Кровавое копье - Смит Крейг (читаем книги онлайн бесплатно полностью .txt) 📗

— Боюсь, за ним наблюдают.

Маркус удивленно взглянул на Кейт. Он точно знал, что полиция за домом не следит, но, с другой стороны, полиция Кейт никогда особо не заботила. К ней слишком хорошо относились, чтобы она могла стать предметом тайных расследований, а после сегодняшнего приема она могла совсем об этом не беспокоиться.

— У нас с Итаном новый дом — недалеко от Гроссмюнстера. [17] Я указала адрес в конце списка. Если нас не будет, просто оставьте все в гостиной. Я вложу в конверт достаточную сумму, чтобы покрыть расходы. Остаток можно будет употребить в будущем, если возникнет необходимость.

— Договорились. Чтобы войти, мне понадобится ключ?

Кейт улыбнулась.

— Это с вашими-то способностями?

Глава 3

Томас Мэллой вышел из подземки на Восемьдесят шестой улице и влился в обычную для позднего вечера толпу, направляющуюся к Пятой авеню. Он был в черных мокасинах, темных шерстяных брюках, сером свитере и черной ветровке. Его глаза закрывали солнечные очки. Несколько раз на него оглядывались приезжие, пытаясь угадать, не важная ли это персона. Большинство считали, что нет; впрочем, так бывало не всегда. Мэллой заметил свое отражение в витрине и остался очень собой доволен.

Длинные, слегка поседевшие волосы, стиль одежды, подходящий артистической натуре — актеру, архитектору, писателю. Мэллой был высокого роста, строен и, по его собственной оценке, довольно хорош собой. Не самая лучшая внешность для того, кто предпочитает делать свое дело, оставаясь незамеченным, но Мэллой мастерски умел менять свой облик. Стоило одеться иначе, по-другому причесаться, добавить или, напротив, убавить изысканных манер, изменить голос — и он мог бы сойти за француза, немца, швейцарца, англичанина и, конечно, за американца трех-четырех распространенных типов. За границей Мэллой обычно путешествовал по швейцарскому паспорту, выданному на одно из четырех его имен. Кроме этого, у него было еще четыре американских имени, два немецких, и даже французский паспорт имелся — на всякий случай.

Большую часть своей жизни Мэллой прослужил офицером разведки без официального прикрытия. Это означало, что он был уязвим для арестов и судов в большинстве стран, а в некоторых его могли казнить на месте. Такая жизнь приучила Мэллоя к налаживанию связей в криминальных кругах, с людьми, наделенными навыками и ресурсами, необходимыми для преодоления барьеров, воздвигаемых властями. Это могли быть грабители или убийцы, зачастую — люди, считавшиеся в своих странах изменниками, а порой — патриоты с солидной программой действий. Многие желали разбогатеть или сделать доброе дело, а некоторым просто нравился Мэллой, и они оказывали ему различные услуги, потому что, помимо всего прочего, он слыл человеком обаятельным и умел убеждать.

За исключением двух-трех серьезных неудач, профессиональная жизнь Мэллоя протекала спокойно. Самая большая неприятность произошла в ту пору, когда он был новоиспеченным оперативником и проходил практику. После того случая у него до сих пор остались шрамы — следы нескольких ранений в грудь. На пике карьеры он проник в святая святых швейцарских банковских конгломератов, а также главных европейских преступных синдикатов — и все за счет лично наработанных контактов. В процессе этой деятельности ему удалось оставаться незамеченным и держаться очень далеко от опасных людей, которых он выслеживал. В конце девяностых Мэллоя настигла карающая десница из прошлого в лице агента по имени Чарли Уингер. Заняв полубожественный пост начальника оперативного отдела, он отметил свое назначение тем, что Мэллоя отозвали из Европы и усадили за письменный стол, дав место аналитика в Лэнгли. [18] Предполагалось, что после этого начнутся очередные продвижения по служебной лестнице, но дальше дело не пошло, и к этому приложил руку Чарли. На самом деле он мстил за какие-то непонятные обиды тех времен, когда они оба были мальчишками.

