Алмазная колесница. Том 2 - Акунин Борис (книги txt) 📗

– Пьян? – крикнул хозяин.

– Мёртв? – крикнул пастор.

Молодой человек, пощупав Сироте пульс, сказал:

– В обмороке. Я врач… То есть, скоро буду врачом. – И обернулся к хозяину. – Если бы вы позволили внести этого господина в ваше заведение, я мог бы оказать ему помощь.

Втроём они втащили бесчувственное тело в чайную и, поскольку в английской половине положить больного было некуда, перенесли его в японскую половину, на татами – как раз туда, где допивал свой чай Эраст Петрович.

Несколько минут ушло на то, чтобы избавиться от хозяина и особенно от пастора, который очень хотел утешить страдальца в его последние минуты. Студент-медик объяснил, что это обыкновенный обморок, никакой опасности нет, пострадавшему нужно просто немного полежать.

Вскоре вернулся Тамба. В этом благообразном, чистеньком старичке невозможно было узнать отвратительного попрошайку с моста. Дзёнин подождал, пока посторонние уйдут. Затем наклонился над Сиротой, сжал ему пальцами виски и отсел в сторону.

Ренегат немедленно очнулся.

Похлопал ресницами, озадаченно рассматривая потолок. Приподнял голову – и встретился взглядом с холодными голубыми глазами титулярного советника.

Рывком приподнялся, заметил рядом двоих японцев. На юного Дэна едва глянул, зато на тихого старичка уставился так, будто ужаснее зрелища видеть ему в своей жизни не доводилось.

Сирота страшно побледнел, на лбу выступили капельки пота.

– Это Тамба? – почему-то спросил он у Фандорина. – Да, я узнал по описанию… Этого я и боялся! Что Соню похитили они. Как можете вы, цивилизованный человек, быть заодно с этими оборотнями?

Но снова поглядев в неподвижное лицо былого сослуживца, сник и пробормотал:

– Да-да, конечно… У вас не было выбора… Я понимаю. Но я знаю, вы благородный человек. Вы не позволите, чтобы синоби причинили ей зло! Эраст Петрович, господин Фандорин, вы ведь тоже любите, вы меня поймёте!

– Не пойму, – равнодушно ответил вице-консул. – Женщины, которую я любил, больше нет. Вашими стараниями. Тамба сказал, что это вы разработали операцию. Что ж, Дону повезло с п-помощником.

Сирота смотрел на Эраста Петровича со страхом, напуганный не столько смыслом слов, сколько безжизненностью тона, которым они были произнесены.

Он страстно прошептал:

– Я… я сделаю всё, что они хотят, только отпустите её! Она ничего не знает, она в моих делах ничего не понимает. Её нельзя держать заложницей! Она – ангел!

– Мне и в голову не приходило брать Софью Диогеновну в з-заложницы, – тем же вялым, придушенным голосом ответил Фандорин. – Что за гадости вы говорите.

– Неправда! Я получил от неё записку. Это Сонин почерк! – И Сирота прочитал, вынув из надорванного конверта маленький розовый листок: «Беда пришла, нет уж мочи сердцу, явись скорей, спаси меня! А коль не явишься, то знай, что погибаю чрез тебя». Тамба догадался, где я спрятал Соню, и похитил её!

На жениха «капитанской дочки» было жалко смотреть: губы трясутся, пенсне болтается на шнурке, пальцы умоляюще сцеплены.

Но Эраста Петровича эта беззаветная любовь не растрогала. Потерев грудь (проклятые лёгкие!), вице-консул сказал лишь:

– Это не записка. Это стихи.

– Стихи?! – поразился Сирота. – Ну что вы! Я знаю, что такое русские стихи. Здесь нет рифмы. «Меня – тебя» – это не рифма. Рифмы может не быть в белом стихотворении, но там есть ритм. Например, у Пушкина: «Вновь я посетил тот уголок земли, где я провёл изгнанником два года незаметных». А тут ритма нет.

– И всё же это стихи.

– Ах, может быть, это стихотворение в прозе! – осенило Сироту. – Как у Тургенева! «Чудилось мне, что я нахожусь где-то в России, в глуши, в простом деревенском доме».

– Может быть, – не стал спорить Эраст Петрович. – Так или иначе, Софье Диогеновне ничто не угрожает. Я п-понятия не имею, куда вы её спрятали.

– Так вы… Вы просто хотели меня выманить! – Сирота залился краской. – Что ж, вам это удалось. Но я ничего вам не скажу! Даже если ваши синоби станут меня пытать. – При этих словах он снова побледнел. – Лучше откушу себе язык!

