Черное платье на десерт - Данилова Анна (первая книга .txt) 📗
Я бы, может, поняла еще, что все это происходит со мной потому, что на мне чужая одежда, которая привлекает вполне конкретных людей, с которыми у Пунш, вероятно, были какие-то общие дела. Но сегодня-то я в белом кимоно, которое мне подарила мама! Это моя одежда! Следовательно, я – это я, а не Пунш, и не собираюсь отвечать за ее поступки.
Но вот здесь моей злости не хватило, чтобы выдать все, что я тогда подумала, этому «итальянцу» вслух – у меня отнялся язык.
Так и не притронувшись к жареной форели, от которой исходил такой дивный аромат, что казалось невероятным уйти вот так, оставив ее на съедение распаренным и смертельно уставшим официанткам-сомнамбулам, я, едва передвигая ноги, поплелась за незнакомцем, проклиная ту силу, которая, я знаю, существовала и которая толкнула меня в спину тем странным, нервозным утром, когда я приняла решение лететь в Адлер…
Мы свернули с центральной пляжной аллеи, ведущей к пирсу, и углубились в поросшую густым самшитом аллейку, поднялись по узкой лестнице к калитке небольшого каменного дома с решетчатыми окнами, увитыми виноградом, где «итальянец», больно схватив меня за руку, почти насильно втащил на крыльцо, толкнул впереди себя дверь, и я оказалась в прохладном темном помещении, пахнувшем то ли сыростью, то ли грибами. Как и у людей, у каждого дома есть свой неповторимый запах. Так вот, теперь ЭТОТ запах вызывает у меня только страх. Ведь что может быть страшнее неведения?
– Ты же не станешь отрицать, что весь прошлый месяц провела здесь, на побережье? – спросил меня сильным, с хрипотцой, голосом незнакомец, грубо усадив в низкое широкое кресло, стоявшее в уголке утонувшей в зеленоватом сумраке комнаты, где мы очутились спустя несколько мгновений. Хозяин или хозяйка этого жилища явно были аскетами – ни единой лишней вещи, все самое необходимое, простое и старое: глиняные кувшины на подоконниках, тяжелая на вид самодельная мебель, топчан, покрытый белой овечьей шкурой, пара стульев, часы на стене… В тот момент они, возможно, отсчитывали последние минуты моей жизни.
– Нет, не стану…
– Это ты была четвертого мая с Мисропяном в ресторане «Пирс»?
– Предположим…
Сейчас я, пожалуй, уже могу дать оценку своим действиям: да, я почти призналась «итальянцу» в том, что была четвертого мая в ресторане «Пирс», хотя я там никогда не была и даже не знаю, где он находится; но дело в том, что в любом случае, что бы я ни сказала, выбор был невелик: либо все отрицать и стать жертвой бандитов, принявших меня за ту, по чьей вине что-то случилось с каким-то Мисропяном, либо выиграть время, притворившись той, кого во мне видели, – а почему бы и нет?! – и поводить их за нос, пообещав вернуть какой-то там товар…
Если еще учесть, что нервы мои были на пределе и голова, естественно, после целого дня, проведенного на солнцепеке, соображала весьма слабо, то, очевидно, я приняла правильное решение, выбрав политику соглашательства. Во всяком случае, теперь у меня появился шанс.
– Ты была с Мисропяном?
– Ну и что? Это мое личное дело.
– А что вы делали после ресторана? Поехали к нему домой, в Туапсе? Что ты молчишь? Вы были у него дома или в магазине?
Я ничего не понимала. Какой магазин? Какой Туапсе?
– Молчишь? Ничего, сейчас приедут мои ребята, и тогда ты быстро все расскажешь… А сейчас раздевайся.
Лицо «итальянца» прямо на глазах розовело, у него изменился даже тембр голоса, стал бархатистее, нежнее, что ли.
– Я понимаю, ты напугана, ты видишь меня в первый раз, но тебе не привыкать… Яша мне рассказывал про тебя, так что не ломайся, ложись… Расскажешь мне все сейчас, отведешь туда, куда спрятали товар из библиотеки, отпущу. Правда отпущу, как птицу… Ты мне не нужна, у меня все равно нет таких денег, какие были у него, и ты найдешь себе другого, но этот товар – мой, понимаешь? Он куплен на мои деньги и привезен сюда моими людьми. Мисропян должен мне, он хотел расплатиться своей женой, но она мне не нужна, мне нужен товар, товар либо деньги…
Говоря все это, он возбудился и теперь, полуодетый, пытался опрокинуть меня на топчан, давил сильной мускулистой рукой мне на плечо, пока я не выдержала и не откинулась назад, на овечью шкуру. Воспользовавшись этим, он свободной рукой распахнул на моих бедрах кимоно и, склонившись надо мной и обдавая меня горячим дыханием, к которому примешивался запах вина и табака, разомкнул мои бедра своим коленом.
