Золотая муха - Хмелевская Иоанна (читать книги без сокращений TXT) 📗

Вот, пожалуйста, а милиции ни словечка выжать из неё не удалось!

Когда стало известно о двойном убийстве, все эти факты можно было сопоставить и сделать выводы, но никто их не сделал. Моего же Пупсика и вовсе никак не связывали с преступлением.

Относительно золотой мухи из блокнота удалось выудить следующее: она поочерёдно переходила после убийства из рук в руки, схема такая: сладкий пёсик, потом Орешник, потом муха оказалась у Франека. После Франека никто в блокноте не упоминался, так что сейчас муха должна находиться у него. Ох, нет, не сейчас, а когда была сделана запись, значит, около года назад. Интересно, почему же Франек её не продал? Из жадности, выжидал хорошую цену? Или кого-то шантажировал, как Пупсик? Или боялся, зная о её происхождении? И очень хорошо, что не продал!

Ида (так Драгоценный именовал идиотку Идусю) фигурировала в блокноте приблизительно со смерти Пупсика, явно как второстепенное лицо. Жена, и все. Разве что немного подозрительная жена, по причине внезапно обнаружившегося немалого состояния. Впоследствии о ней упоминалось чаще, Драгоценный даже запротоколировал посещение Идусей шлифовальной мастерской и основательно проверил её знакомых.

Со смертью Флориана Драгоценный связывал Терличака, и тут я и сама могла бы раздобыть эти сведения, ибо Драгоценный получал их разными хитрыми способами от Люлика, того рыбака со сломанной рукой. Сам Люлик был вне подозрений благодаря загипсованной руке, что полностью исключало активные физические упражнения. Эх, не уделила я этому Люлику должного внимания в должный момент, а вот Драгоценный не упустил своего шанса.

Где-то на полпути расшифровки блокнотных записей всплыло новое имя — некая Гражина Мисяк. Разные адреса были у этой Гражины — то в Гданьске, то в Пултуске, то в Варшаве, то опять в Гданьске. Причём рядом с последним фигурировал вопросительный знак. Должно быть, Драгоценный не был в нем уверен. Каким образом эта Гражина была связана с преступлением, я так и не поняла.

Страшно усталая физически и умственно, сидела я, согнувшись над блокнотом, когда зазвонил телефон. Погруженная в хаос новых фактов, трубку подняла автоматически, ещё не зная, что милосердное Провидение сжалилось над измученной идиоткой, потеряло терпение и ниспослало помощь в лице некой Дануси.

— Ах, как я рада, что застала тебя! — выкрикивал в трубке приятный женский голос. — Как страшно хочу с тобой увидеться! Сегодня прилетела и жутко хочу тебя видеть! У меня такие сложности, так что с тобой надо срочно увидеться! Слушай, могу я приехать к тебе? Прямо сейчас, я ведь остановилась у родных, а у них кошмарно тесно, а если бы остановилась в гостинице, они бы смертельно обиделись, хотя муж и велел в гостинице…

Долго не могла я сообразить, кто говорит. Потом дошло.

— Дануся, это ты? Езус-Мария, отпустили тебя! Господи, сколько же лет…

— Двадцать! — раздался в трубке счастливый вопль. — Двадцать лет, как мы не виделись. Я приезжала, да тебя не застала в Варшаве. Так можно, я к тебе…

— Конечно же! Можно! Немедленно приезжай! Хватай такси и приезжай! Правда, еды у меня нет, но есть вино, пиво и чай, так что…

— Нет, я с машиной! Сейчас приеду!

Положив трубку, я постаралась прийти в себя. Ещё бы, такая неожиданность! Двадцать лет назад восемнадиатилетняя в ту пору Дануся, курьерша в нашем проектном бюро, которое я как раз покидала навсегда, вышла замуж за араба. Толстенькая голубоглазая блондинка возбудила в арабе прямо-таки вулканическое извержение страстей, сама страстно влюбилась, и никому не удалось отговорить её, никто и опомниться не успел, как она уехала с мужем в его Аравию. Дальнейшая судьба Дануси была мне неизвестна, хотя я часто вспоминала милую девушку, к которой успела привязаться, и очень беспокоилась, как ей там, в мусульманском мире. Правда, она прислала мне вскоре три восторженных письма, после чего связь с ней оборвалась.

