Нефритовые четки - Акунин Борис (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений TXT) 📗

Рассвирепев, я вскричал:

– Послушайте, это черт знает что такое! С Шерлоком Холмсом так не поступают! Куда вы? Немедленно вернитесь!

– Я скоро… Каких-нибудь полчаса, – блеял наш клиент, пятясь к двери. – В гостиной сервирован стол. Вино, холодные закуски. Сядем все вместе, потолкуем, обсудим…

Шмыгнул в коридор и был таков.

Кипя от возмущения, я обернулся к Холмсу и увидел, что тот беззвучно смеется.

– Выходит, мы с вами – не самая последняя соломинка мсье дез Эссара. Вот что значит истинный француз, Уотсон! Никогда не поставит на одну лошадь.

– Предлагаю вызвать извозчика и ехать в порт, – сказал я. – Потеря всех банковских накоплений научит этого нахала, как нужно обходиться с Шерлоком Холмсом. Посмотрим, поможет ли ему какой-то там американец!

– Эраст Фандорин – не американец, а русский.

– Еще того лучше. – Я пожал плечами. – Русский! Могу вообразить, что это за сыщик. Русское преступление века: медведь украл у боярина бочку водки. Право, Холмс, едемте.

– Ни за что на свете! Теперь стоящая передо мной задача становится еще интересней. Фандорин – весьма опытный детектив, я давно слежу за его успехами. Последние годы он живет в Америке, провел несколько любопытнейших операций. Чего мне больше всего не хватает в детективной работе, это соревнования интеллектов. С кем прикажете соперничать, с инспектором Лестрейдом? – Он азартно потер ладони. – И вы хотите, чтобы я отказался от такого дела! С одной стороны, хитроумнейший преступник Франции и загаданная им головоломка, с другой – достойный конкурент! Не будем терять времени. У нас перед Фандориным преимущество в полчаса. Так давайте им воспользуемся!

И Холмс нырнул в проход.

Я преодолел эту теснину менее проворно, чем он. Мой друг уже вошел в библиотеку, а я все еще протискивался боком. По стене скребли пуговицы сюртука, одна вовсе отлетела, и должен признаться, что я не раз помянул покойного дез Эссара-отца крепким словом.

Но когда я наконец оказался внутри башни, перед моими глазами предстало зрелище, от которого все раздражение разом улетучилось.

В первый миг я не успел толком разглядеть убранство круглой комнаты – лишь заметил, что в камине пылает огонь, а все пространство стен за исключением оконных проемов занято, книжными полками. Но я не осматривался по сторонам. Моим вниманием всецело завладела распростертая на полу фигура. Это была картина, которую я не скоро забуду!

Девушка, накрытая легким белым покрывалом, была растянута, будто ее собирались подвергнуть казни четвертованием. Устрашающего вида механизмы с шкивами и поворотными рычагами были установлены у головы и ног лежащей. К ее запястьям и щиколоткам, обмотанным ватой, были прикреплены веревки, так что при всем желании она не смогла бы пошевелить ни единым членом. Шея несчастной была закована в гипс. Все это до такой степени напоминало пыточную камеру времен Святой инквизиции, что стоящая рядом медицинская капельница выглядела вопиющим анахронизмом.

Мисс Эжени, хорошенькая блондинка с очаровательно вздернутым носиком, не могла повернуть головы в нашу сторону и лишь скосила живые карие глаза. До травмы это, видимо, была очень жизнерадостная и здоровая барышня, с лица которой не сходил румянец. Но сейчас ее щеки были бледны, под глазами синели тени, и мое сердце сжалось от сострадания.

– Я знаю, вы папины друзья из Лондона! – воскликнула бедняжка звонким, мелодичным голосом. По-английски она говорила довольно чисто, разве что с легчайшим пришепетыванием. – Как жаль, что я не могу встретить новый год вместе с вами. Но вы ведь придете чокнуться со мной шампанским? Профессор, всего один глоточек! В честь двадцатого века!

Лишь теперь я взглянул на человека, который поднялся из кресла нам навстречу.

Доктор Лебрен оказался субъектом довольно неприятной наружности: худющий, в черной академической шапочке, с висячими усами, крючковатым носом и проваленным ртом.

