Укус Змея - Зайцев Михаил Георгиевич (книги без регистрации .txt) 📗
Дым быстро обволакивает всех и вся. Дым клубится по полу, зависает над головами, причудливыми выпуклостями тянется к потолку. Прекращает играть оркестр. Лишь один альтист инстинктивно выводит низкую ноту, но и она обрывается...
Альт плачет последней нотой, дым еще позволяет Змею видеть на расстоянии вытянутой руки. Змей рядом с жертвой, около накрывших при падении Ольховского секьюрити. Замах — и Змей лупит по челюстям телохранителей рукоятками «стечкиных», окончательно выводит из игры профессионалов охраны...
Вскакивают родовитые старухи, падают венские стулья. Расфуфыренные, ослепшие от дыма дворяне под кайфом бросаются кто куда и падают, падают, падают. И, упав, вскакивают и снова спотыкаются, толкаются, галдят, орут, матерятся похлеще ненавистных им хамов...
Паника разгорается со скоростью лесного пожара в жаркий и ветреный день, а Леший уж достал мощные садовые ножницы, которыми так удобно обрезать веточки да черенки. И Змей уж прижал коленом к полу извивающуюся, аки плющ, жертву-Ольховского...
Паника достигла своего апогея за четверть минуты всего лишь, шум — неимоверный, и топот ног, как приближающийся камнепад со стороны, противоположной эстраде, слышен отчетливо. Это бегут на второй этаж дежурившие на первом гвардейцы Ольховского, пана Аскольда-умницы и того, другого спонсора, которого в зале берегут негры...
Апогей истерики продолжается, он длится и длится, а Леший ловит в шелковые клещи запястье правой руки Ольховского, и — хрусть! — садовые ножницы, типа секач, отхватили крайнюю фалангу большого пальца господина Ольховского...
Ну очень неприятный ви-и-из-г-кри-и-ик Ольховского по количеству децибел бьет все акустические рекорды паникующих.
Акустический удар Ольховского, словно плеть, подхлестнул публику, и те дворяне, что находились ближе к выходу из залы на лестницу, хлынули бурным потоком навстречу гвардейцам спонсоров.
А порученцы сделали дело и побежали, откуда пришли. Они бежали, как чемпионы-регбисты, толкаясь и уворачиваясь от толчков. Они не очень-то церемонились с публикой, и все же их здорово тормозили почти ослепшие, как и порученцы, от дыма, ошалевшие, паникующие живые препятствия.
Змей бежал впереди. Бежал то грудью, то левым, то правым боком вперед, а Леший за спиной у напарника повторял маневры. Змей рассекал толчею слепых сноровисто и красиво, по-чемпионски, однако со скоростью, оставлявшей желать лучшего. И тогда Змей, направив стволы вверх, начал — бах! бах! — палить в потолок. И живые препятствия шарахнулись в стороны от его канонады, и скорость порученцев сразу же возросла вдвое...
Наконец-то! Вот и он — выход в коридор-загогулину, проем с дверью в стене, к которой примыкает эстрада. Дверь распахнута, прыжок за порог, еще прыжок, и нет прежнего задымления. Только жидкий дымок колышется под ногами, достигая уровня коленок, как будто туман. И, утопая по брюхо в этом тумане, поперек коридора стоит — миль пардон! — раком совсем молоденькая дворяночка. Стоит, так сказать, в позе и навзрыд рыдает, роняя сопли. Уползла родимая из бального зала, возможно, Наташа, быть может, и по фамилии Ростова, кто знает?..
— Спокойно, девушка. — Змей, ускоряясь, перепрыгнул дворяночку.
— Удобно стоишь, — перемахнул через девушку Леший. — Времени в обрез, а то б я тебя это самое, по-пролетарс...
Выстрел!
Выстрел оборвал пошлость Лешего, пуля сбивает Лешего с ног...
Еще выстрел! В спину Змею...
Но падающий ничком Леший задел напарника, пошатнул, и, вместо того, чтоб попасть под лопатку, пуля прошила бок порученцу с двумя «стечкиными»...
Не оборачиваясь, Змей бьет стволами себя по плечам, спускает курки, глохнет, крутится, приседая, смещаясь в сторону. Доля секунды, и его стволы, и его глаза смотрят туда, откуда прилетели чужие и куда им в ответ улетели его, Змея, пули...
