Крысиные гонки (СИ) - Дартс Павел (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .TXT) 📗
— А вот какой платочек!
— А у меня — шапочка!
— Ножик — видал? Восемь, ето, предметов! Со штопором!
— Со штопором — фи!.. Зачем он нужен — штопор-то!
— Много ты понимаешь! Штопор — нужен! Мало ли… Им… Он — как сверло, вот!
— Ну, если как сверло…
— Классная ложечка!
— Но у Андрюшки, конечно, два патрона!.. Это круто!
— Чо круто — патроны выстрелил, и всё, и нету их; а тут — ложечка!.. На всю жизнь!
— Много ты, Анька, понимаешь! Это же ПАТРОНЫ! Настоящие, взаправдашние! Э-эх! Тебе не понять — потому, что ты девочка!
— Ложечка — лучше! Правда, Санёк?
— Нууу… не знаю…
— Патроны же — выстрелил и всё! И нету!
— А гильзы??
— А, да, гильзы… тогда да. Тогда — конечно. Дай ещё подержать, а, Андрюш?..
Дав девочкам подержать ОДИН патрон; строго назначив за него ответственную и «- Чтоб из рук в руки, а то знаю я вас!», Андрюшка, заметив Вовчика, выбрался из закутка и направился к нему, опять смешно изображая строевой шаг:
— Камрад Хорь, разрешите обратиться!
— Обращайся, Андрей, — разрешил Вовчик. Интересно, что хочет — прямо сейчас, что ли, пальнуть?.. В принципе можно; сходить сейчас за автоматом в «оружейку»…
Но оказалось совсем другое:
— Камрад Хорь, вот меня патронами наградили. А можно я ими НЕ стрельну?
— Как «не стрельну»? А зачем они тебе тогда?
— Нууу… Так-то я знаю ведь как стрелять. Мы же, ето, тренировались — без патронов. И как вы стреляли, я видел. А самому выстрелить — это ведь как без патрона; только с патроном. Пусть у меня останутся. Целые!
— Ну, как хочешь.
Вовчик с интересом рассматривал пацана. Вот ведь — реально военная косточка. Ему бы в Суворовское училище, а он тут, на развалинах цивилизации. В деревенском медвежьем углу. Ну ничего — года через два-три полноценный помощник по военной части будет. Если доживём, конечно.
— Камрад Хорь! А мы в новом году пистолет изучать будем??.
— А как же. Устройство, ношение, хват, производство выстрела… Пока теоретически, конечно. Я говорил — делайте себе пока деревянные.
Обрадованный мальчишка заспешил обратно в угол к детворе.
— Санька, Санёк! Знаешь что? Я договорился. Останутся патроны. Знаешь чо… Я тебе один — дарю! Вот держи!
— Оооо!!..
— Ого…
— Ну, Андрюх… как я…
— Ты же мне друг! А с друзьями нужно делиться! — тем более патронами!
— Тогда и ложечка пусть у нас общая будет!
— Да, правда! Дай пять!
Пацаны по-мужски, под завистливо-одобрительными взглядами остальной детворы, обменялись крепким рукопожатием.
— А зачем — патроны?.. Ложечка — она, конечно…
— Ты, Анька, не понимаешь! Боевая обстановка ведь! А если опять на нас нападут?? — снисходительно объяснял девочке «обстановку» Андрюшка, — А у нас с Саньком — по патрону!
— Да, они могут! — уже понимающе-уважительно согласилась девочка, — Мама говорила… что в любое время могут напасть! Они же — нехристи; заблудшие… Бесами одержимые! — мама говорила. Вы тогда с Саньком нас защитите!
— Ясное дело! У нас же — патроны! Настоящие! Боевые!
— Убить можно недруга, который пришел с войной на твою землю. Убить того, кто угрожает твоей жизни. И небесный и земной суд тебя оправдает. Мучеником становиться совсем не обязательно. Убить того, кто посягает на жизни твоих близких. Убить насильника, посягающего на честь женщины, можно; убить того, кто осквернил храм и угрожает насилием и смертью людям — это не преступление!
