Взломщик, который цитировал Киплинга - Блок Лоуренс (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
Дом Аркрайта был оборудован первоклассной охранной сигнализацией системы Фишер, модель NCN-30. Как я убедился, она охватывала проводами все двери и окна первого этажа. Она могла защищать и окна верхних этажей, но могло и не быть такой защиты – многие считают ее излишней. Однако я не собирался карабкаться по стене наверх, чтобы получить ответ на этот вопрос. Проще было заблокировать сигнализацию.
Существует несколько способов выведения из строя охранной сигнальной системы. Один из методов, наиболее грубо-прямолинейный, состоит в отключении всего дома от электроснабжения, при этом взломщик также остается без света. Кроме того, этот метод приводит к прямо противоположным результатам, если вы имеете дело с такой первоклассной системой, как NCN-30, поскольку она снабжена собственными источниками энергии, которые автоматически включаются при подобных обстоятельствах и обеспечивают безотказное действие охранной сигнализации. (Это может иметь своеобразные последствия при случайных отключениях электроэнергии.)
Ну да ладно. Короче говоря, я воспользовался проводами собственного изготовления. Я тщательно вплел и соединил их с проводами охранной системы, аккуратно обмотал изоляционной лентой, и к тому времени, когда я закончил работу, система функционировала так же исправно, как и раньше, но дверь кухни она уже не защищала. Теперь через эту дверь мог пройти парадным аллюром целый кавалерийский полк, не вызвав со стороны NCN-30 никакого шума и гама. Осуществление такой операции не под силу заурядному взломщику, и разве не счастье, что ваш покорный слуга не относится к их числу?
После того, как датчики сигналов тревоги на кухонной двери были отключены, я переключил свое внимание на саму эту массивную дубовую дверь и систему ее замков. Основной замок я открыл с помощью отмычки, но оставались еще два других, более сложных замка – «сегал» и «рэбсон». С фонариком в одной руке и связкой специнструмента, состоящего из спиц, отмычек, щупов и зондов, – в другой я трудился над замками, то и дело прикладывая ухо к толстой двери. Когда щелкнул последний из кулачков, я повернул ручку двери и потянул ее на себя. Тщетно! Попробовал толкнуть. Не поддалась.
С внутренней стороны двери находилась задвижка. Я прошелся лучом фонарика по дверной щели сверху вниз, пока не обнаружил ее. Затем я просунул в щель лезвие тонкой пилы – инструмента собственного производства, изготовленного из слесарной ножовки, – и перепилил стержень задвижки. Я снова попытался открыть дверь – она сдвинулась на три дюйма и остановилась, удерживаемая, как вы правильно догадались, еще и цепочкой. Разумеется, я мог бы перепилить ее с той же легкостью, но зачем? Проще было просунуть руку в трехдюймовую щель и отвинтить проушину цепочки из ее гнезда.
Я распахнул дверь настежь, завершая противозаконное вступление в чужие владения, подготовленное с мастерством, которое привело бы в восторг самого отъявленного мошенника. С минуту я просто стоял на месте, разгоряченный и сияющий. Затем закрыл дверь и запер все замки. Я ничего не мог поделать с перепиленной задвижкой, но чуть задержался, чтобы ввинтить проушину цепочки на свое место.
После этого я отправился исследовать дом.
Ничто не может сравниться с этим!
Забудьте все, что я наговорил Рэю Киршману. Действительно, я старею. Действительно, я содрогаюсь от мысли, что меня могут изорвать в клочья сторожевые псы, или застрелить в порыве гнева домовладельцы, или упрятать в глухую камеру каторжной тюрьмы власти. Верно, верно, все это верно, ну и что же из этого? Ни одна из этих угроз не стоит и ломаного гроша, когда я оказываюсь в чьем-либо жилище – и все его добро лежит передо мной, как на банкетном столе. Боже мой, не так уж я и стар и не так уж сильно напуган!
Но я не горжусь этим. Я мог бы наболтать целую кучу всякой чепухи о личности преступника, действительно реального героя нашего времени, но для чего? Я сам в это не верю. Я не строю никаких иллюзий относительно преступников, и самое худшее, что было связано с тюремной жизнью, – это неизбежность общения с ними. Я предпочел бы жить как честный человек среди честных людей, но я пока еще не нашел честного применения своим способностям. Я бы хотел, чтобы существовало честное поприще, аналогичное воровству, но, увы, его нет. Что ж, я рожден вором, и мне это по душе.
