Легионеры - Нестеров Михаил Петрович (библиотека книг txt) 📗
Другой «Ф-16» возник неожиданно прямо по курсу и осветился двумя яркими вспышками. «МиГ», у которого практически целиком отсутствовал хвост вместе со стабилизатором, стал просто мишенью для американского истребителя.
Две дымные полосы на небе слились в одну, и только сейчас пилот воспользовался катапультой.
Через койку от Николая Сунцова лежит с открытыми глазами женщина. Елена Гущина – бывший командир взвода отдельной роты спецназа ГРУ – моложе летчика, в марте она, возможно, отпразднует свое тридцатилетие.
На соседней койке командир звена «диких гусей» Сергей Марковцев. Разыскивается Интерполом за захват заложников, заказные убийства, лишенный звания и наград. Выражает желание быть прощенным на свой манер: «Кто кем побежден, тот тому и раб».
В его словах звучало много правды. По сути, преступники сдались на милость победителя, в своем милосердии сочинившего указ, больше похожий на сон наяву. В который многие из «диких гусей», явившихся на собеседование в вербовочный пункт, поначалу не поверили. Сон официальный, не идущий ни в какое сравнение с видениями военного летчика Николая Сунцова, однако дающий шанс пусть не избавиться от фантомов в прямом смысле этого слова, но хотя бы сократить их численность. А дальше – поубавится ракет, врезающихся в хвостовые трубы, и прочей специальной бредятины.
Пожалуй, лишь один «гусь», точнее, «гадкий утенок», продолжал сомневаться и сеял среди бойцов диверсионно-разведывательного звена «недоброе, неумное и невечное». Алексей Резанов первым обратил внимание на двух человек в отряде: вначале на Елену Гущину, потом на Николая Сунцова, взглянув нечаянно на его руки. Вначале Алексею показалось, будто летчик не спит, а сощурив глаза от натуги, пытается порвать на груди одеяло.
Елену он подкараулил темным вечерком возле туалета. Резаный не стал обременять себя одеждой и по-простецки поджидал девушку в легком спортивном костюме. Когда он шагнул к ней с распростертыми объятиями, первое ощущение было, что он с разбега напоролся глазом на сук. Затем ощутил жгучую боль в паху. Напоследок Гущина двинула его ногой в грудь и оказалась на нем раньше, чем Резаный пришел в себя.
– Я думала, ты извращенец, любишь подглядывать. А ты, оказывается, еще тот козлик. Ладно, довольствуйся малым. – Она отошла на несколько шагов и… расстегнула «молнию» на камуфлированном комбинезоне. Короче, сделала то, зачем и вышла на свежий воздух.
Вскоре возле лежащего трупом Алексея остановился командир звена. Голос Сергея Марковцева прозвучал ровно, без иронии:
– Мне в отряде нужны здоровые люди. А ты лежишь на снегу.
– Я в туалет вышел, – пояснил нокаутированный боец.
– Новый способ?
– Да. Афганцы, например, если ты не знаешь, справляют малую нужду, стоя на коленях, – просветил старшего товарища Резаный.
– Ну-ну, не буду мешать. Вижу, ты никак не сосредоточишься. Да, кстати, что у тебя с глазом?
– На суку напоролся, – дал исчерпывающий ответ Алексей.
Они продолжали тихо переговариваться. Табачный дым, пластами висевший в казарме, казалось, делал черствые голоса «диких гусей» мягче.
– Николай, тебе сколько лет? – прозвучал вопрос с соседней койки. – Ему дадут пожизненное, – сострил Резаный.
В этом году Сунцову должно было исполниться сорок… По-настоящему счастливых Николай прожил только двадцать шесть. Потом плен, год, проведенный под пытками в катакомбах афганского селения, еще такой же срок, прошедший в душевных муках: за себя, за погибших товарищей, за тех, кто знал его и продолжал летать, кто впоследствии узнает, что он изменил родине, поменял бога, принял чужие традиции, мрачно исполнял обряды на праздниках и с таким же настроением веселился.
– Сорок, – нехотя отозвался Николай. И вдруг, резко повернувшись к Елене и поиграв желваками, спросил: – Хочешь узнать, в каком году я буду отмечать эту круглую дату? В тысяча четыреста двадцать втором. Почему ты не смеешься?.. Ах, ты знаешь все про мусульманский календарь… – усмехнулся он. – Но тогда ты должна знать и другое: не так давно была война, я принимал участие в средневековой битве, расстреливая неверных с воздуха из крупнокалиберного пулемета. И я проиграл эту войну, потому что воевал не с реальным врагом, а со временем. Я видел под собой глухие, выжженные солнцем и напалмом деревни, в огне метались полуодетые люди, они умирали. А я виделся им ангелом смерти… или падшим ангелом.