Два старика сидят напротив друг друга в маленькой кухоньке и беседуют. Степан Фёдорович говорит горячо и убеждённо:
— Церковное учение сильно искажено сектантами и людьми искусства. Секта толстовцев в свое время провозгласила «непротивление злу насилием». Михаил Булгаков вывел категорически неправильный образ Христа, который отличается от канонического, как простой пьяница и бродяга от святого схимника. «Хорошие люди», — это противоречит самой сути христианства. Люди нехорошие. Они грешны по своей сути. И призваны каяться в грехах. Совершать их, хотя бы в помыслах, и снова каяться. Если кто-то не имеет страшных мыслей, с вами что-то не так. Они есть у всех. У каждого при этом Бог свой. Бог является человеку, — а священники тоже люд, — в том образе, который они способны воспринять. Или не является вообще. И люди живут без Веры и без Бога. Что тоже вполне нормально. Атеизм — отрицание Бога — по сути вера в его существование, спор с ним. Нельзя же спорить с пустотой? Агностицизм — тем более…
Вадим сидит за столом и угрюмо чистит автомат. Его одолевают тяжёлые мысли. Все эти празднества, весь этот «новый год»… Шайтан бы их забрал, этих исусиков из общины, что не согласились с его планом решить разом все вопросы с деревней под Новый Год… Да, опасно, да, рискованно! — но выхода-то нету! Жизнь давно научила работать «на опережение», продумывать ходы… Если бы тогда не сблатовал в Никоновку «Вовок», если бы тогда не взяли эти автоматы, патроны; да те парни бы в живых остались… как бы оно всё ещё повернулось бы??
Да, неловко там вышло — ещё девка со старухой… подвернулись, а что было делать? Тут по-другому не скажешь, кроме как старым-избитым «Не мы такие — жизнь такая!» Зато взяли стволы; и разом с агрессивными «дембелями» вопрос решили. По заветам товарища Сталина: «Нет человека — нет проблемы». Или как в той книжке, что Зулька ребятне вслух читала, старый пират говорил: «Мёртвые — не кусаются!»
Не кусаются — мёртвые! На опережение думать надо!! А что теперь?
Мысли крутятся по кругу, не находя выхода. Самому, одному, что ли?.. Что он один, даже и с автоматом, сделает-то? Подстрелят. А не подстрелят — только разворошит улей. И так-то, чувствуется, вскоре после Нового Года припрутся опять эти — из Никоновки, и в этот раз вот так-то, постреливая с колокольни, не отсидишься! Ну, или, может, после Рождества. Или, если совсем повезёт, и будут чем-то сильно заняты — то до весны… Не, чтоб до весны — это пустые надежды: недаром эти, деревенские, этот раз «ультиматум» выкатили, явно неспроста — ищут повод, чтоб до. баться. А значит — скоро.
Что делать?..
В углу перед зеркалом причёсывается, собираясь в общину, на праздник, старшая, Гузель. Роскошные волосы цвета вороньего крыла. Только Гулька в последнее время вся сама не своя. Почернела вся, круги под глазами, скулы обострились… Тут большим психологом быть не надо, чтобы понять — из-за Владимира всё, что уехал в Оршанск, один… что и в этот приезд пообщаться не удалось. Влюбилась, дура.
На днях вообще страшное дело — почувствовал, что табаком от неё пахнет…
— Ты что, курила?? — молчит…
Пробовал её построить — чуть не сделал хуже. Вскочила из-за стола, глаза бешеные:
— Ата, вы меня лучше не трогайте сейчас!! А то я над собой что-нибудь сделаю!!
Отступился. Она может. Характер. В меня, шайтан меня забери… пусть лучше курит, если это ей помогает. Да уж, пусть лучше курит… Эх, не дал аллах сына.
Возле печки, на матрасике, покрытом вышитым молитвенным ковриком — бабай, дедушка Минулла; в меховой расшитой безрукавке и в красивой, расшитой же тюбетейке. С ним только и получается поговорить, излить душу. Вернее как «поговорить» — высказаться ему. Минулла-бабай всё понимает; он старый, он мудрый. Но что тут его мудрость, если приедет танк… И чем он поможет, если сбежал от старшей дочери жених в город?
Дедушка всегда при деле: то уборкой занимается, то посуду моет, воду греет, печку топит, с ребятнёй общается — главное, чтоб ему, старому, из дому не выходить, — простудится. Сейчас вся детвора в церкви и возле церкви — так он из распущенных на длинные полосы старых пластиковых бутылок плетёт мочалки, коврики. Вадим же и приспособу сделал, чтобы распускать бутылки на ровные тонкие полосы, не заморачиваться с ножницами; а пустых бутылок в окрестностях — мама дорогая! Пацаны же и натаскали.
