О, счастливица! - Хайасен Карл (книги полные версии бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Со временем все меньше и меньше пресной воды достигало Флоридского залива, а та, что в итоге туда попадала, уже не была такой чистой. Когда наступала неизбежная засуха, истощенный залив менялся до неузнаваемости. Морские водоросли начинали вымирать акр за акром. Дно зарастало илом. Цветущие зеленые водоросли покрывали сотни квадратных миль воды – гигантское пятно, различимое со спутников НАСА. Изголодавшиеся по солнечному свету губки умирали и всплывали на поверхность гниющими комками.
Гибель знаменитого эстуария обернулась вполне предсказуемыми унылыми затруднениями для бюрократов. Столкнувшись с саморекламным бедствием и катастрофической угрозой индустрии туризма, те же самые люди, которые по собственному невежеству сподобились умертвить флоридский залив, теперь бросились искать способ его оживить. Это оказалось нелегко без конфликта с теми же фермерами и застройщиками, для которых болотистые места и осушались такой дорогой ценой. Политики очутились в безвыходном положении. Те, чей безмятежный сон ни разу не нарушали переживания о судьбе белой цапли, теперь умилялись ее изысканной грации. И в то же время частным образом заверяли вносящих пожертвования на кампанию, что – к чертям птиц! – крупное сельское хозяйство по-прежнему первое в очереди за драгоценной водой.
Для любого, кто желал быть избранным на должность в южной Флориде, восстановление Эверглейдс стало не просто обещанием, а мантрой. Произносились речи, давались помпезные клятвы, вызывались силы срочного реагирования, выделялись гранты на исследования, собирались научные симпозиумы… и мало что менялось. Штат и дальше прожорливо отсасывал то, чему следовало позволить естественным образом течь во Флоридский залив. В самые засушливые годы залив боролся за выживание, превращаясь в пересоленный суп. В дождливые годы в нем возрождалась жизнь.
Состояние местности легче всего было оценить по удаленным островкам, таким как Перл-Ки. Если мангровые заросли пестрели пеликанами и белыми цаплями, если в небе парили скопы и фрегаты, если мелководья кишели кефалью и снуком, значит, из Глейдс вновь вытекает масса доброй воды достаточно для помилования от кражи, совершенной выше по течению.
Пухлу не повезло оказаться на Перл-Ки после исключительно щедрого сезона дождей, когда остров был покрыт буйной растительностью и плодороден. Каких-то два месяца спустя отмели станут вязкими, точно шоколадное молоко, промысловая рыба и болотные птицы исчезнут, а в воде за-бултыхаются немногочисленные существа, не представляющие серьезной опасности для нюхающего клей похитителя людей, который отрубился, свесив руку в воду.
Раненую руку, между прочим, – раздутую и посеревшую, по-прежнему украшенную оторванной крабьей клешней.
Рыбаки знают, что запах приманки в соленой воде распространяется быстро и эффективно, привлекая падальщиков всех мастей. Пухл тоже знал, но сейчас эта информация хранилась где-то вне его досягаемости. Даже докторская степень по морской биологии не помогла бы при том оглушительном объеме полиуретановых испарений, который он вдохнул из тюбика с корабельным клеем. Пухл совершенно не догадывался, как соблазнительно его раненая рука болтается в воде, равно как не догадывался и о каннибальских наклонностях Callinectes sapidus, голубого краба-плавунца.
На самом деле Пухл был настолько обдолбан, что острая боль – которая обычно достигала ствола его мозга за наносекунду, – сейчас бесцельно слонялась от одного затуманенного синапса к другому. Когда подсознание зарегистрировало чувство, уже успело произойти нечто ужасное.
Вопли Пухла погубили такое прекрасное золотое утро.
Остальные трое уже несколько часов были на ногах. Бодеан Геззер патрулировал леса неподалеку от лагеря. Эмбер пыталась исправить татуировку Фингала, пользуясь заточенным рыболовным крючком и остатками фиолетовой туши для ресниц. Прежде чем начать, Эмбер охладила Фингалово плечо льдом, но уколы все равно причиняли адскую боль. Фингал надеялся, что процедура продлится недолго, ведь поправить надо лишь три буквы. Эмбер предупредила, что поменять Б.Б.П. на И.Ч.А. – работа не из легких.
