Людоедское счастье - Пеннак Даниэль (полная версия книги .TXT) 📗
То, что я вижу теперь в глазах дамы, меня не удивляет: я вижу там ее саму. Стоило мне только заплакать, как она немедленно поставила себя на мое место. Механизм сочувствия. Ей удается наконец прервать Лемана, вклинившись в секундную паузу. Полный назад. Она берет обратно свою жалобу. Пусть, согласно гарантии, заменят холодильник – больше ей ничего не надо. И незачем заставлять меня платить за праздничный ужин (в какой-то момент Леман, очевидно, упомянул о моей зарплате). Ей бы не хотелось, чтобы я потерял из-за нее работу накануне праздника (Леман повторил слово «Рождество» по меньшей мере раз двадцать). В конце концов, кто угодно может ошибиться; вот и она сама недавно на своей работе…
Пять минут спустя она выходит из бюро претензий с чеком на новый холодильник. Ребенок в коляске на секунду застревает в дверях. Она толкает коляску, нервно всхлипывая.
Мы остаемся одни. Леман скалит зубы и подмигивает мне. Я смотрю на него и вдруг – от усталости, что ли? – говорю:
– Ну и гады же мы, а?
Он открывает во всю ширь свою пасть матерщинника, чтобы ответить мне по-свойски. Но что-то заставляет его закрыть рот.
Это доносится снизу, из чрева Магазина.
Это приглушенный взрыв, и сразу затем – многоголосый вой.
2
Мы прижимаем носы к стеклянной перегородке. Сначала не видно ничего. Поднятые взрывом две или три тысячи воздушных шаров полностью скрывают Магазин. Но по мере того, как они медленно взмывают к свету, обнаруживается картина, которую я предпочел бы не видеть никогда.
– Мать твою… – бормочет Леман.
Люди совершенно обезумели. Все мечутся в поисках выхода. Сильные топчут слабых. Некоторые бегут прямо по прилавкам, вздымая клубы носков и трусиков. То там, то здесь продавец или дежурный по этажу пытается остановить панику. Здоровенный мужик в сиреневом пиджаке падает навзничь на витрину с косметикой. Я открываю стеклянную дверь бюро претензий – впечатление такое, как если бы распахнул окно навстречу урагану. Весь Магазин дико орет. Репродуктор рядом со мной пытается призвать покупателей к порядку. Не было б риска и в самом деле умереть, можно было бы подохнуть со смеху, слушая голосок мисс Гамильтон – пульверизатор посреди тайфуна. Внизу война. А наверху воздушные шары снова обрели свою прозрачность. Вся эта сцена ужаса залита неописуемо нежным розовым светом. Леман подошел вплотную ко мне и кричит над самым ухом:
– Где это? Что там рвануло?
В его голосе старого вояки просыпается колониальная отвага. Я не знаю, где и что там рвануло. Груда тел, из которой торчат руки и ноги, запрудила эскалатор. Снизу люди кидаются очертя голову на ступеньки, спускающиеся им навстречу, а сверху на них обрушивается противоположная волна. В итоге все скатываются вниз и валятся на толпу у подножия лестницы. Крики, ругань.
– А, мать твою! – вопит Леман. – Мать твою, мать…
Он кидается к эскалатору, расшвыривая людей, и в броске дотягивается до рычага «стоп». Машина останавливается.
Перед дверью кабинки фотоавтомата Тео разглядывает свою рожу в четырех экземплярах. Он вроде бы доволен и протягивает мне одну из фотографий:
– Держи, это для альбома Малыша.
И затем все успокаивается. Успокаивается, потому что, несмотря на шум и беготню, больше не происходит ничего. Что-то где-то взорвалось, но за этим ничего не последовало. И уже можно разобрать, что там вещает нежноголосая мисс Гамильтон. А она настоятельно рекомендует уважаемым покупательницам и покупателям спокойно выйти из Магазина, а также просит служащих вернуться в отделы. Именно это и происходит. Толпа потихоньку оттягивается к выходам, оставляя за собой пустое пространство, усеянное сумочками, туфлями, разноцветными пакетами и потерявшимися детьми. Я думал, что будет по крайней мере сотня трупов. Но нет: здесь и там лежит от силы дюжина основательно помятых толпой клиентов, над которыми склоняются сердобольные продавщицы; но и те в конце концов встают и, прихрамывая, тащатся к выходу.
Маленькая боковая дверь специально отведена для полиции. Через нее и входят в Магазин господа полицейские. Они направляются прямо в отдел игрушек. В отдел игрушек! Я тут же вспоминаю о продавщице-белочке и о старикашке – питомце Тео. Сбегаю по неподвижному эскалатору с предчувствием, которое, как и все предчувствия, оказывается ложным. Мертвец – мужчина лет шестидесяти с лишком; вероятно, он был с животиком, если судить по тому, во что превратился его живот после взрыва. Бомба почти разрезала его пополам. Меня рвет, и, пытаясь скрыть свою слабость, я в это время – поди знай, почему! – думаю о Лауне. О Лауне, о Лоране и о ребенке. Три раза она мне звонила: «Слушай, Бен, так что ты мне советуешь?» Бедненькая, ну что я могу тебе посоветовать? Ты же знаешь меня…
Такие вот странные мысли в момент, когда размазанный по полу покупатель исчезает под наброшенным на него брезентом.
– То еще зрелище, да?
Стоящий рядом малорослый полицейский дружелюбно улыбается.
Мне так плохо, что и на том спасибо. И я из признательности отвечаю, без всякого, впрочем, желания продолжить разговор:
– Да, зрелище невеселое.
Он кивает головой и говорит:
– А вот самоубийцы в метро, так те еще похлеще!
(Ничего себе, утешил.)
– Сплошное мясо, в буксах пальцы застряли… Я почему об этом толкую: я самый маленький в команде, вот мне и приходится…
Это, оказывается, не полицейский, а пожарник. Темно-синий с красной каймой. Действительно очень маленький. На поясе у него блестящая каска, раза в два больше, чем его голова.
– Но самое худое – это которые сгорели заживо в машине. Там, понимаете, запах… Что ты ни делай, не отстает. Волосы потом две недели не отмоешь.
Нет больше шариков под потолком отдела игрушек. Всех их смела воздушная волна, и теперь они колышутся наверху, под стеклянной крышей. Кто-то уводит продавщицу-белочку, она рыдает. Пожарник кивает на покрытое брезентом тело:
– Кстати, заметили? Ширинка у него была расстегнута!
(Нет, чего не заметил, того не заметил.)
К счастью, репродукторы разлучают меня с разговорчивым пожарником. Как говорится, спасен от нокаута гонгом. Служащих тоже просят покинуть Магазин. Но ни в коем случае не уезжать из Парижа. Могут понадобиться для дачи показаний. Счастливого нам Рождества.
В конце отдела игрушек я подбираю с прилавка разноцветный мячик и сую его в карман. Такой блестящий, полупрозрачный, долго прыгает, когда бросишь. Мне тоже надо кое-что кое-кому подарить. В следующем отделе я заворачиваю его в синюю бумагу со звездочками. Оставляю служебный костюм в раздевалке и выхожу на улицу.
Перед входом толпа – ждут, когда же наконец Магазин взорвется. Холод собачий, только теперь до меня доходит, что до сих пор я подыхал от жары. Поскольку толпа на улице, я надеюсь, что хоть в метро ее не будет.
Но она и в метро.