– Ни в коем случае, – проскрипел он. – Шампанское! Еще не хватало. Никаких раздражителей для желудка. Питательный раствор, который я ввожу вам внутривенно, идеально стимулирует мочевыделение, но блокирует движения кишечника, которые в вашем положении были бы вредоносны. Газ, содержащийся в шампанском, может вызвать метеоризм и вспучивание живота.

Не замечая, что Эжени мучительно покраснела, ученый сухарь проворчал:

– И, кстати говоря, новый век начнется не сегодня, а только через год, вот тогда и выпьете шампанского. Если будете меня слушаться.

Он тоже говорил по-английски – очень правильно, но безжизненно, как докладчики-иностранцы на научных конференциях.

И все же этот человек ради пациентки не испугался бомбы! До чего обманчивой бывает внешность, подумал я. Подошел к самоотверженному последователю Гиппократа, представился и крепко сжал ему руку, шепнув:

– Я все знаю и восхищаюсь вами.

– Вы сказали доктор? – спросил он, пожевав тонкими губами. – Так мы коллеги?

– Я всего лишь скромный практикующий врач, да и то не слишком усердный, – ответил я. – И все же буду признателен, если вы ознакомите меня с вашим диагнозом.

Я отвел профессора в сторонку, чтобы пациентка не услышала лишнего. Она, впрочем, была занята – Холмс о чем-то вполголоса ее расспрашивал, присев на корточки.

– Не двигайте мышцами шеи! – недовольно прикрикнул Лебрен. – Да и голосовые связки без нужды напрягать ни к чему!

– Хорошо, доктор. Я буду делать все, как вы велите. Только вылечите меня, – прошептала страдалица, и я несколько раз моргнул, чтоб отогнать наворачивающиеся слезы.

С подозрением посматривая на Холмса, профессор скороговоркой и как бы нехотя описал положение дел. Я мало сведущ в нейрофизиологии и, честно говоря, не очень усердно читаю медицинские журналы. Если б не кое-какие воспоминания о латыни, чудом сохранившиеся в моей памяти, я бы ничего не понял.

– Травмирован Vertebra cervicalis, подозрение на трещину в Arcus superior. Хуже всего то, что наблюдается смещение и защемление Medulla spinalis. Что смог, я сделал. Но две недели полной неподвижности на l'estrapade [32] – так я назвал эту растяжку моей собственной конструкции – единственный шанс на полное или хотя бы частичное восстановление двигательной иннервации. Однако при малейшем сотрясении… – Он многозначительно покачал головой.

– Тетраплегия, коллега? – понимающе кивнул я, очень, кстати вспомнив термин, обозначающий паралич всех четырех конечностей.

– Вот именно.

Жалко, Холмс не слышал, как я участвовал в этой ученой беседе – он все шептался о чем-то с мисс дез Эссар.

– Позвольте-ка, сэр. – Лебрен отстранил меня и подошел к девушке. – Время делать массаж.

Он опустился на колени и принялся разминать больной ступни, но мне сразу стало ясно, что светило нейрохирургии давно уже сам не производил эту процедуру, обычно поручаемую сиделкам, и поутратил навык.

– Думаю, у меня это получится лучше, коллега, – со всей возможной почтительностью сказал я. – Разрешите, мне это привычней.

– Пожалуй. – Мэтр с важностью поднялся. – Тем более что я должен отлучиться, мне пора протелефонировать в клинику.

Он вышел, и я взялся за массаж со всей возможной деликатностью и осторожностью.

– Вы тоже врач? – Мисс Эжени приветливо мне улыбнулась. – Какие ласковые у вас пальцы. Ой, щекотно!

– И очень хорошо, что щекотно. Чувствительность не утрачена, это весьма обнадеживающий симптом.

Я перешел к запястьям, и теперь она смотрела на меня, чуть запрокинув голову.

– Доктор, у меня к вам огромная просьба, – тихонько прошептала девушка. – Вон там, на самой верхней полке, за 45-м томом энциклопедии, стоит шкатулка. Не могли бы вы ее достать? Только тсссс!

Я поднял с пола роковую лестницу, виновницу несчастья, расставил и, проверив прочность, вскарабкался под самый потолок.

– Куда это вы, Уотсон? – обернулся Холмс, рассматривавший вентиляционное отверстие в стене.