– С П все в порядке. Я просто добавлю палочку, чтобы вышло заглавное А. Но вот с Б рискованно, – сказала она, нахмурившись. – Не обещаю, что вообще получится исправить на И и Ч.
– Постарайся, ага? – процедил Фингал. Он отвернулся, чтобы не смотреть на татуировку. Иногда он мычал, что служило Эмбер подсказкой приложить еще льда. Несмотря на дискомфорт, Фингалу очень нравилось быть центром ее внимания. Ему нравилось, как она закатала рукава камуфляжного комбинезона, как заколола волосы в конский хвост – деловая такая. И ее прикосновения – клинические по сути своей – посылали приятную щекотку прямо в пах.
– У меня был друг, – говорила она. – У него была паранойя насчет того, что он погибнет в авиакатастрофе. Поэтому он выколол свои инициалы на руках и на ногах, на плечах, на ступнях, на обеих ягодицах. Представляешь, он прочитал, что единственный шанс опознать части тела – если на них есть татуировки.
– Неплохо придумано, – кивнул Фингал.
– Да, только это не помогло. Он был типа контрабандист.
– О…
– Его самолет грохнулся на Багамах. И моего приятеля сожрали акулы.
– И чё, ничего не осталось?
– Нашли одну его кроссовку «Рибок», и все. Внутри было что-то похожее на палец. Разумеется, татуирован он не был.
– Вот ведь блин!
К удивлению Фингала, Эмбер запела, энергично тыча в него рыболовным крючком:
– У тебя красивый голос, – сказал Фингал.
– «Братство Белых Повстанцев», – отозвалась Эмбер. – Я про эту песню говорила. Просто чума.
Она трудилась над татуировкой, и ее лицо было так близко, что он кожей чувствовал теплое дыхание.
– Может, и заценю их диск, – сказал он.
– У них все же больше хип-хоп.
– Угу, я понял.
– Больно?
– Не-а, – соврал Фингал. – Ваще-то я тут подумал, может, добавишь еще чего? Под орлом.
– Например?
– Зубастику.
– Что?
– Ну знаешь, зубастика. Как у нацистов.
Эмбер резко подняла взгляд:
– Свастика, ты хочешь сказать?
– Во! – Он повторил слово правильно. – Круто будет, как по-твоему?
– Я не знаю, как ее рисовать. Извини.
Фингал задумался, вздрагивая при каждом уколе крючка.
– Я видел кое-какие приличные у полковника, – в конце концов произнес он. – Вспомнить бы только, как оно там. Вот глянь…
Он расчистил место на песке и указательным пальцем нарисовал свою версию печально известного немецкого креста. Эмбер покачала головой:
– Неправильно.
– Уверена?
– У тебя она… будто буква из китайского алфавита.
– Погоди-ка минутку, – сказал Фингал, но сказать ничего не смог.
Как раз в этот момент из мангровых зарослей вышел Бодеан Геззер. Он сел у костра и стал вытирать росу с винтовки. Фингал окликнул:
– Полковник, можете нарисовать зубастику?
– Не вопрос.
Бод увидел возможность впечатлить Эмбер за счет мальца. Он опустил оружие и присел к ним под навес. Взмахом ладони стер Фингалову кое-как нарисованную свастику. Широкими, уверенными штрихами изобразил свою.
Эмбер быстро осмотрела рисунок, потом объявила, что в нем «слишком много деталек». Она имела в виду мелкие штришки, которые Бод нарисовал на концах загнутых ножек.
– Ошибаешься, дорогая, – сказал он. – Она точь-в-точь как у нацистов.
Эмбер не стала спорить, но подумала про себя: любой серьезный белый расист и юдофоб наизусть знает, как выглядит свастика. Замешательство Бода и Фингала по этому вопросу вновь подтвердило ее подозрения: Истые Чистые Арийцы – определенно дилетантское мероприятие.