Сунцов обращался только к Гущиной, но его, притихнув, слушали все.
– Знаешь, я долго ни с кем не разговаривал, только сам с собой. Я сочинял письма в голове, но ни одно не нашло своего адресата. Ты даже не представляешь, сколько писем я сложил! Тысячи, десятки тысяч! И, что самое страшное, не подписал ни одного конверта.
Самое первое письмо родилось в моей голове, когда я сидел в душном подвале и изнывал от жары. Кожа с рук отслаивалась лоскутами, вот на них я и писал. Я выводил буквы на посиневшей от побоев спине; когда кровь капала с разбитого лица, на песке образовывались строки… Тогда мне было всего двадцать шесть.
И в мой день рождения, в самый трудный день плена над поселком прошли наши вертолеты. Я кричал так, что горлом и из ушей пошла кровь. В подвал ворвались «духи», избили меня и Лешку Тимохина, которому досталось ни за что. Я не чувствовал боли, желал только одного, чтобы очередным ударом мне не выбили глаза: я ведь еще не терял надежды увидеть мать, сестру, невесту, пацанов из эскадрильи. А сам слушал и слушал, как где-то высоко в горах умирали звуки двигателей. Я даже уловил, как вертолеты прошли назад, только стороной. Тимохин – сильный парень, но и тот заплакал, а я его успокоить не могу. Потом смотрю, а у него по ноге ползет кто-то похожий на клопа, и я ему честно говорю: «Леша, у тебя по ноге ползет разновидность клопа». Он долго смотрел на меня, хлопая мокрыми ресницами, потом вдруг засмеялся. А вечером тихо сказал: «Коля, ты больше не кричи – у меня спина болит, я больше побоев не выдержу».
Я так и не смог точно определить, когда пришло мое освобождение. Но, думаю, произошло это событие 10 или 12 мая. Мой хозяин наконец-то сумел вытребовать за меня нужную ему сумму. Лешка будто предчувствовал, что наутро мы расстанемся навсегда. Он кивнул мне: «Прощай».
Высокого пакистанца с властным взглядом я видел впервые. Меня подвели к нему. Тотчас к нам подошли еще два вооруженных человека и встали по обе стороны от начальника. Тот долго смотрел на меня, потом спросил по-русски: «Ты летчик?» К чему скрывать? Я попал в плен в форме военного летчика. «Пойдем со мной». Он лично отвел меня к джипу и оставил на попечении своих людей, а сам вернулся к моему хозяину и стал с ним о чем-то оживленно разговаривать.
Мы ехали долго, трое суток, проехали границу с Афганистаном, как я понял, в районе города Чаман, и оказались в Пакистане. Дорогой я ел лепешки и вдоволь пил воду, дорога казалась мне бесконечной. Я уже не помню, как оказался в большом доме. Вначале мне приказали раздеться, потом я довольно долго и с наслаждением плескался водой из бочки. Два пакистанца смотрели на меня с укором. Мне дали одежду – выцветшую сиреневую рубашку и брюки.
Принесли еду, новый хозяин усадил меня за стол, предложил вначале поесть похлебки. Я взялся за ложку, а он, глядя на меня, говорил, называя меня по имени: «Ну вот, Николай, кончились твои мучения. Однако сейчас ты мне должен ответить на вопрос. У тебя только один способ поквитаться с жизнью – отказаться от моего предложения. Уговаривать тебя не стану, как не стану и мучить. Тебе дадут поесть и расстреляют за домом. Могу гарантировать только одно: кроме меня, никто не будет знать твоего имени и ты не будешь воевать против своих. Сначала поработаешь инструктором на одной из баз ВВС Пакистана».
Он говорил, как военный, четко, без пауз, может, в его голосе я почувствовал усталость, но не угрозу. Однако именно эта интонация сказала мне, что, откажись я, меня действительно расстреляют.
Кто не хочет жить?.. Я год провел в подвале, часто теряя сознание от жажды и побоев, и неизвестность добивала меня. Я мог отказаться, но мне в ту пору не исполнилось и двадцати семи. Я не оправдывал себя, я ел похлебку, и мои слезы капали в чашку. Это был тот день, когда мой новый хозяин в последний раз называл меня Николаем. Назавтра я уже был Самиром Хади…