Эраст Петрович слегка поморщился:

– Никто не собирается вас пытать. Сейчас вы встанете и уйдёте. Я встретился с вами, чтобы задать один-единственный вопрос. Причём вы можете на него даже не отвечать.

Перестав что-либо понимать, Сирота пробормотал:

– Вы меня отпустите? Даже если я не отвечу?

– Да.

– Что-то я вас… Ну хорошо-хорошо, спрашивайте.

Глядя ему в глаза Фандорин медленно произнёс:

– Помнится, вы называли меня д-другом. И говорили, что вы навеки мой должник. Потом вы предали меня, хотя я доверился вам. Скажите мне, искренний человек и поклонник Пушкина, неужели служение отечеству оправдывает любую подлость?

Сирота напряжённо хмурился, ожидая продолжения. Но продолжения не было.

– Всё. Вопрос задан. Можете на него не отвечать. И п-прощайте.

Поклонник Пушкина снова сделался красен. Видя, что Фандорин поднимается, воскликнул:

– Постойте, Эраст Петрович!

– Let us go [54], – устало махнул Фандорин Тамбе и его племяннику.

– Я не предавал вас! – быстро заговорил Сирота. – Я поставил Дону условие: вы должны остаться в живых!

– После этого его люди несколько раз пытались меня убить. Погибла женщина, которая была мне дороже всего на свете. Погибла из-за вас. Прощайте, искренний человек.

– Куда вы? – крикнул ему в спину Сирота.

– К вашему покровителю. У меня к нему счёт.

– Но он убьёт вас!

– Как так? – Титулярный советник обернулся. – Ведь он обещал вам оставить меня в живых.

Сирота бросился к нему, схватил за плечо.

– Эраст Петрович, что мне делать? Если я помогу вам, я предам отечество! Если я помогу отечеству, я погублю вас, и тогда я подлец, мне останется только покончить с собой! – Его глаза зажглись огнём, – Да-да, это выход! Если Дон Цурумаки вас убьёт, я покончу с собой!

В окоченевшей душе Фандорина шевельнулось слабое подобие чувства – это была злоба. Раздувая эту чахлую искорку в надежде на то, что она разрастётся в спасительное пламя, титулярный советник процедил:

– Да что это вы, японцы, чуть какая моральная трудность, сразу кончаете с собой! Будто подлость от этого превратится в благородный поступок! Не превратится! И благо отечества здесь ни при чём! Я не желаю зла вашему д-драгоценному отечеству, я желаю зла акунину по имени Дон Цурумаки! Вы что, перед ним тоже в «вечном долгу»?

– Нет, но я считаю, что этот человек способен вывести Японию на путь прогресса и цивилизации. Я помогаю ему, потому что я патриот!

– Что бы вы сделали с тем, кто убил бы Софью Диогеновну? Ишь, как глазами засверкали! Помогите мне отомстить за мою любовь, а потом служите своему отечеству, кто вам мешает! Добивайтесь конституции, укрепляйте армию и флот, давайте укорот иностранным державам. Неужто п-прогресс и цивилизация невозможны без бандита Цурумаки? Грош им тогда цена. И ещё. Вы говорите, вы патриот. А разве может быть патриотом человек, который знает про себя, что он подлец?

– Мне нужно подумать, – прошептал Сирота и, опустив голову, направился к выходу.

Дэн подождал, пока он выйдет, бесшумно двинулся следом, но Тамба остановил племянника.

– Как жаль, что я не понимаю по-русски, – сказал дзёнин. – Не знаю, что вы ему говорили, но я никогда ещё не видел, чтобы за пять минут зона самоудовлетворенности под левой скулой так бесповоротно меняла свой контур и цвет.

– Не спешите радоваться. – Эраст Петрович с тоской ощутил, что пламя гнева так и не разгорелось – искорка съёжилась, угасла, и снова стало трудно дышать. – Он сказал, что должен подумать.

– Сирота уже все решил, просто сам ещё этого не понял. Теперь всё будет очень просто.

Мастер нинсо, разумеется, не ошибся.

Операция выглядела такой несложной, что Тамба хотел взять с собой одного Дэна, но Эраст Петрович настоял на своём участии. Он знал, что будет «крадущимся» обузой, но боялся, что, если не уничтожит Цурумаки собственными руками, кольцо, стиснувшее грудь, никогда не разомкнётся.