Закон постоянного невезения [Невезуха] - Хмелевская Иоанна (книги хорошего качества TXT) 📗
Благодетеля лишили жизни тринадцатого, так как именно тринадцатого около полудня она оставила его в добром здравии и поехала в Варшаву, а пятнадцатого, когда вернулась, он был уже мёртв. На предположение, что было ещё и четырнадцатое число, она отрезала, что это невозможно, так как телевизионная программа была раскрыта на тринадцатом, корреспонденция на следующий день осталась в почтовом ящике, а свежим полотенцем в ванной никто не пользовался. О пятнадцатом же нечего даже говорить, потому как кружочки на столе так быстро бы не высохли. Только тринадцатое, и ничего больше!
Заключение патологоанатома её словам не противоречит. Жертва скончалась между двенадцатым и четырнадцатым, так что тринадцатое действительно более всего подходит. Кроме того, четырнадцатого ни одна живая душа этого типа уже не видела.
Все это было известно к тому времени, когда Роберт прибыл туда и лично осмотрел место преступления. Только место, так как владельца помещения уже увезли, и его можно было осмотреть в морге, а, точнее, в прозекторской Млавской больницы.
К вскрытию по понятным причинам приступили немедленно.
Таинственный кабинет оказался на удивление большим, хоть в нем и было всего одно окно. Снаружи — зеркальное, а изнутри все было видно, к тому же оно было пуленепробиваемое и теплозащитное. По мнению Роберта, оно одно стоило целое состояние.
У окна стоял огромный верстак, оборудованный всевозможными хитрыми приспособлениями: тиски, сверло, микроскоп, какие-то увеличительные стекла со специальным освещением, две разные горелки, баночки, ящички и черт знает что ещё. Рядом стояло вращающееся кресло на колёсиках. На стене за верстаком, напротив входной двери, висело охотничье огнестрельное оружие — две двустволки, в том числе одна с обрезанным стволом, духовое ружьё и штуцер на крупного зверя, кроме того, две скрещённые сабли, армейский штык в ножнах и очень старый дуэльный пистолет, несомненно, — историческая реликвия.
Напротив окна и верстака стоял небольшой письменный стол, а по бокам — множество канцелярских шкафов, доходящих до самого потолка. Вся эта часть помещения была полностью засыпана бумагами, стопками газет и журналов, картонными и пластиковыми папками и какими-то рукописями при полном отсутствии книг. В противоположность идеальному порядку на верстаке здесь царила страшная неразбериха, словно кто-то что-то поспешно искал. И, несомненно, нашёл, так как перекопал не все: одна треть содержимого кабинета осталась нетронутой.
Ещё там находились небольшая металлическая стремянка, обычная деревянная табуретка, в стене недалеко от верстака торчал кран, под ним умывальник. И больше ничего. Ни коврика, ни стула, ни подручного столика, абсолютно ничего — два рабочих места и все.
— Постой-ка, — перебил Бежан. — Ты опять убежал слишком далеко. Двустволка висела на стене?
— Когда я туда приехал, да, на стене.
— Так откуда они взяли, что его пришили из неё?
Роберт посопел, вздохнул и устроился поудобней на стуле.
— Да, вы правы, я, пожалуй, слишком разогнался. Они этого не знали. В первый момент никто этого не знал. Но у Вильчинского проблем с мозгами нет, как только он увидел труп, а он уже знал, кто это, то в первую очередь позвонил нам, а потом вообще сам ничего не трогал и никому не позволил.
Над техником торчал, как палач над осуждённым, глаз с его рук не спускал, а третий глаз у него, похоже, на затылке, так как за фотографом он тоже следил. Ждал меня, уже зная, что я приеду один, так как вы.., это…
— Это, это, — расстроенно пробормотал Бежан, который за последние три дня пережил немало неприятных минут — его вызвали в Пыжицы сообщением, что его жена после ужасной автомобильной катастрофы находится в больнице, только неизвестно, в какой. После чего оказалось, что она-таки в больнице — как медсестра, помогающая жертвам катастрофы, и с ней самой ничего не случилось. Выяснение всего этого заняло немало времени, в результате вызванный в срочном порядке Гурский поехал в воняющий кабинет один, без компании.
