Час бультерьера - Зайцев Михаил Георгиевич (читать книги онлайн бесплатно серию книг .TXT) 📗
Студенты зачем-то отобрали у мужиков носилки со мною, полуживым. Едва меня при этом не уронили, черти. Бег трусцой и вопросы-ответы, гам, галдеж и базар продолжились, меня понесли в центральный терем. Диво дивное, чудо чудное, но буквально за каких-то пять минут, пока перемещались гурьбой к терему, Леший в общих чертах уяснил, что за картина предстала пред очами мужиков на перевалочном пункте, именуемом «Поляна». Вопросы Леший задавал дельные, хоть и всуе, и дурацкие уточнения Студента в очках были лишними, и ответы следовали зачастую невнятные, с глупыми дополнениями, а общая картинка все ж таки нарисовалась.
В отличие от избушки китайцев вход в терем предваряло культурное крылечко под козырьком, а вход в «залу» – просторные сени. Меня заволокли на крыльцо, пронесли через сени, в так называемом зале носилки вместе со мной, несчастным и жалким, уложили на стол. Здесь тоже, как и в той избушке, стол находился в центре помещения. Но возле стола не лавки, а стулья, самодельные, но симпатичные. И вместо печурки здесь нормальная «русская печь», вместо лежака, одного на всех, удобные двухъярусные нары. Имеются сундук в углу, буфет с посудой напротив печки и окна настоящие, со стеклами, за занавесками в цветочек. И полочка с книгами, представьте себе, присутствует.
– Все вон! – приказал Леший. – Очкарик, останься.
Мужики, с которыми я уже успел сродниться, и курьеры студенческого вида, толкаясь, вышли в сени, оттуда на крыльцо. По ступенькам крыльца забарабанили сапоги, гомон разговоров все тише и тише. В «зале», в тишине и уюте, нас осталось трое – я на столе, будто покойник, хозяин Леший и интеллигент в очках, в редкой бороденке, с «калашниковым» на узком плечике.
– Очкарик, достань бинты, вату, антибиотики, нашатырь, – продолжил командовать Леший, нагибаясь ко мне, тревожно вглядываясь в мое лицо, сохранившее свежие следы побоев.
Очкарик перевесил автомат с плечика на спинку стула, подошел к сундуку, откинул крышку, полез шуровать во внутренностях. Большущее спасибо Очкарику – оружие болтается на кожаном ремешке слева от меня, то есть со стороны моей полноценной руки. Леший стоит с другой стороны, нагибается ниже, дышит мне в лицо мятой. Завидую Лешему, давненько я не чистил зубы.
Леший нагнул мохнатую голову еще ниже, чуть ли не по слогам произнося каждое слово:
– Сэр, вы меня слышите?
Еще бы я его не услышал! Прямо в ухо орет. Отвечаю:
– Йес, оф кос. Слышу, не глухой.
Я решил ожить сразу, без всяких актерских преамбул. А чего тянуть-то, правда? На фига?
Я ему ответил и схватил полноценной рукой Лешего за бороду. Запустил растопыренные пальцы в густую растительность, сжал волосы в кулаке и рванул на себя. И головой мотнул так, чтобы нос ему своим лбом свернуть набок. И коленку согнул, чтоб одновременно с носовым хрящиком хрустнули ребра хозяина пятизвездочного приюта наркокурьеров. И согнутый локоть калечной руки повернул таким образом, дабы напоролся на него Леший желудком. И он напоролся чем надо, и у него хрустнуло все, что должно было хрустнуть.
Разжимаю кулак, толкаю основанием ладони сокрытый под бородой подбородок Лешего – похожий на Карла Маркса наркоделец летит кубарем.
Хватаю автомат, благо он под рукой. Сжимаю кулак на конце ствола, соскакиваю со стола и бью Очкарика автоматом, аки дубиной. Очкарик поворачивается к сундуку спиной, ко мне очками и получает удар прикладом в висок. Приклад выдерживает, висок – нет. Тело Очкарика валится в открытый сундук, а душа его отлетает к небесам. Шагаю к распростертому на полу Лешему, перехватывая автомат стволом вперед, крепким прикладом под мышку. Шаркаю хромой ногой, мыском бью Лешему за ухо. Не сильно, чтоб душа его осталась в теле, но сознание «уснуло» на время.
Снимая оружие с предохранителя, устанавливая режим стрельбы одиночными, хромаю в сени, стволом открываю дверь на крылечко, перешагиваю порог.
Как я и ожидал – наркоинтеллигенция дистанцировалась от наркопролетариев. То есть Студенты топчутся впереди и справа, раскуривая «Мальборо», а мужики гужуются впереди – слева, смолят «Приму». Семь голов повернуты к крылечку. Стреляю.
