Игра теней - Катериничев Петр Владимирович (список книг txt) 📗
Хотя в жизни немало реликтов не просто чувствуют себя вполне бодро — процветают!
«Привычка — душа держав?..» Ну а почему именно медицинские и близкие к ним учреждения любят украшать подвластные им стены несмываемыми лозунгами — загадка души эскулапа. И патологоанатома. В Велереченске по всему козырьку единственной в городе женской консультации было начертано бодрое: «Пусть живет в веках имя и дело великого Ленина!» А в похоронном бюро того же городка коричневый плакат на грязно-желтой стене утверждал: «Ленин и теперь живее всех живых!» Соседствовал он с социалистическими обязательствами, согласно которым мастера ритуальных услуг грозились выполнить план по обслуживанию населения досрочно и на сто пять процентов! Как бы это все назвать поточнее? «Заветы Ленина — в жизнь!» А людей — в смерть?..
Ага! Наконец-то та вывеска, о которой мечталось. «Приемный покой».
Вылезаю из автомобиля, хлопаю дверцей. Покидаю машину с легким чувством: в такое время суток искать меня в дурдоме номер один придет в голову разве что сумасшедшему; таких в «структурах» не держат. Хотя — , кто знает…
В дверь громыхаю, как и положено новенькому русскому, подкатившему к дверям на «сорока штуках баксов с колесами». Впрочем, если рассудить здраво, эти стены, отстроенные в конце прошлого века, видели вся-кое… Как гласит заголовок одного фильма: «Вам и не снилось». И слава Богу.
Дверь открывает заспанная тетка весом центнера на полтора в засаленном халате. Позади нее маячит фигура не менее заспанного санитара.
— Чего грохочешь ночью! С ума сошел? — Выражение маленьких глазок на словно студнем налитой физии располагает к строго деловому общению.
— Мамаша… Я к корешку, проведать… у «мамаши» глаза вылезли из орбит, увеличившись до размеров крупной черешни.
— Ах ты, говнюк! Да я щас тебя самого в смотровое сдам, будешь грохотать!..
— Видно, тетка распознала нюхом что я не мент, а на крутого — «прикид» не тот: оружия и экипировки я поднабрал у Князя на все случаи жизни и смерти, но оставил в машине, а вот о такой мелочи, как килограммовая цепь на шее, не спросил.
Теперь — придется расплачиваться. Деньгами.
— Мать, не баклань! Сказал, корешка проведать надо, усекла? Недосуг мне! — Полтинник зелени, который я вытащил наобум из плотной пачки, «засветив» заодно пушку за поясом, дабы у санитара не возникло нездоровых мыслей об экспроприации, произвел целебное, почти экстрасенсорное действие на тетку. Остатки сна слетели разом.
— Сынок, дак сразу бы так и говорил! Кто нужен-то?
— Тор.
— А имя бы…
— Да Тор — он Тор и есть. По осени поступил. Я б сразу и навестил — да далекохонько находился.
— А-а-а… Сынок, а Тор твой — из алкоголиков или из шизиков?
— Шировой он.
— А-а-а… Так это в седьмом отделении. Хотя если уже с осени и все здесь — значит, прописался. У слабоумных искать надо. Все ж фамилия его как, я по списку посмотрю…
— А хрен его… То ли Торопцев, то ли Торосов…
— Поищем, сынок, поищем… — «Мать» послюнявила палец и стала листать страницы толстой амбарной книги, извлеченной из шкафа, лакированного еще при вступлении в должность Никиты Сергеевича Хрущева, а может, и раньше…
— Нету Торопцева… И Торосова нет… Из наркоманов осенью много поступало, да по весне повыписались, как «травка» пошла… А кому невтерпеж было да сухой кумар крутил — еще в феврале-марте подорвали… Но мы их боле не возьмем — что ж за свинство: кормим их тут зиму, поим, а они — подличают, в бега бегут в твое дежурство! Разве ж это по-людски?..
— А какой он из себя, этот Top? — заинтересовался санитар, закуривая «Винстон». Сей сорт сигарет говорил, что перед нами не рядовой медицинского фронта и не пролетарий его же: последний, в случае хороших «подъемных» от больных и их родственников, курил бы «Мальборо» или «Кэмел», как все…
— Здоровый, рыжебородый, волос такой жесткий, если не обрили… — Трудно описать человека, которого никогда не видел, но, судя по отзывам Али, Top — мужчина колоритный и вряд ли затерялся в недрах отделений…
— Это у которого двух зубов напередке нету?