— В общем, он предпочёл не в одиночку, — продолжал Гурский. — А уже была ночь, так что мы, каюсь, часика три подремали, до рассвета — днём же удобней — и к полудню все выяснили. Из больницы пришло сообщение о жаканах и времени смерти, а на месте оказалось, что практически все отпечатки пальцев в этом кабинете принадлежат покойному…
— Практически? — с явным подозрением перебил Бежан.
— Практически, — с нажимом повторил Гурский. — Там вообще-то все было чисто, этот тип был педантом, но, например, ставя на место что-то помытое и вытертое, своих пальчиков уже не стирал. А вот на этой двустволке — ни одного отпечатка. Прямо-таки отполирована. И больше ничего, только она одна.
И ещё нашлись три нечётких, как бы смазанных отпечатка, но эксперты говорят, что за эти три они голову на отсечение не дадут. Отпечатки не свежие, довольно старые. А убийца был в перчатках…
— Стой, ты опять от меня убегаешь, — скривился Бежан. — Они говорят, что эти три отпечатка могут быть не его?
— Могут, но не обязательно. Говорят, что если бы у них были все десять пальцев владельца, возможно, они бы их и подогнали, но за одни эти гарантий не дадут. Вообще ничего не дадут.
Бежан помолчал.
— Это могло бы значить, что все-таки… А какая двустволка?
— Укороченная. Обрез.
— Он что — браконьер?
— Что вы. Был членом охотничьего общества, имел разрешение…
— А жаканы вы отстрелили для пробы?
— Я так тороплюсь, потому что страшно хочется добраться до конца, — с раскаянием оправдывался Роберт. — Разумеется, отстрелили, немедленно, как только определили, что двустволка вытерта и что это были жаканы, потому что эти сведения пришли одновременно. К пяти утра все это уже было в лаборатории, и вывод однозначный — стреляли из неё.
А жаканы, пара коробочек разного калибра, лежали у него в ящике стола, и отпечатки на коробочках — только его собственные.
— Значит, сам вынул, сам зарядил и с поклоном вручил убийце, чтобы тот малость пострелял…
— Да, похоже на то. Но подождите, по порядку.
Все это время мы искали ключ — он, вроде бы, небольшой такой был. Безрезультатно. И все свидетельствует о том, что гость не был чужим, напротив, кто-то из близких ему людей, которого он сам и впустил…
— Минуточку. Перчатки.
— В этом-то и дело. Искал в бумагах. Письменный стол, полки, папки… Там был Мальчик, он страшно старается после того, как прокуратура его ни за что обругала, так он всем назло решил, что больше к нему никто не прицепится. Времени у него было — кот наплакал, так как Вильчинский его тут же прогнал, но парочку следов он все же нашёл. Перчатки, тонкая кожа. Гладкие. На папках и на письменном столе.
— Значит, убийца что-то искал в макулатуре. А почему близкий?
— Они пили кофе в салоне, — лаконично пояснил Роберт.
— Ну и что? — удивился Бежан. — И откуда это известно?
— От Михалины Колек. У него не было никаких друзей. Практически никогда не бывало гостей. Ну, может, раз в два года. Остальные — их тоже очень мало — по делам: официально, холодно, в библиотеке, иногда с рюмкой алкоголя, чаще — без, и никогда никакого гостеприимства — никакого кофе, никакого чая, никаких бутербродов…
Бежан снова перебил его.
— Подожди. Он ведь фотограф, и у него должна быть тёмная комната и все оборудование. И где все это?
— За библиотекой, которая служила ему гостиной. Вообще у него в библиотеке и компьютер был, и все остальное, а рядом чудо какая фотолаборатория: тёмная комната, все оборудование самого высокого класса. Все вместе — можно сказать, официальное место работы.
— Хорошо, это понятно. А почему близкий человек?
— Так вот, эта Колек настаивает, что он пил кофе и спиртное с каким-то необычным гостем, за столом в салоне, потому как вроде бы остались кружки от стаканов. А на кухне она нашла чашки и все остальное, по две штуки. Все это она, разумеется, вытерла, убрала, столик этот чёртов так не сиял, даже когда новым был, какие уж там следы, но я ей верю. Если бы она все это выдумала, то стала бы закладывать людей по-крупному, а для таких тонкостей она слишком глупа. Кроме того… Сейчас. Порядок выстрелов определить невозможно, оба были смертельными: и тот, что в глаз, и второй, прямо в загривок… Прошу прощения, жаканы ассоциируются с кабаном.