Большая пайка - Дубов Юлий Анатольевич (книги без регистрации .TXT) 📗
— Нажрался, как свинья. Никакого отравления нет. Мы его не возьмем. Тут надо милицию вызывать, если хотите. Пусть отвезут в вытрезвитель.
— Это точно? — озабоченно спросил Виктор.
— Ой, не смешите меня. Все, мы поехали.
Милицию Виктор вызывать не стал — только ее сейчас не хватало! — он пытался понять, как подступиться к новой проблеме. Четыре тонны груза. В двадцати четырех ящиках. Делим одно на другое. Без погрузчика делать нечего. А эта сволочь напилась и спит.
Через час в туннеле происходило действо, напоминающее строительство египетской пирамиды. Из кузовов КамАЗов по деревянным лагам один за другим сползали ящики. Их удерживали человек десять, впрягшихся в канаты. Ящики грохались на уложенные вдоль туннеля направляющие из бруса, позаимствованного на соседней стройке, и под звуки «Дубинушки» медленно передвигались к открытому люку в подвал. Там под них подводилась люлька, сплетенная из металлического троса, и они, медленно опускаясь, исчезали внизу. Из подвала доносился гулкий мат снятой со всех объектов охраны, которая решала непосильную задачу штабелирования груза.
Дважды за ночь оживал гадюка-карщик. Охладившись у въездных ворот, он просыпался, клацая зубами, подходил неверной походкой к погрузчику, заводил его и подгонял к КамАЗу, пытаясь зацепить зубьями очередной ящик. При первом порыве трудового энтузиазма он сбросил на голову начальнику смены лаги, по которым спускались ящики. Очнувшись вторично, он умудрился набрать в тесном пространстве немалую скорость и разворотил один из ящиков, из которого тут же посыпались ценные бумаги. Рассвирепев, Виктор приказал скрутить вредителя и взять под стражу.
Несколько раз звонил Платон. Узнав, что происходит, он долго смеялся, а потом попросил Виктора связаться с ним, когда все закончится, и намекнул, что у него есть интересный сюрприз.
До самого утра Виктор, чувствуя себя все хуже и хуже, просидел в туннеле на заляпанной краской табуретке. Наконец последний ящик лег на место. Виктор с трудом поднялся, отряхнул джинсы и побрел вместе с прочими участниками процесса не то ужинать, не то завтракать. Одуревшие от бессонной ночи буфетчики разливали по стаканам шведскую водку «Абсолют» и раздавали бутерброды с красной рыбой.
Когда выпили по первой, Виктор позвонил Платону. Тот схватил трубку мгновенно, словно было не половина шестого утра, а середина дня.
— Ага, — сказал он, — как ты себя чувствуешь?
— Нормально, — соврал Виктор. — Мы закончили. Уже водку пьем.
— Ну расскажи. Как там вообще? Ящики целы?
— Один повредили немного. Но уже починили. Так что все в порядке. Платон помолчал.
— Я тебе сейчас одну штуку скажу… Только пока никому. Понял?
— Понял.
— Завтра начинаем рекламную кампанию. По всем каналам одновременно. По тридцать минут в день. А главное — я сегодня договорился насчет места, где мы будем продавать наши бумаги. В жизни не угадаешь.
— В Мавзолее, что ли? — не удержался Виктор.
— Почти. В Колонном зале Дома союзов. Нам его отдают на год. Через неделю здание на проспекте Маркса опоясала очередь, какую Москва не видела со времен прощания с вождем и учителем. Место в очереди стоило пятьсот рублей. По всей России, как по мановению волшебной палочки, одновременно открылись пункты продажи ценных бумаг СНК. Из ничего возник колоссальный вторичный рынок.
Брокерские конторы встрепенулись и ринулись зарабатывать деньги. Под залог крупных пакетов выдавались банковские кредиты. Котировка бумаг СНК прошла на всех биржах страны. В договорах на поставку разнообразных товаров, в разделе «Условия оплаты», валютный эквивалент стоимости контракта стал вытесняться словосочетанием «оплата производится ценными бумагами СНК по курсу на …».
Воздушный мост между Цюрихом и Москвой работал ежедневно. И все равно очереди не рассасывались. Весь этот ажиотаж Виктор наблюдал по телевизору. Дня через три после завоза первой партии бумаг он лег на обследование в институт гастроэнтерологии.
