Лёжа со львами - Фоллетт Кен (книги без регистрации полные версии .TXT) 📗
С отходом Рабии в сторону Жан-Пьер активнее стал проявлять себя. Он был нежен и предупредителен с Шанталь и вместе с тем внимательно и с любовью относился к Джейн. Именно он настоял на том, чтобы подкармливать Шанталь кипяченым козьим молоком, когда та просыпалась ночью. Для этого Жан-Пьер из своих медицинских запасов соорудил детский рожок и при необходимости сам вставал ночью. Конечно, Джейн всегда просыпалась, когда Шанталь начинала кричать, и уже не ложилась, пока Жан-Пьер кормил дочь из рожка. Но все это было не столь утомительно, и в конце концов Джейн избавилась от ощущения крайнего изнеможения и отчаяния, которые так мучили ее.
В результате, хотя над Джейн все еще довлела озабоченность и неуверенность, она нашла в себе силы для терпения, которые, видимо, дремали в ней, но о которых прежде она даже не догадывалась. Хотя это не были глубокие инстинкты или уверенность в своих потенциальных способностях, Джейн черпала в этом силы для того, чтобы с достоинством преодолевать каждодневные испытания. Джейн ловила себя на мысли, что даже сейчас она почти на час, нисколько не тревожась, могла отлучиться от Шанталь.
Приблизившись к скоплению домов в центре деревни, женщины постепенно исчезали за глиняными стенами дворов. Чтобы попасть к себе в дом, Джейн пришлось спугнуть целую стаю кур да еще отогнать в сторону тощую корову. В доме находилась Фара, которая при свете лампы старалась убаюкать Шанталь. Ребенок еще бодрствовал и, видимо, очарованный пением девушки, разглядывал ее широко раскрытыми глазами. Это была колыбельная с простыми словами и сложной восточной мелодией. «Какой симпатичный ребенок, – подумала Джейн, – с пухлыми щечками, маленьким носиком и голубыми-преголубыми глазами».
Она велела Фаре приготовить чай. Девушка была на удивление застенчивой. Когда она стала работать на иностранку, на первых порах ей с трудом удавалось преодолевать страх. Со временем это возбуждение прошло, и страх перед Джейн превратился в восхищение и преданность к ней.
Несколько минут спустя вошел Жан-Пьер. Его широкие штаны из хлопка и рубашка были в грязи со следами крови. На его длинных каштановых волосах и темной бороде виднелись следы пыли. Выглядел он уставшим. Жан-Пьер был в деревне Кхени, в пятнадцати километрах вниз по долине, чтобы оказать медицинскую помощь пострадавшим от воздушного налета. Джейн приподнялась, чтобы поцеловать его.
– Ну, как там было? – проговорила Джейн по-французски.
– Плохо, – он нежно прижал ее к себе, после чего наклонился над колыбелью Шанталь. – Хелло, крошка – Он улыбнулся, а Шанталь что-то пролепетала в ответ.
– А что же случилось? – спросила Джейн.
– Бомба угодила в дом, где жила семья. Дом был расположен на некотором расстоянии от деревни, и они считали, что так безопаснее. – Жан-Пьер повел плечами – Потом привезли несколько раненых повстанцев, которые южнее приняли бой. Вот почему я так задержался. – Он сел на груду подушек. – У нас есть
– Уже поставила, – проговорила Джейн. – И что, это была засада?
Жан-Пьер закрыл глаза.
– Да, ничего особенного. Доставили на вертолетах солдат, которые по причинам, понятным только им одним, заняли селение. Жители бежали. Мужчины, получив подкрепление, начали обстреливать русских с холмов. Потери с обеих сторон. Потом у повстанцев кончились боеприпасы и они отошли в горы.
Джейн понимающе кивнула. Она с сочувствием относилась к Жан-Пьеру. Это было тягостным делом – оказывать медицинскую помощь жертвам бессмысленной битвы. Бэнда еще никогда не подвергалась оккупации, но Джейн жила в постоянном страхе, что это может произойти. В кошмарном сне она куда-то все бежала, прижав к груди Шанталь, а над нею кружили вертолеты, с которых пулеметные очереди вонзались рядом с нею в каменистую почву.
