собирать.
Жили же сначала роды Сама и Сева на берегах Дона-реки, как и многие другие роды русов. Но однажды старейшины родов, собравшись на вече, порешили, что слишком тесно стало жить всем вместе, что земля оскудела, травы-муравы поистощились. И решило вече, что родам Сама и Сева надо искать себе новые земли и обживать их. Вот тогда-то и двинулись роды Сама и Сева на полуночь в поисках лучшей доли. И нашли они эти края. И понравились им просторы, ибо земля была обильна на реки и леса, на озера и степи, на зверя и птицу. И стали они тут жить-поживать, плодясь и множась, чтя заветы дедов и прадедов, славя богов своих.
Но умерли сначала Сам-Сем, а затем и Сев. И погребли тела их в ямине под высоким курганом, положив рядом с ними их мечи, луки и стрелы, а также кувшины с ествой и питием. Ни в чем не должно было быть недостатка у них в мире мертвых. Таков древний обычай, данный людям богами через волхвов — людей ведающих да знающих.
А чтобы память о них не пропала и на земле, дали внуки и правнуки их имена рекам, несущим воды через земли, на которых жили люди Сама-Сема и Сева. Так появилась река Семь, спешащая с восхода солнца на его закат, и река Сев, старавшаяся догнать Семь, но не умевшая этого сделать, а потому прибившаяся к его деснице — Десне. А на берегах этих и других рек стали расселяться роды семцев и северцев во главе со старшими родов, образуя родовые общины и верви — совокупность соседских общин.
Вот и большой род Севца, отпочковавшись однажды от отчего, оставшегося у Сева-реки, избрал для себя место на высоком мыске, омываемом с двух сторон речкой Рудой да ручьем Рудцом. Протекает Рудец по дну оврага-яруги.
Речку и ручей назвали так за цвет несомых ими вод. Уж очень сильно на кровь-руду воды были похожи. Так о них сама Мать Земля порадела-позаботилась…
Если чем и знаменит ручей Рудец, то водой студеной. На дне яруги глубокой водица среди кустарников да трав высоких ни света белого, ни тепла солнечного не видит, не знает. Потому и студена даже в самый жаркий день.
Речка же, хоть и неширокая, и неглубокая, средь лугов и долин скользящая, оказалась богата рыбой. Готовь из лозняка снасти-верши да ставь у тенистого бережка — к утру рыбка разная, златоперая да серебристая, до половины вершей набьется. Ухи на весь род хватит. Еще и для гостей останется.
Долина же Руды радует очи птицей голосистой да мясистой; а окрестные леса, чередующиеся со степными просторами, — пушным да мясным зверем, пчелиными бортями, грибами, ягодами. А вскоре и поля, с любовью возделанные, заколосились житами тучными, злаками хлебными. Живи да радуйся!
Только жить-то жили, но радоваться все же доводилось мало: слишком много алчущих нашлось на земли эти благодатные. То с соседями-славянами, родство с которыми вглубь веков, к праотцам Русу и Словену, восходит, споры-которы возникли. Хотя бы с русами-антами, назвавшимися так по прародителю их Анту, русоволосыми витязями, расселившимися в долинах Непры-реки. То со степными народами, без роду, без племени, словно жухлая трава перекати-поле, из конца в конец по степи носящимися да в лесные края забирающимися, ратоборствовать приходилось. То и с родней дальней по праотцу Скифу, сарматами да аланами-ерусланами, правду-истину искать доводилось. Словом, живи, рус, с опаской, спи в пол-ока и пол-уха, держи меч, лук и копье всегда под рукой, наготове. Иного не дано. Не станешь того делать — свободу потеряешь. А свобода для руса превыше всего. Она — и счастье, и богатство, и радость земная. Свобода дороже жизни. Ибо для руса жизнь без свободы немыслима!..
И если со временем с соседями-славянами пообтерлись, пообжились, нашли пути-дороги к союзничеству и породнению через браки молодцев и дев красных, то со степными разбойниками приходилось больше воевать, чем союзничить. Тут то ли жизнь такова, то ли воля богов… Пойди, разберись!
