ТТ, или Трудный труп [Покойник в прямом эфире] - Хмелевская Иоанна (книги онлайн без регистрации txt) 📗

Вмешиваться в личные дела Мартуси не хотелось, однако я и без расспросов поняла, в чем дело. Крысек, очень симпатичный на вид и даже красивый мужчина, обладал двумя недостатками. Во-первых, считал, что место жены исключительно дома, при муже, кастрюлях и стиральной машине. А во-вторых, на него вдруг нападали приступы какого-то неимоверного раздражения и даже ярости, и тогда он себя не помнил, хотя обычно отличался нравом спокойным и покладистым. Правда, был он ещё и патологически ревнив.

По собственному жизненному опыту я прекрасно знала, чем оборачивается патологическая ревность для работающей женщины, и на Крысеке не настаивала.

С Домиником было намного сложнее. Всякий раз, как о нем заговаривала Марта, я старалась перевести разговор на другую тему и вообще по возможности не вмешиваться в их отношения, ведь Марта его обожала, я же напротив, так что моё мнение всегда было однозначно отрицательным. Причины? Даже если не говорить о том, что Доминик был женатым и отцом двух детей (правда, фактически они с женой пребывали в разводе, хотя и проживали в одной квартире вместе), существовало и другое соображение. Бабу-истеричку я как-нибудь ещё вынесу, но истерика-мужика – ни в жизнь! Доминик же был запрограммирован на истерическое восприятие всего окружающего мира, в том числе и своей работы, личных взаимоотношений с людьми и любовницами, себя самого и множества высосанных из пальца проблем, которые нормальному человеку никогда не придут в голову. Находясь в постели с любимой женщиной, этот тип вместо ожидаемых эротических эксцессов вдруг начинает плакаться: жизнь у него, видите ли, пропащая и вообще все так зыбко в этом мире. Или вспоминает своего покойного дядюшку, которому было предсказано, что тот умрёт от рака. Дядюшка и в самом деле помер, только не от рака. Просто так неудачно слетел с крыши своего дачного дома, когда залез туда чинить водосточную трубу. Какая нелёгкая понесла его в столь почтённом возрасте на крышу? А теперь непонятно, что Доминик оплакивает: то ли гибель дядюшки, то ли обманчивость предсказаний, то ли так и оставшуюся неисправной водосточную трубу?

Учитывая тот факт, что на зыбкость и непредсказуемость окружающего нас мира мы все равно не можем повлиять (и на обманчивость прорицаний и прогнозов погоды тоже), и с этим ничего уж не поделаешь, моя душа всегда яростно восставала против слезливого копания в столь удручающих проблемах. Лично я с Домиником и дня бы не выдержала. Да что там дня – часа!

К тому же из откровений Мартуси следовало, что Доминик лишь позволял себя любить, причём и то не всегда, только когда это ему было удобно. Марте приходилось в страшном напряжении ждать и ждать удобной минутки и всегда быть готовой, как юный пионер. Неизвестно было, когда такая минута придёт, неизвестно было, что от неё потребуется – проявление жгучей страсти любовницы или предоставление успокаивающей возможности выплакаться ей в жилетку. Хотя в данном случае вернее было бы сказать – выплакаться на груди или высморкаться в декольте. Короче, её роль сводилась к роли жрицы, преклоняющейся перед божеством, чутко реагирующей на каждое мановение пальца обожаемого существа и с готовностью выполняющей любое желание кумира. Зная Марту, я недоумевала, ведь на роль покорной жрицы она годилась так же, как и на роль епископа Кентерберийского.

Чтобы закончить характеристику Доминика, следует ещё добавить, что с виду это был абсолютно нормальный человек, никто бы при общении с ним не заподозрил каких-либо патологических склонностей, а внутри – ну прямо пуп земли. А Марта должна была оборачивать этот пуп лебяжьим пухом.

И при всем этом Марта была несчастнейшим созданием. Сколько раз приходилось видеть её сердечные страдания на моем собственном диване! Я лишь диву давалась, с чего так человек мучается? Мои попытки добраться до её серых клеточек всегда оканчивались неудачно, рациональные доводы отскакивали, словно горох от стенки, взывание к разуму оставалось безответным. Нет, разум её действовал, ничего не скажу, но в человеке одно дело – разум, а другое – все остальное.

Так что в личном плане Доминика я не любила. В служебном он меня вполне устраивал.