Вошла Фара с горячим зеленым чаем, плоскими хлебными лепешками, которые назывались нан, и глиняным кувшином со свежим маслом. Джейн и Жан-Пьер начали ужинать. Масло было редкостью. Свой вечерний нан они обычно макали в йогурт, свернувшееся молоко или масло. В полдень они обычно ели рис с соусом, отдававшим мясом, а это вовсе не означало, что в нем действительно было мясо. Раз в неделю они лакомились курятиной или козлятиной. Джейн, которая все еще ела за двоих, каждый день могла позволить себе яйцо. В это время года на десерт было много всяких фруктов – абрикосы, сливы, яблоки и шелковица. Джейн очень хорошо чувствовала себя на такой диете, большинство англосаксов наверняка назвали бы ее голодным рационом, а вот кое-кто из французов увидел бы в этом основание для самоубийства. Глядя на своего мужа, Джейн не смогла сдержать шутку:
– Может, к твоему стейку немного беарнского соуса?
– Нет, спасибо. – Жан-Пьер протянул ей свою чашку. – Но может быть, еще капельку белого Шато Шаваль? – Джейн подлила ему чая, и он пригубил, словно смакуя утонченный букет редкого вина. – Вино урожая 1962 года иногда недооценивают из-за того, что он шел следом за незабываемым 1961 годом, но я с самого начала был убежден, что его относительная неординарность и безупречная утонченность почти ни в чем не уступают абсолютному совершенству и изысканности его несравненного предшественника.
Джейн ухмыльнулась. Постепенно Жан-Пьер становился самим собой.
Шанталь заплакала, и этот крик мгновенно отозвался в груди Джейн. Она подхватила ребенка на руки и стала его кормить. Между тем Жан-Пьер продолжал есть.
– Оставь немного масла для Фары, – сказала Джейн.
– О'кей, – сказал Жан-Пьер. Собрав остатки ужина, он вынес их наружу, вернулся он с вазой шелковицы. Пока Джейн ела, Шанталь сосала грудь. Вскоре ребенок уснул, но Джейн знала, что через несколько минут Шанталь снова проснется и захочет еще.
Жан-Пьер отставил вазу и сказал:
– Сегодня снова кое-кто жаловался на тебя.
– Кто же? – резко спросила Джейн.
Жан-Пьер бросил на нее взгляд, полный смущения и упорства.
– Мохаммед Хан.
– Но он говорил не за себя.
– Может быть.
– И что же он сказал?
– Что ты учишь деревенских женщин, как стать бесплодными.
Джейн вздохнула. Ее раздражала не только ограниченность мужчин в этом селении, но и то, с каким «пониманием» относился к этим жалобам Жан-Пьер. Ей хотелось, чтобы он взял ее сторону, а не защищал ее обидчиков.
– За всем этим, конечно, Абдулла Карим, – проговорила Джейн. Жена муллы часто появлялась на берегу и наверняка рассказывала своему мужу все, что там слышала.
– Может, ты это прекратишь? – произнес Жан-Пьер.
– Ты о чем? – Джейн почувствовала жесткую интонацию в собственном голосе.
– Прекратишь рассказывать им, как избежать беременности?
В таком изложении это было неточное и нечестное воспроизведение того, чему Джейн учила женщин деревни. Тем не менее, она и не думала защищаться или оправдываться.
– А почему, собственно говоря, надо прекращать?
– Потому что это создает трудности, – проговорил Жан-Пьер с нетерпеливым видом, который всегда раздражал Джейн. – Если мы глубоко оскорбим муллу, нам, может быть, придется покинуть Афганистан. Что еще важнее, это может подорвать авторитет организации «Врачи за свободу», и тогда повстанцы могут отказаться принимать врачей. Для них это священная война, и, знаешь, духовное здоровье важнее физического. Они могли бы обойтись и без нас.
Были еще и другие организации, которые направляли из Франции в Афганистан молодых врачей-идеалистов. Но Джейн промолчала. Она лишь заметила: «Ну что ж, придется пойти на этот риск».
– Придется? – проговорил Жан-Пьер, и она увидела гнев на его лице. – А почему придется?
– Потому что с этими людьми мы можем поделиться фактически единственной непреходящей ценностью – информацией. Конечно, очень важно смягчать страдания раненых и давать людям медикаменты против бактерий, но все дело в том, что у них никогда не будет достаточного количества хирургов и лекарств. Но в перспективе можно улучшить их здоровье путем распространения основных знаний в области питания, гигиены и профилактики. Поэтому следует продолжать начатое дело, даже если, это вызовет недовольство Абдуллы.