За порогом бального зала высится выразительная фигура негра. Как в американском кино полицейские, он держит перед собой обеими руками внушительный никелированный пистолет, он по-киношному расставил согнутые в коленях ноги, он весь из себя чертовски харизматичен. Дымок корчится у его ног, сизая струйка вьется из блестящего дула, бурая капля набухает во лбу и проливается из дырки в черепе. Одна пуля Змея ушла в «молоко», вторая вошла в череп. Поза у негра устойчивая, и только поэтому он не рухнул сразу, а дал себя, мертвого, рассмотреть раненому порученцу.
Бурая струйка из дырки во лбу впиталась в негритянскую бровь, и потомок африканских рабов рухнул. Рухнула и, возможно, Наташа, быть может, Ростова. Негр лишился жизни мгновение назад, девушка потеряла сознание только что.
Упал на одно колено Змей. Не смог сдержать стона, разжал правый кулак, бросил «стечкин», схватился за правый бок — шелк перчатки окрасился красным. Стиснув зубы, подавив стон, Змей перевернул Лешего с живота на спину.
— Палец... — прошептал Леший.
Отрезанный у Ольховского палец укатился неведомо куда. Леший, падая, его потерял, выпустил из конвульсивно разжавшейся руки...
А время идет, бежит, обгоняет! Оно, черт подери, бесстрастно, проклятое время. Никак не могли ожидать порученцы — ну никак! — что спонсор, который так и остался безликим в их памяти, пошлет негра в погоню. Однако следует ожидать — и скоро! — сборного отряда гвардейцев, которых встречный поток и куча-мала в зале задержат максимум на минуту. И это самый оптимистический максимум!..
И — раз, и — два... Змей считал секунды и шарил правой ладонью в дыму, похожем на туман. «Стечкин» в его левой руке направлен в сторону зала.
Сюртук на его правом боку тяжелеет от вытекающей из сквозной раны крови...
И — двадцать, и — двадцать один, и — двад... Вот он — трофей! Найден! Чертов палец, ради которого и затеяли весь сыр-бор! Куцый обрубок с ногтем, чтоб его... Скорее взять его... Быстрей сунуть за пазуху, во внутренний карман сюртука...
Из зала в коридорчик буквально ворвались две женщины в порванных концертных платьях, растрепанные, одна машинально подхватила с собой смычок, в глазах у обеих безумие, губы дрожат, обе стремительны, словно валькирии, и плевать им на «стечкин» Змея, они — матери карапузов, тех самых, что не давали девочке слушать сказку. Материнский инстинкт сильнее страха, он гонит их вперед, он запрещает бояться мертвого негра, на вид умершую дворянку, раненых порученцев, оружия. Они из той породы матерей, что и коня на скаку, и в горящую избу. Их малышам повезло...
Змей чисто рефлекторно едва не отреагировал на появление в коридорчике новых фигур нажатием дуги спуска. Слава богу — едва. Музыкантши пронеслись мимо Змея, взбаламутив дымы ногами, со скоростью, которой Змей позавидовал. Раненый да еще с нагрузкой — Лешим, — он вряд ли сумеет так же быстро убегать дальше, но должен, обязан, иного выхода нет, постараться, выложиться, вопреки всему.
— Держись!.. — Змей подхватил Лешего, приподнял, заскрежетал зубами и с трудом, но все же закинул партнера себе на плечо. В глазах потемнело, и все же Змей встал вместе с дополнительным весом.
Змея шатало, голова Лешего билась о крестец, бедро смяло левое ухо, ноги болтались у живота. Змей удерживал Лешего на левом плече вооруженной рукой, правой ладошкой держался за бок. Змей, шатаясь, скособочившись, перебирал, частил ногами, убегал. Каждый шаг отнимал силы, но с каждым шагом становилась все ближе, ближе и ближе дверь в клозет, где есть закрашенное окно, выходящее на набережную Москвы-реки.
Змей нисколько не сомневался, что сбитый телохранителями с ног Аскольд Афанасьевич сам, лично, упиваясь собственной наглостью, в нелепом положении лежа достанет... нет, уже достал «Моторолу» и уже сделал ключевой звонок водителю самосвала. Чего рычал в трубку мобилы умнейший пан — совершенно неважно. Чего-нибудь про теракт, кошмар, ужас, про здоровье и насущную необходимость всеобщей мобилизации для защиты себя, любимого. Змей не сомневался, что пан Аскольд блестяще имитировал и шок, и трепет. Не сомневался и в том, что сотовый абонент, ответивший Афанасьевичу, уже выводит грузовик-самосвал из засады...
