Матросы «гасят» дикарей - Зверев Сергей Иванович (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .TXT) 📗
Тот повалился, как полено. Затем Дымов рухнул на него сверху, схватил за горло, оказавшееся не толще стакана, сжал так, что самому страшно стало. Дикарь скончался, не сделав своего последнего вздоха.
– За что ты его так? – кряхтел Антонович, посылая своего «партнера по спаррингу» в глубокий нокаут.
– Из враждебных побуждений, – ворчал Глеб, пытаясь в полумраке разобраться, как будет стаскивать с мертвеца его причудливые одеяния и доспехи. – Давай, Шура, время не ждет, облачаемся, как можем.
– Вторым слоем? – не понял Антонович.
– Да как хочешь! Но чтобы со стороны ты был как непуганый папуас, иначе уволю к чертовой матери из Военно-морского флота! Пилите, Шура, пилите, не бойся, в самую гущу не полезем, пройдем по краю дурдома…
Они отчаянно путались в ожерельях, в растительных «корсетах», соломенные юбки еле сходились на бедрах. В целом нормально, маскарадные костюмы держались, грязь пока не отваливалась, щиты из спрессованных птичьих перьев прикрывали «незащищенные» части туловища, копья в руках придавали уверенности…
– Ну, клиника, ну, в натуре клиника… – севшим от волнения голосом бубнил Антонович, уже решивший, что не будет проявлять инициативы, а лишь копировать поведение «мудрого и опытного» командира. Они не выходили из мрака – немного приблизились к освещенной поляне, стояли, приплясывая, пожирая глазами действо.
А в деревне нарастал накал страстей, становилось шумно, весело. Люди спрыгивали с деревьев, примыкали к толпе, ковыляли дряхлые старики с впалыми грудными клетками, с какими-то тряпками на головах – кривоногие и хромые, как Мойдодыры.
Сбегались женщины – страшные, как жизнь в застенках, с обвислыми грудями, в длинных юбках, с пугающими «сеновалами» на головах. На плечах, как в вазонах, – букеты из листьев папоротника. Под ногами у них крутились дети, юркие, как тараканы, – обугленные чертенята с вздувшимися животами и глазами в пол-лица. Население деревни оказалось многочисленным, толпа росла на глазах. Кто-то приплясывал, кто-то садился на корточки, причем у папуасов это выходило так, как никогда не вышло бы у белого человека, они опирались на землю всей ступней, а не только костяшками пальцев. А в центре действия группа страшноватых танцоров исполняла танец Смерти – загадочный, хаотичный, но в целом стильный. На черных обнаженных телах были нарисованы белой краской скелеты, возникало впечатление, что кривляются не люди, а сгнившие трупы, при этом неподвижными оставались маски, наложенные на лица, – мрачноватые оскалы черепов от уха до уха. Танцоры потрясали копьями, совершали групповые перемещения с имитацией атак и защит. Приплясывал «оркестр» – болезненно худой папуас колотил в примитивные барабаны и что-то при этом гортанно подвывал. Двое в юбках дули в полые бамбуковые стволы, извлекая дребезжащие звуки, третий – в трубу из замысловатого корня. Еще один «трубач» манипулировал со скорлупой кокоса – в одно отверстие дул, другое затыкал рукой.
«Перкуссию» усиливал горбун с тройным обвисшим подбородком – тряс руками, с которых свисали на шнурках пустые скорлупки орехов, да так энергично, что, похоже, входил в транс…
В этом было что-то гипнотическое, оно затягивало, разноголосый, но монотонный хор начинал усыплять. Спецназовцы не выходили из темноты, огибали деревню, стараясь не приближаться к толпе. А в центре круга сменились исполнители, откуда ни возьмись объявились люди в обрывках плетеных рыболовных сетей, пошли хороводом.
А потом под подбадривающие крики дружно припали к огню, дружно отпрянули, снова припали… А из гомонящей, хлопающей в ладоши толпы стали по одному выскакивать обитатели деревни, трясли ожерельями из костей, раковин, перьев, зубов крокодила, потрясали копьями, топорами. Забилась в экстазе пожилая женщина со сплющенными «мешками», когда-то бывшими молочными железами, а вместе с ней затряслось украшение на груди – очаровательное ожерелье из прокопченных мышиных черепов…
Две приплясывающие фигуры, наполовину прикрытые щитами, медленно смещались по длине окружности. Сердце бешено колотилось. Что-то плеснули в костер – огонь взметнулся до небес. Толпа заголосила, люди стали прыгать, подались к огню – там что-то происходило, хотелось верить, что не самое страшное. Теперь на «танцплощадке» корчились мускулистые воины с топорами и палицами. Двое «охранников» уже находились у дикарей за спиной, уже рисковали смешаться с толпой, если она вдруг отпрянет.