– Я скажу тебе, где товар, если ты сейчас остановишься, – прошептала я, не желая принять его. Я словно одеревенела, и уже казалось, что это не он набросился на меня, а мои колени зажали его колено и не хотят выпускать. Он был противен мне, я понимала, что такой прилив желания был вызван лишь видом моего полуобнаженного тела да еще и той необычной обстановкой, в которой мы оказались. Обычное животное чувство – ничего более.
Но он уже не слышал моего голоса, он даже не понял, что я практически СОГЛАСИЛАСЬ сказать ему, где находится его проклятый товар, – настолько он был ослеплен желанием. Он взял меня, как брал меня совсем недавно Варнава – без любви, словно утолил жажду. Его сухое костлявое и жесткое тело оказалось более сильным и, как ни странно, более нежным, чем я предполагала. Однако больше всего меня поразила физиологическая особенность его тела – с таким мужским достоинством он мог бы стать центральной фигурой маркесовских чувственных романов. Варнава по сравнению с ним казался мальчиком.
Мы не заметили, как наступила ночь. «Итальянца» звали Сос.
– Где же твои ребята? – спросила я, когда он принес мне откуда-то холодного вина и домашнего соленого сыра.
– Если тебе мало, то я могу еще, – с готовностью ответил он, промокая свое тело простыней и демонстрируя свою воспрянувшую силу.
А я смотрела на чисто выбеленный потолок, ждала, замерев, прилива новой чувственной волны, грозившей окончательно опустошить меня, и в который раз спрашивала себя, что я делаю здесь, в этом городе, в этом доме и на этом топчане? И кто этот мужчина, так неистово вторгающийся в меня и внушающий мне одновременно страх и ответное желание? И что вообще со мной происходит? За кого меня принимают? И сколько еще мужчин будут проделывать это со мной, пока я не вернусь домой, под крыло своей не менее страстной тетушки, открывшей объятия моему молодому любовнику?
Я бы могла еще долго рассуждать на эту тему, и знаю, что все объяснения моей пассивности выглядели бы более чем убедительными, хотя в каждом слове сквозила бы ложь. Все женщины лгут, и лгут очень много. Ни одна из нас еще никогда не раскрылась ни перед кем полностью. Да, безусловно, обстановка располагала к любви, потому что было очень тихо, в доме, кроме нас двоих, никого не было, за окнами шумел сад, от топчана исходил крепкий запах овечьей шерсти, а от мужчины – аромат табака и виноградного вина; а еще он был грубый, но чудесно грубый, как раз такой, чтобы женщина почувствовала себя униженной… Женщине необходим хотя бы один процент униженности, пусть это будет даже в самом прямом смысле. Как бы то ни было, но Сос оказался прекрасным мужчиной, и я, понимая, что никогда и никто не узнает о том, что произошло здесь, в этом доме, почти сразу же перестала сопротивляться, едва лишь почувствовала его. Возможно, всему виной было его потрясающее тело… Но все равно: прошла ночь, настало утро, и только к обеду следующего дня мы покинули эту комнату, оставив после себя пустой кувшин с каплей вина и несколько сырных крошек на столе.
А на крыльце, зажмурившись от яркого солнца, я призналась ему, что меня зовут Валентина, что я никогда в жизни не видела Мисропяна, не была в Туапсе и не знаю, о каком товаре идет речь.
Вечером в туапсинскую гостиницу, в которой остановилась Екатерина Смоленская, приехали Павел Баженов из Голубой Дачи и Миша Левин из Мамедовой Щели. Екатерина еще находилась под впечатлением телефонного разговора с Изольдой, рассказавшей ей об исчезновении Валентины и покушении на Варнаву. Собравшись с мыслями, она сообщила коллегам о том, что в подвале библиотеки были найдены трупы Мисропяна и его охранника, – высказала свои предположения относительно того, что библиотека использовалась директором ювелирного магазина в качестве склада для хранения наркотиков, а также поделилась своими планами в отношении Карины.