Аналитиком Мэллой прослужил несколько лет, его стаж подобрался к двадцати годам, и он заработал пенсию, равняющуюся половине жалованья. Тогда он уволился. Через несколько месяцев случилась катастрофа одиннадцатого сентября; после этой трагедии Мэллоя взяли на должность аналитика по контракту. Теперь ему, по крайней мере, не приходилось скучать дома, в Нью-Йорке. За последний год Мэллой реанимировал кое-какие старые связи и снова начал путешествовать, пользуясь многочисленными паспортами. Целых десять лет он, можно сказать, просидел на скамейке запасных и порой ощущал, что утратил сноровку в жесткой игре. Хуже того, его агенты состарились и стали людьми нервными: они не желали рисковать, как в юности. Поэтому Мэллою пришлось сделать ставку на следующее поколение и всеми силами стараться самому сохранять форму.

Время от времени выполняя аналитическую работу для агентства, получая пенсию и имея кое-какое наследство, Мэллой мог считать себя обеспеченным человеком. Всего несколько лет у него ушло на то, чтобы воскресить юношескую смекалку, а ближе к пятидесяти он успел обрести былую форму и мог делать, что пожелает. От него требовалась только готовность уплатить по счету. Не сказать, чтобы этот момент его обескураживал. Он всегда верил в это, но после того, как он потерял то, что считал делом жизни, и испытал отчаяние ухода в отставку в нежном возрасте сорока двух лет, он все же вынужден был некоторое время приходить в себя и свыкаться с мыслью о том, что Чарли Уингер его переиграл. Но истина состояла в том, что настало время двигаться дальше. Ему нужно было пережить состояние свободного падения, и он это сделал. Теперь ему необходима работа — пусть даже им самим придуманная, — и он взялся за старое.

Поравнявшись с музеем Метрополитен, Мэллой не спеша прошагал по широким ступеням, обрамлявшим фасад здания. Исключительно по привычке. Если торопишься на важную встречу, ни в коем случае не веди себя так, чтобы это заметили другие. По пути Мэллой посматривал на студентов и туристов, устроившихся на ступеньках. В погожий весенний вечер так приятно было насладиться созерцанием юности. Молодые люди сидели и полулежали в ленивых, вальяжных позах, как дано только в их возрасте. Мэллою нравилось думать, что он в свое время был другим, но он знал, что это не так. Тогда, с пустыми карманами и бесхитростной улыбкой, он не лучше, чем эти юнцы, представлял себе свое положение. О, но на что бы он годился теперь с этой невинностью!

Стоя в очереди за билетом, Мэллой взял флаер с анонсом предстоящей выставки, которую хотела посетить его жена Гвен. О профессиональной деятельности мужа ей было известно очень немногое. Они познакомились вскоре после того, как он вышел в отставку. Она знала, что он несколько лет работал за границей. Мэллой убедил супругу в том, что теперь трудится по контракту на Государственный департамент в должности судебного аудитора. Он по давнему опыту знал: скажи, что ты аудитор, — и тебя никогда не спросят о профессиональной деятельности. Гвен немного волновало слово «судебный», но это не тревожило Мэллоя. Он не имел ничего против того, чтобы жена считала его кем-то вроде детектива. Он не собирался расширять ее познания о своей работе, да и вряд ли она бы во многое поверила. Как-то раз Гвен спросила Мэллоя о его ранах. «Наведался в один банк в Ливане, — ответил Мэллой, и это действительно было так, — и меня не за того приняли», — а вот это уже было ложью. Речь шла о самом первом задании Мэллоя. За один вечер он лишился всех своих наработок, всех налаженных в других странах контактов и навсегда усвоил этот урок: никогда никому ни о чем не говорить правду.

Гвен была художницей, и в последнее время очень успешной. В своем мире она всем говорила правду, общалась только с тем, кто ей нравился, а прочих избегала. Она знала, что у мужа есть оружие и он умеет им пользоваться, но сама она никогда к оружию не прикасалась и предпочитала забывать о его существовании. Мэллоя это устраивало. С Гвен он мог быть… нет, конечно, не самим собой, самим собой он становился только в работе, но все же с ней он мог радоваться жизни. Назовем вещи своими именами: с Гвен он был счастлив.