Приплясывая, они подались в сторону леса позади костра. В «общественном доме» и в хижинах на окраине деревни вряд ли держали пленных – там не было охраны. Они уже входили под сень деревьев, на которых громоздились жилища, здесь тоже отсутствовали признаки «режимности». Из-за дерева выбежали две широкобедрые дамы – одна практически лысая, у другой из «атомного взрыва» на голове торчали две неуместные косички. Они пробежали мимо, хихикнув. Глеб промолчал, а Антонович вдруг подпрыгнул, издал мычащий звук и ударил себя кулаком в грудь. Хорошо, что эту безвкусицу никто не видел.
– Ты чего? – испугался Глеб.
– Прости, командир, – опомнился Антонович. – Так ведь девчонки же…
Да чтоб тебе всю жизнь наслаждаться обществом таких девчонок! Все, довольно суетиться, они обходили свои владения независимой походкой, прекращая воровато озираться и усмиряя дрожь в коленях. Имеют право часовые патрулировать территорию? Людей в этой части деревни практически не было, все собрались у очага «культуры». Горели факелы, воткнутые в землю, они старались к ним не приближаться. Опасливо поглядывали на врытые в землю тотемы – изображения предков, стилизованные под жутковатые человеческие фигуры. Деревья в этой части леса росли не густо, зато каждое дерево было глыбой с многовековой историей. Непосредственно лес начинался дальше – метрах в ста, под ковшом ослепительно яркой Большой Медведицы. Здесь тоже ютились под деревьями жалкие лачуги – не всем обитателям деревни было комфортно на ветвях (а возможно, деревьев на всех не хватало). Шевельнулось что-то у приземистой постройки из толстых веток, и нервы, натянутые до предела, звонко зазвенели!
Глеб всмотрелся – ей-богу, часовой! Рослый, как колокольня, плечи такие, что втроем не обхватить, под ногами у вояки горел факел, озаряя пространство бледноватым свечением. Какие варианты? Они на верном пути, еще немного… Он зашагал к строению, помахивая щитом, а Антонович тащился сзади, не отставал, бурчал под нос какую-то чепуху. За спиной у охранника мерцала откидная занавеска из переплетенных веток, из-под занавески брезжил мутноватый свет – в хижине тоже горел факел.
Отборная гвардия местного вождя! Как жаль, что нет возможности познакомиться с властителем лично… Огромный двухметровый детина с кривым, как ятаган, холимом, череп непропорционально развит, тяжелый лоб, челюсть уступом, элегантен, как королевский гвардеец, мускулистый, как бодибилдер, на плечах что-то вроде эполет – нарукавные повязки, обшитые мехом и унизанные перьями. Вогнутая белая раковина на груди – знак воина, убившего врага. На голове – «гвардейская» шапка из меха кус-куса. Воин что-то требовательно гаркнул, увидев, что к нему направляются двое, ударил древком копья по земле, подкрепляя суровым жестом требование. Глеб остановился примерно в метре. В дикарском наречии он был не силен, знал лишь одно слово «Вааа!» («спасибо», «пожалуйста», «здравствуйте», «до свидания»), его и гавкнул, аналогично ударил в землю копьем, впрочем, не древком, а наконечником, загнав его в землю, чтобы не мешалось. Свободная рука уже провалилась под шкуры, выдернула мачете и вонзила в живот часовому до середины клинка. Тот всхрапнул, как лошадь, остановленная на бегу, схватил Глеба за руку, но он успел провернуть клинок в трепещущей плоти, и хватка громилы ослабла. Покачнулся, оросив себя кровью, пошедшей горлом, и растянулся на пороге в хибару, вздыбив занавеску.
Слева послышался сдавленный хрип – Антонович оприходовал подобного бугая, вывернувшего из-за угла. Аккуратно, мурлыча что-то убаюкивающее, поволок его обратно – за угол.