Перемена участи
Поначалу все складывалось нормально. Каждый день Виктора таскали по всевозможным процедурам. Он глотал резиновую кишку и вскоре делал это уже привычно, хотя и с неизменным отвращением. Пил какую-то белую гадость.
Вылеживался под разнообразными аппаратами, послушно переворачиваясь с боку на бок. Выслушивал рекомендации лечащего врача. Пить нельзя. Есть можно, но не все, потому что внутри воспаление каких-то оболочек, имеющее хроническую форму.
Курение исключить. Виктор кивал головой, глотал таблетки и с нетерпением ожидал, когда принесут обед. После обеда лечебная активность затихала, и воровато озирающиеся коллеги по «Инфокару» начинали просачиваться в дверь палаты, укрывая от посторонних глаз предательски позвякивающие пакеты.
К вечеру приходила нянечка Марфа. Она убирала остатки пиршества, проветривала палату и протирала влажной тряпкой пол, при этом разговаривая с Виктором о политике. Ее кумиром был Жириновский.
— Ну и что же, что еврей, — рассуждала няня Марфа, тыча шваброй под кровать. — Ленин, говорят, тоже был еврей. И Брежнев — с кучерявинкой. Может, и Сталин был еврей, кто его знает. А Хрущев, вон, не еврей, дак что он для народа сделал? А? Кукурузу посадил? По мне, пусть хоть негр будет, лишь бы при нем русскому человеку жилось хорошо. Правильно я говорю?
Виктор кивал, соглашательски хмыкая. Он был согласен и на негра, и на Жириновского, лишь бы поскорее остаться одному. Ему ежедневно приносили кучу бумаг по делам СНК. Пола собирала отдельную папку газетных вырезок, «Известия» и «Коммерсант» придерживались нейтралитета, давая более или менее объективную информацию. «Правда» и «Советская Россия» вели себя предсказуемым образом, поливая грязью саму идею СНК, в которой коммунисты видели способ очередного ограбления трудящихся. «Московский комсомолец» и «Мегаполис» почему-то объявили Платону личную вендетту и стали полоскать его грязное белье. В «Комсомолке» периодически появлялись интервью с Петей Кирсановым, который именовался там ответственным представителем СНК. Эти интервью Виктор изучал особо внимательно, потому что Платон куда-то пропал и связи с ним не было. Вообще, Петя стал часто мелькать и в газетах, и по телевизору. Один раз Кирсанова показали в компании Гайдара, потом Виктор углядел его в президиуме какого-то сборища, где Петя сидел неподалеку от Бурбулиса, перед новым годом в «Московской правде» появилась фотография — впереди Кирсанов, за ним патриарх, а чуть поодаль — сам мэр Юрий Михайлович Лужков.
Такое преобладание Пети Кирсанова в делах СНК не то чтобы настораживало, но вызывало определенные вопросы. А задавать их было некому. Как-то раз Виктор прямо спросил у Марии, забежавшей его проведать, — что, собственно, есть такое Петя Кирсанов и при чем он здесь вообще?
— Петя Кирсанов, — сообщила Мария, — это отдельная песня.
Ничего более содержательного она рассказывать не стала, лишь ограничилась историей о том, как Петя должен был приехать к Платону на важное совещание и не приехал. Найти его по каким-либо известным телефонам так и не удалось, а вечером, из выпуска новостей, выяснилось, что вместо встречи с Платоном господин Кирсанов полдня провел на отпевании последней представительницы некой дворянской фамилии, где стоял в первом ряду со скорбно опущенными глазами и сложенными пониже живота руками.
Да еще Пола проговорилась, что Петя ежедневно посещает недавно открывшийся инфокаровский клуб и присутствует там на всех связанных с СНК совещаниях.
Клуб построил Муса. Он давно вынашивал эту идею, самолично выбил двухэтажный особняк, в котором когда-то размещался Дом политпросвещения, и отразил все атаки Марка, требовавшего устроить там ресторан или казино, но уж баню — во всяком случае. Еще Муса разработал и реализовал гениальную схему реконструкции и отделки особняка.
— Угадай, — любил он спрашивать кого-нибудь из знакомых, демонстрируя качество отделки, темные двери из дуба с бронзовыми ручками, лепнину на стенах и потолке, — угадай, сколько нам это стоило?