— Два года назад были…
— Два года назад пчелы были с гуся, а жало — с хрен… И каждая по три ведра меда давала за один надой! — хмыкает санитар, сплевывает сквозь щель в передних зубах…
Судя по всему, новую специальность он освоил после лечения здесь же… Мир «дурки» противоречив и многообразен — такая констатация сделала бы честь и Паустовскому… Вот только мне профессию менять поздно. Да и не получится.
— Проводишь? — спрашиваю эскулапа, пододвигая к нему ближе другую бумажку с портретом генерала Гранта. Вообще-то полтинники за такие услуги — круто, ну а кто сказал, что мы невысокого полета гуси? Тем более, что мельче купюр у Князя не было.
— Запросто, — кивает санитар, аккуратно, отработанно-профессиональным движением прошуршав купюрой, и, убедившись в ее подлинности, запрятав во внутренний карман халата. — Пошли. В пятом он сейчас. Торкаев его фамилия.
Альберт Торкаев. Погоди, только телогрейку накину — свежо ночами.
— Я на колесах.
— В смысле?
— На машине, — поправляюсь я: слово «колеса» в «дурке» обозначают не автомобиль…
— Тогда прокатимся, — резонно резюмирует санитар.
Отделение номер пять встречает нас молчанием наглухо задраенных дверей, словно весь одноэтажный корпус слишком застоялся на грешной земле и с минуты на минуту готов отчалить в пучину вод…
Ломиться Миша — так звали санитара — не стал. На кнопке звонка он выдал сложную, не поддающуюся расшифровке радиограмму. Однако «на том конце» его поняли. Дверь открыли без вопросов.
Открывший санитар был худ и тщедушен, как одиннадцатилетний подросток, правда, росточком — с восьмилетнего. Судя по всему — буйных в отделении нет.
Вернее… Художественные фильмы создали у граждан превратное представление о работе санитаров в психушке: никого сами они давно не вяжут, полов не моют и хозработами не занимаются. На это есть особо доверенные «психи»: кто от армии косит, кто — от тюрьмы, кто — алкоголик, кто — наркоша «на договоре», то есть с уговором не бежать, а честно отбыть срок и работать за чифирь…
— Мишара, заходи! — Санитар был явно навеселе, но скорее всего — не от водки. Мазнул по мне взглядом, сразу притих.
— Человеку Торкаев нужен.
— Поговорить или как?
— И так и так, — отвечаю я.
— Не сегодня.
— Чего?
— На аминазине он.
— Ну не на сульфе же! Побудишь…
— Мишара, я не понимаю, кого ты привел… Движение я даже не засек — угадал. Раньше, чем оно произошло. Двое ребят выросли на крыльце неслышно, по их мнению… Первым в нос получил «отделенный». Мишару двинул локтем левой в селезенку — парниша екнул и осел. Когда я прыжком развернулся к коротко стриженным ребяткам, они уже поняли, что силы не равны: бездарное «перо» китайского производства и заточка отечественная против «кольт спешиал» да еще и с глушителем на стволе — не канают. Но заблуждался, как оказалось, я сам. За двумя отморозками стояли трое вполне серьезных мужчинок: ствол «ака-эм-эса» смотрел на нашу живописную группу вполне укоризненно, а судя по взгляду его хозяина, он смел бы нас всех единой очередью не замешкавшись.
М-да… Мир «дурки» не только противоречив и многообразен, но еще и многообразен и противоречив! И Паустовский мне здесь не помощник… Но — паузу держу.
— Ты кто будешь? — спрашивает один; лица его я не вижу.
— Человек.
— Чей?
— Князев.
— Не похож ты на братуху.
— Под Князем люди разные ходят.
— Как подпишешься?
— Рассмотри тачку.
— Тачка как тачка. Сейчас на таких только ленивые не ездят.
— Номер глянь! — Единственное, что меня сейчас заботит, — чтобы мозги у этого обколовшегося «бычка» сработали в верном направлении и палец на спусковом крючке не свело судорогой…
— Языкаст ты больно. Чего надо?
— Паренька забрать.
— Зачем?
Держу паузу. Чтобы оппонент осознал, что это не только не его, но даже и не мое собачье дело… Хотя «держать паузы» под стволом автомата, который держит в руках «бык», уже «поднявший» дозу за пределом возможной… не самый сладкий кайф в жизни! А что делать? Профессионализм и мастерство — их не пропьешь!
