Операция «Цитадель» - Сушинский Богдан Иванович (книги онлайн без регистрации полностью txt) 📗

– И всегда говорил об этом с гордостью.

– Кажется, вас называли корниловцами, а? Черные мундиры, черепа, кости?..

– Все верно. Мы, корниловцы, первыми прошли через черные мундиры и черепа, через идеализацию смерти, через элитарные офицерские батальоны, – вдохновенно ответил Розданов. – Мы возвели свою солдатскую, а особенно офицерскую, честь в такой культ, до которого вам в СС уже никогда не подняться.

– Теперь уже, очевидно, не подняться, – с грустью согласился с ним Штубер.

– Я тогда совсем юным был, в шестнадцать на фронт ушел. Завершал Гражданскую вместе с Кутеповым [92], в его добровольческом корпусе, сформированном в основном из остатков Добровольческой армии Вооруженных сил Юга России, в большинстве своем из донских и кубанских казаков. В этом корпусе я и получил свое первое офицерское звание прапорщика. Затем, вместе с Кутеповым, отошел в Крым, где он командовал корпусом в составе врангелевской Русской армии, а уже с остатками этого корпуса в двадцатом ушел в Турцию… Это, скажу я вам, была прекрасная офицерская школа. Жаль только, что проходил я эту науку в Гражданскую войну, истребляя своих же, русских, людей.

– Мне пришлось воевать в Украине, где русский белогвардейский дух не столь высок, как, собственно, в России.

– Это вы верно подметили.

– Тем не менее наслышан и об ударных офицерских батальонах, и о культивированной в белой гвардии офицерской чести.

Они помолчали, давая понять друг другу, что тема исчерпана.

– Я хотел бы знать, – нарушил это молчание Розданов, – куда меня потом определят, уже как офицера войск СС.

– Ради этого вопроса я собственно и начал разговор. Для начала войдете в мою группу. Не против? Такие офицеры мне нужны, а ваша национальность меня не смущает. Я – интернационалист, – осклабился Штубер.

– Не часто встретишь такого офицера в германском мундире.

– Какие у нас командировки – вы уже видите: Венгрия, Италия, Франция. С русскими пусть разбираются окопники. Нам и здесь работы хватит. Другое дело, что мне нужны опытные, привыкшие к пороху и риску бойцы, для которых война, это всего лишь… война. То есть такие, как вы, Розданов, как Беркут, он же лейтенант Громов. Кстати, вы, кажется, сидели в одной камере с Беркутом? Не ошибаюсь?

– Рашковский услужил. Надеюсь, лейтенант еще жив? Или уже выслушал приговор?

– Нет, приговор пока не зачитывали. Расстрелян он может быть только по моему приказу. А я не тороплюсь.

– Что так?

– Когда вернемся, вам нужно будет еще раз поговорить с ним. Понимаю, что против русских он воевать не станет. Но диверсант такого ранга, как лейтенант Беркут, нужен нам не для бродяжничества по партизанским тылам, а здесь. Вы должны убедить его, Розданов. Это будет первым заданием, которое вы получите от имени руководства Черного Ордена СС [93].

– Все-таки «Орден СС»?

– Орден, орден… В основу заложены традиции тевтонцев. Но не будем отвлекаться. У нас подбирается великолепная команда, с которой, как любит говорить Скорцени, действительно можно пройти этот мир от океана до океана.

– Побеседовать-то я побеседую. Только вряд ли он согласится. Истинный русский офицер, должен я вам доложить. Не то что эти провинциальные мерзавцы, вроде известного вам, господин Штубер, обер-лейтенанта Рашковского.

– Командовавшего ротой прикрытия у дота лейтенанта Громова?

– Его.

– Но вернемся к Громову-Беркуту. Мне показалось, что вы говорите о нем с гордостью.

– Именно так и говорю. Можете уведомить об этом гестапо, гауптштурмфюрер.

– Когда вы говорите с господином Штубером, поручик, ссылаться на гестапо, а тем более оглядываться на него уже бессмысленно, – как бы между прочим заметил Гольвег.

– Тем более что дело не в благонадежности вашей, – продолжил его мысль Штубер. – Благонадежность своих агентов я проверяю не в откровенных беседах, а в бою. Просто, гордясь его непреклонностью, вы, поручик белой гвардии, ставите в двусмысленное положение самого себя.