Я прошел через кладовую и огромную кухню с выложенным кирпичом полом, пересек прихожую и оказался в гостиной для посетителей. Она вся сияла от ровного, мягкого, теплого света. Его-то я и видел с улицы. Свет излучала флинтгласовая лампа от Тиффани в форме стрекозы, представляющая ценность сама по себе. В последний раз я видел такую же в антикварном магазине на Верхней Мэдисон-авеню. На ней был ярлык с ценой в 1500 долларов, причем это было несколько лет назад.
Однако не для того я проделал весь этот путь до Куинс, чтобы красть предметы обстановки. Я пришел сюда с весьма конкретной целью, и мне не было нужды даже заходить в гостиную. Тем более не нужно мне было проводить в ней инвентаризацию, но старые привычки настолько сильны, что преодолеть их крайне трудно.
Лампа облегчала задачу, избавляя от необходимости пользоваться карманным фонариком. На ней был установлен таймер, автоматически выключающий свет в дневные часы. В сумерки она вновь включалась сама и ярко светила до рассвета, оповещая прохожих, что дома никого нет.
«Как это предусмотрительно с их стороны, – подумал я, – оставлять свет включенным для грабителя!»
Лампа располагалась на декоративном двухтумбовом французском столике. Четыре из его шести выдвижных ящиков не служили своему назначению, а в одном из двух настоящих находились карманные часы работы Филиппа Патена. На их корпусе была выгравирована сцена охоты.
Я закрыл ящик, не прикоснувшись к часам.
Столовая стоила того, чтобы в нее заглянуть. Сервант, заполненный до отказа серебром, содержал два полных набора серебряной столовой посуды и целую тонну посуды времен короля Георга из серебра самой высокой пробы. Бесчисленное количество прекрасного фарфора и хрусталя.
Я все оставил так, как было.
Библиотека, находившаяся на том же нижнем этаже, представляла собой комнату, которую я бы с радостью назвал своей. Она имела размеры, вероятно, двенадцать на двадцать футов, и большую часть светло-желтого паркетного пола покрывал великолепный кермановский ковер. Книжные полки из осветленного английского дуба, изготовленные на заказ, занимали две стены. В центре комнаты под абажуром от Тиффани, на котором были изображены фрукты, стоял бильярдный столик, аналогичный тем, которые можно увидеть на спортивных соревнованиях. С картин в позолоченных овальных рамах, висевших на торцевой стене, торжественно и одобрительно смотрели вниз предки Аркрайта.
Пара стеллажей возле стены: один – для бильярдных киев, другой, застекленный и запертый, – коллекция спортивных ружей и дробовиков. Пара кожаных стульев с туго набитыми сиденьями. Тщательно отделанный бар, хрустальная винная посуда с изображением пернатой дичи в полете. Всяких крепких спиртных напитков столько, что в них бы всплыл мотобот приличных размеров. Кроме того, были еще графины с шерри, портвейном и бренди, удобно расставленные по всей комнате. Уголок для курильщиков со стендом из красного дерева. Несколько дюжин курительных трубок из корня верескового дерева и две пенковые трубки в оправах. Кедровый ящик с гаванскими сигарами. Вся комната переливалась медью, кожей и деревом, и у меня на миг мелькнула шальная мысль: заколотить дверь гвоздями, налить себе крепкого арманьяка и остаться здесь навсегда.
Вместо этого я пробежал глазами по книжным полкам. Подбор книг был беспорядочен, но среди них не было дешевки. Наряду со скучными комплектами неразрезанных, но в кожаных переплетах, мемуаров ныне забытых прихлебателей предреволюционного Версаля, было и много других книг, большинство из которых я видел лишь в каталогах лучших книготорговцев и на книжных аукционах. Так, здесь я случайно наткнулся на раннее издание первого и очень редко встречающегося романа Смоллетта «Приключения сэра Лоуренса Гривза», было множество и других ценных книг в отличных переплетах, редкие выпуски «Клуба издателей раритетов», продукция частных издательств, и все это стояло на полках без всякого видимого порядка и продуманного плана.
