Гражданин тьмы - Афанасьев Анатолий Владимирович (книга регистрации .TXT) 📗
Иванцов набросал на бумаге разноцветными фломастерами несколько геометрических фигур и спрашивал, тыкая пальцем:
— Это что? А это? А это?
Из всех фигур двойник определил две: треугольник и круг, а из всех цветов различал только красный. Даже зеленый ромб у него тоже оказался красным. Вывод: деградация, близкая к абсолюту, к усредненной россиянской массе, но нельзя исключить и симуляцию, в которой кто-кто, а сам Иванцов достаточно поднаторел.
— Прекрасно, — похвалил он. — Теперь давайте побеседуем на отвлеченные темы. Значит, как вас зовут, не помните?
— Никак не зовут, — буркнул двойник. — Похмелиться не даете, а спрашиваете.
— Об этом позже… Но без имени нельзя, неприлично. Давайте пока условно называть вас Владимиром Евсеевичем.
Запомнили? Владимир Евсеевич Громякин. Повторите, пожалуйста.
У двойника фамилия не вызвала никаких ассоциаций, он послушно произнес:
— Громякин Владимир Евсеевич.
— Сколько вам лет, Владимир Евсеевич?
— Не знаю.
— Вы женаты или холостой?
— Не знаю.
— Вы мужчина или женщина?
— Не знаю.
— В какой стране живете?
— Не знаю.
— Как вас зовут?
— Громякин Владимир Евсеевич.
В стеклянных очах ни единого проблеска эмоций, мертвый взгляд, наполненный смертельной тоской. С таким же успехом можно задавать вопросы роботу. В то же время Иванцов чувствовал, что между ними образовался контакт, хрупкий, как весенний стебелек. И еще он испытал толчок давно, казалось, забытого научного азарта. Если двойник притворялся, то делал это еще более искусно, чем он сам недавно в хосписе.
— Владимир Евсеевич, извините, покину вас на минутку. Вышел в соседнюю комнату. Сидоркин сидел хмурый, а Надин блаженствовала с сигаретой в руке. При его появлении воскликнула:
— У вас получится, Анатолий Викторович! Я же говорила, все получится. Вы очень умный. Не то что я, дура. Иванцов спросил у майора:
— Может, налить ему стопочку? Любопытно, какая последует реакция. Нам в хосписе иногда давали спиртное. Причем перед ответственными процедурами. Помнишь, Надя?
— Мне не давали, — взгрустнула Надин. — Зато каждая мразь норовила изнасиловать.
— Медленно работаете, — сказал Сидоркин. — Уже пора загружать. Не упускайте фактор времени. Иванцова уязвил наставительный тон.
— Почему бы вам не взяться за дело самому?
— Извините, — стушевался Сидоркин. — Беру свои слова назад. Все нервы, будь они прокляты. Насчет спиртного не знаю. Решайте сами. А что это даст?
— Алкоголь высвобождает реакции, притупляет бдительность. Я должен быть уверен, что он не хитрит. Бывшие интеллигенты порой способны на чудовищные мистификации. Знаю по собственному опыту.
Сидоркин любовно перебирал на столе ампулы, нарядные коробочки, склянки.
— Не проще ли вколоть какой-нибудь активизатор? Варягин для начала рекомендовал вот это, смотрите — «Амузонин». Новейшее психотропное средство, разработанное в Пентагоне. Специально для третьих стран. Для изгоев.
— Не ребячьтесь, Антон. Где гарантия, что от вашего препарата он не замкнется?
— Хорошо… Надюша, будь добра…
Надин слетала на кухню и вернулась с чашкой водки и маринованным огурчиком на блюдце. С этим угощением Иванцов вернулся к двойнику. Тот сидел на стуле в той же позе, в какой Иванцов его оставил: руки безвольно опущены на колени, туманный взгляд устремлен в пространство.
— Прошу, Владимир Евсеевич, угощайтесь. Натуральная кристалловская.
Двойник вылакал чашку, как воду, сладко захрустел огурцом, но в глазах ничего не отразилось.
— Как пошла? — улыбнулся Иванцов доверительно.
— Мало, — сказал двойник.
— Ладно, позже добавим… Давайте продолжим беседу. Итак, вы ничего про себя не помните, кроме того что вас зовут Громякиным.
— Я и этого не помню. Но раз вам приятно…
— Хотите, расскажу, кто такой Громякин?
— Зачем?
— Разве вам неинтересно знать про себя еще что-то, кроме фамилии?
— Неинтересно.