Теперь о Бартеке. С ним я познакомилась ещё до того, как мы с Мартой задумали сериал. Он, Бартек, достался мне по наследству от кого-то из знакомых, когда у меня возникла потребность в хорошем графике. Бартек был отличным сценографом (художник-декоратор – основная его специальность), дизайнером и графиком. О его связях с телевидением я узнала позже, как раз от Марты, так что, когда Марта время от времени для собственного успокоения вспоминала о любящей душе Бартека, я по крайней мере понимала, о ком идёт речь.

Ну вот, а теперь случилось нечто ужасное, мой труп непонятным образом смешался с Домиником и каким-то посторонним трупом, и приходилось срочно разбираться во всей этой путанице.

4

Звонок от Аниты я восприняла как дар небес.

Она позвонила мне из Копенгагена, сразу как прилетела, по пути из аэропорта домой. И сообщила потрясающие вещи.

Мы с Анитой почти одногодки, она всего на два года моложе меня, так что можно нас считать одним поколением, значит, тоже хорошо помнила времена не столь давние. Однако, будучи журналистом и разъезжая по всему свету, Анита располагала большими, чем я, возможностями, имела доступ к закрытым для меня тогда источникам информации, преимущественно с внешней стороны. С внутренней, польской, я и сама как-то справлялась, даже её снабжала своими сведениями. Вот, скажем, совершенно секретные материалы прокуратуры, недоступные ей, у меня валялись по всему дому. Зато в отличие от меня Анита прекрасно разбиралась в политике.

– Некий Пташинский Константин, – без предисловий сказала она в трубку. – Могу с тобой поговорить, пока стою, как раз мост поднимают, так что обойдусь без второй руки. Это тебе о чем-то говорит?

Насчёт моста говорило, потому как в Дании приходилось бывать неоднократно, дорогу из аэропорта в город я знала прекрасно, поняла, что Анита едет из Амагера в центр, а между островами проплывает какой-то корабль, вот мост и подняли. Но ведь Анита наверняка спрашивает не о копенгагенских транспортных развязках.

Долго я не молчала, память всегда служила верно, вот и теперь сверкнуло воспоминание.

– Чертовски много говорит! – ответила я, одновременно стараясь припомнить, сколько времени уходит на подъем моста и его водворение на место, то есть сколько времени мы сможем пообщаться. – Как же, Красавчик Котя. И названную тобой фамилию слышала, только с Красавчиком не связывала. Для меня кличка и фамилия обозначали разных типов. А Красавчика убили у тебя над головой.

– А, так ты уже в курсе! – обрадовалась Анита. – Уверена, что совсем убили? В смысле, насмерть?

– Никаких сомнений.

– Мне тоже так показалось. Не знаешь, он не был в своё время приговорён к смертной казни? Этого мне тогда не удалось установить.

– Был, железно. Приговор приведён в исполнение теоретически и на бумаге.

– А практически?

– А практически нет, и не задавай глупых вопросов, того и гляди мост сведут. А раз ты видела его живого…

– Наоборот, и ты тоже подтвердила, что он мёртв. Если же приговор тогда не был фактически приведён в исполнение, знаю почему. И поэтому догадываюсь, кто его кокнул теперь. И за что.

Отчаянно жестикулируя, я велела Марте поднять вторую телефонную трубку. Она поспешно схватила её и замерла не дыша.

– За что – и я догадываюсь, – сказала я. – А вот кто?

– Увы, мотив один, исполнителей же давнего приговора может быть много. Придётся кое-кого отловить и порасспрашивать. Но не сейчас… Не дёргайся, пока только пополз вверх.

Я словно наяву видела копенгагенский мост. Ага, значит, у нас есть ещё немного времени.

– А как ты про него узнала? Я, например, просто ошиблась номером.

– Да и я благодаря ошибке. Вошла в лифт и первым делом кинулась к зеркалу – только что выскочила из косметического кабинета, так хотелось ещё раз проверить, все ли в порядке. А лифт начал подниматься, значит, вызвали. Повернулась к двери, гляжу – светится кнопка, мне показалось – моего этажа, потом пригляделась – нет, двадцать третьего. Не успела я нажать свой, как лифт остановился, двери раздвинулись, и передо мной два громилы держат под ручки нашего Котю. Громилы уставились на меня, я на них, но поскольку нажала-таки свой этаж, двери лифта закрылись и он спустился этажом ниже. Холера, проплывает…