Двум Студентам пули разбивают лбы, третьему затылок, третий пытался удрать. Поворачиваю ствол влево, командую мужикам по-иностранному:
– Хенде хох! Шнель, маза фака!
Мужики демонстрируют удивительную смышленость. Враз смекнули сиволапые – ежели их сразу, вместе с наркоинтеллигентами не пришили, знать, не хер и выпендриваться. Руки подняты до горы, без лишних команд мужики выстроились в линейку.
Говорю на ломаном русском с вкраплением иностранщины:
– Один ля мужик, плиз, опускайт хенде хох, энд шнелер собирайт все ружье. Бистро-бистро, мать ваша фак.
Сиплый первым сообразил, чего требует иностранец, осторожно опустил руки, скинул двустволку на землю, обошел остальных, снял с них ружья, покидал все стволы в одну кучу.
– Гут! Зер гут, – похвалил я. – Плиз, майн друга, – указываю забинтованной культей на Сиплого. – Ю, майн фройнд, снимайт каждый ля мужик ремешок из штаны, ферштейн? Бистро-бистро привязать каждый синьер к дерево, андестенд?
– Яволь, – сглотнув судорожно, кивнув услужливо, ответил Сиплый.
Процедуру привязывания ремешками к деревьям подельников Сиплый произвел за пять неполных минут. Сиплый старался, каждого «ля мужик» материл, чтоб плотнее спинами к деревьям прижимались, сильней руки за спины выворачивали, обнимая ими дерева. Сиплый вязал надежные узлы на запястьях товарищей, я лично, спустившись с крылечка, принял у него работу.
– О’кей, моя друга! Теперь ю стенд ап, андестенд?
Сиплый протянул мне свой сыромятный ремешок, подтянул штаны, встал спиной к сосне, завел руки за спину, прижал локти к коре, и я в момент зафиксировал Сиплого, ловко орудуя левой, удерживая «калаш» под мышкой, и пообещал всем пленникам:
– Все мужик будят живая, если будят стенд ап тихо, о’кей? Одна ля мужик не будят тихо, все мужик аллес капут!
– Нешто мы без понятия? – обиделся Сиплый. – Мы люди маленькие, семейные, нам капут никак невозможно, нам надоть детишек, киндеров, кормить.
Вряд ли натуральный иностранец врубился бы в смысл тирады Сиплого, но говорил Сиплый столь жалостливо, что в его полную покорность сильному уверовал бы и зверь дикий. И остальные мужики, солидарные с Сиплым, ему поддакивали, кивали головами, мямлили типа: «Не губите, мы на все согласные, нам по боку, перед кем гнуться, мы и так гнутые».
Удовлетворенный состоянием и настроениями простого народа, я вернулся в терем-теремок. Поднял и усадил на стул Лешего. Он еще не оклемался, сидеть самостоятельно не мог, пришлось привязать Лешего к спинке стула, точнее – прибинтовать.
Бинты я отыскал в сундуке, вытащив оттуда Очкарика. В сундуке отыскались огромные залежи лекарственных препаратов и сопутствующей продукции. Одних бинтов столько, хоть госпиталь учреждай. Кое-что из аптечного богатства я переложил на стол. Обшарил карманы мертвого Очкарика и присвоил классную зажигалку «Zippo». Проинспектировал буфет, отыскал и выставил на столешницу початую бутылку водки. Прогулялся в сени и там пошуровал, нашел подходящую дощечку, вернулся в «залу» с досочкой под мышкой, ведром, до краев полным чистой водой, и кружкой, присобаченной к ведру посредством цепочки.
Скованные одной цепью ведро с питьевой водой и кружку для питья поставил на стул по соседству с мебелью, к коей прибинтовал Лешего. И сам оседлал стул по соседству, предварительно раздевшись до пояса. И занялся своей правой калечной рукой.
Морщась, отодрал от раны на культе старый, пропитавшийся йодом и кровью бинт. Обработал рану перекисью, просушил. Прижал к предплечью найденную в сенях досочку, подходящую по размеру, взялся за чистые бинты.
Вспомнилась бессмертная комедия «Бриллиантовая рука». Скоро, очень скоро моя правая конечность будет выглядеть, как... Ага! Уже выглядит, как у Семен Семеныча Горбункова. Типа, в гипсе. Кто не знает, тот вовек не догадается, что на самом деле я таким образом сокрыл свою особую примету – отсутствие правой кисти. Вскоре я покину перевязочный пункт «Камень», размахивать культей-приметой мне не в кайф, пусть лучше будущие случайные свидетели рассказывают о моей якобы загипсованной конечности.