И вот теперь вдруг звонок. Я ждала приезда Дануси с таким нетерпением, что даже на балкон выскочила. Благодаря чему и удалось увидеть незабываемую картину.

На автостоянку у нашего дома вдруг подъехало нечто из голливудских фильмов — чудовищно длинное, с затемнёнными стёклами и, Богом клянусь, водителем в ливрее, который выскочил из машины и с поклоном открыл заднюю дверцу. То, что оттуда появилось, несомненно было Данусей, о чем убедительно свидетельствовала буйная грива светлых, золотом сиявших в солнечных лучах волос. Шофёр остался при машине.

Уже в дверях Дануся пала мне на грудь, заливаясь счастливыми слезами и что-то бессвязно выкрикивая о чае, ибо только его в её жизни и не хватает, а мой всегда был самым лучшим! Подобного ему не найдёшь нигде в мире! И вино тоже, и пиво с радостью, но прежде всего — чай!!!

В мгновение ока уставила я журнальный столик напитками, и мы наконец уселись.

Дануся выглядела прелестно, хотя все так же толстовато. Волосы у неё с тех пор отросли, теперь при желании она могла сидеть на них, а цвет лица посрамил бы самый лучший персик. За прошедшие двадцать лет Дануся отчаянно похорошела, что, несомненно, являлось лучшей аттестацией её мужу. Пока я накрывала на стол, она следовала за мной как приклеенная, а на вопросы принялась отвечать задолго до того, как я задала их.

— Ну что ты, я там — кумир и божество, он и сначала меня любил, а когда родила первого сына, полюбила даже свекровь! Трое их у меня, сыновей, старший сдаёт на магистра в Англии. Да нет, в Саудовской Аравии мы не всегда живём, у нас есть дома и в Штатах, и во Франции, там у Хамида бизнес, а в Аравии же сидим месяца четыре в году, но это неважно, ведь там условия, ты не представляешь! И климат как на Ривьере. Какая жара, что ты, везде кондишены, здесь, в Польше, летом жарче. А какой у нас сад! Да бог с тобой, никаких жён, я единственная, он до сих пор без ума от меня, а все из-за волос, видишь, как растут, он не разрешает ни сантиметра отстричь, а в остальном делаю что мне заблагорассудится. Разве могла я надеяться, что такой муж подвернётся! Прямо в рай ещё при жизни попала!

— Значит, ты исключение из всех идиоток, которые повыходили за арабов, — с искренней радостью констатировала я, опять откупоривая бутылку. — Значит, вино можешь пить? Разрешают тебе?

— Только не при людях, когда мы одни. Разве что в других странах.

— Теперь ты как раз в другой стране.

— Значит, могу. Оказалось, мой Хамид вовсе не миллионер, миллионы у него идут на мелкие расходы, он миллиардер. Конечно, ревнивый, но так приятно ревнует… Велел мне захватить с собой машину, а то, не дай бог, в общественном транспорте кто-то будет отираться рядом и ещё — кошмар! — смотреть на меня. Да, конечно, в Аравии я ношу на лице тряпку, все бабы носят, да мне это не очень мешает. Причём ношу только для местных, если общаемся с европейцами или американцами, обхожусь без чадры. И даже свёкор не настаивает, говорит, ему приятно смотреть на меня, и очень радуется, что сын нашёл такую красавицу.

Дануся хлебнула вина и запила чаем. Зная арабские вкусы, я не удивилась её свёкру, мне самой было приятно смотреть на молодую женщину, такая она аппетитная. И характер подходящий. Данута была из так называемых домашних женщин без всяких амбиций, никакой тяги к самостоятельности, никакого желания чего-то добиться в жизни, она охотно подчинялась всем требованиям и вкусам супруга. И при всем этом была очаровательной!

Показала мне фотографию своего Хамида. Господи, потрясающе красивый мужчина! Дико красивый! И если бы я не предпочитала всю жизнь блондинов, сама бы в него насмерть влюбилась. Хотя наверняка долго бы с ним не выдержала, а уж он со мной — и того меньше.

— А главное, мне не нужно думать, как похудеть, — продолжала тараторить Дануся. — Они там любят толстых, могла бы ещё больше располнеть, но самой не надо. И без того ем что хочу, а хочу только самое вкусное. Может, здесь малость похудею, потом быстренько наберу вес с помощью халвы, поэтому я и приехала сюда охотно, хотя и по очень неприятному делу.