Двойник отвечал с натугой и, скорее всего, вообще не стал бы разговаривать, если бы не боялся. Его страх — следствие первичной санитарной промывки мозгов в «Геракле» — тоже хорошо знакомый Иванцову, еще не источившийся до конца из вен, заключался в смутном ощущении, что когда спрашивают, надо быстро отвечать, иначе будет больно, очень больно.
— О-о, Громякин — большой человек, известный политик. У него много власти, много денег, всего много. Народ его уважает, прислушивается к его словам. Он его учит уму-разуму.
— Это я, что ли? — спросил двойник — и его невинное замечание опять вызвало у Иванцова сомнение: не надувает ли? Тем более синюшные губы двойника тронула едва заметная усмешка, дрогнули хищные ноздри.
— Конечно, вы, Владимир Евсеевич. Но пока, к сожалению, не совсем. Есть самозванец, который мешает вам вернуть свое истинное лицо. Чтобы его разоблачить, потребуется ваша помощь. Самозванец силен, с ним не так-то легко справиться. Понимаете, о чем я говорю?
Первый раз в пустых глазах отразился намек на мысль.
— Не хочу никого разоблачать. Оставьте меня в покое. Дайте водки. Больше ничего не надо.
— Вам нечего бояться, Владимир Евсеевич. Вы среди друзей. Водки вы уже выпили. Целую чашку. Куда же больше…
— Тогда отведите, где я был раньше.
— А где вы были, Владимир Евсеевич? На заседании в Государственной Думе?
— В чулане. Там тепло. Хочу спать. Неужели жалко еще чашечку?
Иванцов пошел на уступку, разговор буксовал, никак не входил в русло намеченной схемы. Важнее всего на этом этапе вызвать у двойника доверие, а того уже чуть ли не трясло от страха. Вероятно, мозговая санация задела его психику глубже, чем показалось вначале. Но все-таки контакт был, и то хорошо.
— Владимир Евсеевич, — произнес Иванцов как можно мягче. — Обещаю, здесь вас никто не обидит. И вы получите свою водку. Но сперва выслушайте внимательно, хотя то, что скажу, может показаться неприятным. Этот ваш однофамилец узурпировал все ваши права. Он живет припеваючи, как сыр в масле катается, а вас превратил, прошу прощения, в животное. Отобрал даже память. Вы же не хотите навсегда остаться никем и ничем, без биографии, без семьи, без собственного дома? Иными словами, без всякого будущего. Без человеческого будущего. Хотите или нет?
Двойник сморщился в жалобной гримасе:
— Зачем вы мучаете меня? Дайте водки или усыпите. Трубы горят.
— Про трубы вы уже говорили. Ничего у вас не горит. И никто вас не мучает. Напротив, я хочу помочь, указать путь к спасению… Самозванец действовал, разумеется, не в одиночку — главное зло не в нем. У него могучий помощник, эдакое исчадие ада по фамилии Ганюшкин. Вам что-нибудь говорит это имя?
— Ничего не говорит.
— Прекрасно. Тогда поверьте на слово. В руках этого человека, образно говоря, ключик от вашей души. Надо забрать это ключик. Кроме вас, никто это не сделает. А вы можете сделать. И сделаете. После этого у вас будет столько водки, сколько пожелаете. Море разливанное.
В соседней комнате что-то грохнуло, как если бы тяжелая книга упала с полки. Двойник испуганно вскинул голову, словно потревоженный в зарослях зверь.
— Не отвлекайтесь, — успокоил его Иванцов. — Все в порядке. Это мыши бегают.
— Какие мыши? Зачем мыши?
— Владимир Евсеевич, сосредоточьтесь, пожалуйста. Сейчас принесу водки. Только ответьте, вы готовы выполнить мою просьбу?
— Какую просьбу?
— Пойти к Ганюшкину и забрать то, что принадлежит вам по праву. Свою личность.
На слух Иванцова прозвучало убедительно, но двойник отреагировал неадекватно: безвольно обвис на стуле, руки уронил между колен. Смотрел затравленно.
— Не знаю, чего вы добиваетесь… Мне не нужна никакая личность. Дайте водки — и я усну.
Иванцов внутренне содрогнулся: давно ли он сам был в положении человека с оскопленной душой, а сейчас выполняет роль палача. Так жизнь и играет людьми, как пешками, одного ставит сверху, другого валит наземь; и по какому-то подлому закону тот, кто оказывается наверху, обязательно норовит унизить того, кто внизу. В этом человек уподобляется зверю, но стократ превосходит его в изощренности.