– Ничуть. Он – такой же русский офицер, только сражающийся на стороне большевиков. Мы враги. Но из этого не следует, что перестали быть русскими офицерами.

– Что-то новое. До сих пор белогвардейцы, многие из которых успели вступить в РОА, не считали красноармейских офицеров ни истинно русскими, ни вообще офицерами.

– Это у них от обиды.

– Не стоит так все упрощать.

– От злобы, от бессилия, оттого, что их дело проиграно, – зачастил Розданов. – Их можно понять. Их нужно понять. Впрочем, вам, немцу, понять это почти невозможно. И знаете, я еще подумаю относительно вашего СС.

– Это у вас тоже от бессилия. Сильные люди вступают в СС, как в рыцарский круг короля Артура.

– В группе я готов сражаться постольку, поскольку она сражается против большевиков. Но предпочитал бы, если честно, делать это в составе Русской освободительной армии.

Штубер спокойно, устало посмотрел на Розданова. На лице его вырисовалась угрюмая гримаса, при которой он не в состоянии был скрыть своего прискорбного разочарования.

31

Над Будой появилось звено бомбардировщиков. Машины шли низко, наклонив носы-клювы, словно тройка коршунов, решивших оборвать свой ритуальный полет в мутных, покрытых туманом водах Дуная.

Когда самолеты пронеслись над их головами, Штубер поймал себя на том, что даже не попытался определить, чьи они.

– На горизонте появился комендант! – прервал и его раздумья, и общее молчание Гольвег.

– Ошибка исключена? – встревожился барон фон Штубер.

– Это его «мерседес». Узнаю.

Штубер присмотрелся к появившемуся у поворота лимузину. Не сумел разглядеть ничего, кроме контуров машины, однако полностью положился на Гольвега.

– По местам! – резко скомандовал он. – Брать сразу же и заталкивать в ближайшую машину. Гольвег!

– Я готов.

– Ваш коронный выход на арену, оберштурмфюрер Гольвег!

Словно предчувствуя ловушку, генерал Бакаи опасливо открыл дверцу и, прежде чем выйти из «мерседеса», высунулся и внимательно, настороженно осмотрел, словно обнюхивал, площадь.

– Осторожничает, – нервно прокомментировал оберштурмфюрер.

– На его месте вы бы вели себя точно так же.

– А если он опять усядется в машину и укатит?

– На его месте вы так и сделали бы, – оставался непреклонным Штубер.

– Лучше скажите, что, в таком случае будем делать, Сократ вы наш.

Единственное, что генерал Бакаи увидел на площади, достойного своего внимания, – так это двух типов в гражданском, которые стояли между машинами, неподалеку от его «мерседеса». Но сбило коменданта с толку то, что они были заняты беседой и совершенно не обращали на него внимания. Еще один тип курил чуть в стороне от входа в отель, до которого было метров двадцать.

Адъютант коменданта уже стоял у дверцы. Слегка наклонившись, он пытался угадать решение генерала: заходить в отель или уехать? Комендант все же решил идти.

Штуберу трудно было понять, почему он решился на этот шаг: то ли потому, что боялся прослыть трусом, то ли действительно рассчитывал повести переговоры с посредниками между Хорти и Черчиллем.

Когда им обоим – коменданту Будапешта и его адъютанту – оставалось преодолеть еще буквально пять-шесть шагов, Гольвег и Штубер рванулись к генералу. Мгновенно сбив адъютанта с ног, они оглушили Бакаи и с помощью подоспевшего Розданова потащили к «пежо».

Непонятно откуда появившийся Скорцени вырвал коменданта из рук своих агентов и с такой силой зашвырнул в машину, что он ударился теменем о стекло противоположной дверцы.

Адъютант генерала все же успел схватиться за пистолет, однако налетевшие на него из-за угла отеля Ланцирг и Ханске мигом обезоружили и оглушили офицера, а затем бросились к машине генерала, чтобы нейтрализовать водителя. Но они опоздали. Родль успел захватить солдата за горло, подтянуть к себе и двумя ударами рукояти пистолета уложить на мостовую.