Заблудившиеся на чердаке - Щупов Андрей Олегович (книги онлайн полностью TXT) 📗
— Видали? Детей, спрашивает, каких! — издевательски проухал филин.
— Действительно! Будто не сами выдумали про детей и про цветы. Только болтать горазды!
— И еще жрать!
Евгению Захаровичу стало стыдно. Чтобы как-то загладить вину и успокоить гудящую перед лицом пчелу, он протянул руку и неловко потрепал уцелевшие одуванчики по вихрастым головушкам. Бог его знает, как тут себя вести…
С осторожностью поднявшись, он осмотрелся, и поблизости тотчас обнаружилась тропа. Он вздохнул с облегчением. По крайней мере не надо было шагать по поляне, топча траву и цветы.
Стоило ему ступить на тропу, как пчела тут же отстала. Правда, сама тропа выглядела не совсем обычно, но что, черт подери, тут выглядело обычным? Еще минуту назад этой узенькой лесной дорожки здесь не было вовсе — и вот уже на глазах она раскатывалась от ног пыльным рулоном, торопливо убегая за деревья, петляя между кустами и муравейниками. Полынь, одуванчики и стебли подорожника, завидя ее приближение, с шелестящим гомоном расступались. Скорее следуя традиции, нежели из нужды, Евгений Захарович ущипнул себя за плечо. Нормальная человеческая боль. Уж в чем в чем, а в этом он разбирался. Как всякий живущий на Земле… Оглянувшись на ворчливых птиц, он нерешительно двинулся по тропке.
— Что-то не больно поспешает! — немедленно прокомментировали сзади.
— А куда ему спешить! Знает, небось, что время из-за него остановили. Вот и не торопится.
Стараясь не обращать внимания на голоса, он продолжал движение. В самом деле, если умеют ругаться насекомые, отчего не поболтать птицам?
Евгений Захарович ойкнул. Он чуть было не ступил в сторону. Тропинка была чересчур узкой, и временами ему приходилось просто балансировать. Оступиться — значило обязательно раздавить какое-нибудь неприметное существо, а в этом лесу подобная неосторожность могла быть чревата последствиями. Евгений Захарович не строил иллюзий. В мире, окружающем его, правила флора и фауна. Царских скипетров и человеческих пьедесталов здесь не признавали, и за некоторые из царских замашек вполне могли наказать.
Послышался громкое сопение, и Евгений Захарович скосил глаза назад. Тоненько чихая и утираясь крылом, следом за ним вперевалку шлепал гадкий утенок. Гадкий… Евгений Захарович впервые назвал его таким именем. Что-то промелькнуло в памяти, но не задержалось. Действительность была поразительнее любых умозаключений.
Слева и справа таились многочисленные сюрпризы, и, еще издали завидев человека, лесные обитатели поднимали подозрительную возню. На голову ему сыпалась труха, летели хрусткие шишки и обломки веток. Прикрывая глаза руками, он силился разглядеть неуловимых стрелков, но различал лишь смутные тени и дрожь потревоженной листвы. Прислушиваясь к себе, Евгений Захарович ничего не понимал. Он действительно досадовал и злился на выходки лесных шалунов, но при всем при том ясно сознавал, что злость его абсолютно несерьезна. Удивительно, но он готов был даже подыгрывать лесу! В конце концов почему бы и не подыграть? Природа столько претерпела от людской изобретательности, что грех было не доставить ей эту маленькую радость. И он продолжал потешно отмахиваться от шишек, пригибаясь и подскакивая, стараясь удержаться на узенькой тропке. Лесу это явно нравилось. Поведение Евгения Захаровича было оценено по достоинству, и шишки летели уже не столь густо, как это было в самом начале. Путешествие продолжалось, и с неясным удовольствием Евгений Захарович прислушивался к голосам проказничающих животных, запрокидывая голову, созерцал в просветах между древесными кронами в синем перевернутом океане ленивых задумчивых китов. Белые и необъятные, они плыли небесным стадом и если смотрели вниз, то, должно быть, видели его мошкой, пробирающейся меж ворсинок зеленого ковра, а может быть, не замечали вовсе. Они существовали в разных измерениях — облака и он.
Задержавшись возле юной, по-особенному стройной сосенки, Евгений Захарович ощутил вдруг странное желание. Ему вдруг до боли захотелось услышать внутренний пульс дерева, голос смолистого сердца, упрятанного в глубине древесного естества. Прижавшись к стволу ухом, он затаил дыхание, и что-то снова зашевелилось в памяти, с робостью стало пробиваться наружу. На Евгения Захаровича накатило очарование былого. Да, конечно! Подобное он уже слышал в детстве, когда, не стесняясь лазить по деревьям и подражая птицам, мастерил в ветвях гнезда и когда объятия с покачивающимися стволами казались самым обычным делом и никак нельзя было предположить, что эти объятия с такой предательской легкостью перейдут по прошествии времени на женщин. Или, может, есть какая-то загадочная связь между деревьями и женщинами? Сравнивают же последних с ивами и березками?.. Евгений Захарович блаженно зажмурился. Костяной перестук прокатился по вытянутому струной телу от далекой верхушечной хворостины до утопленных в почве корней. И еще раз — волна за волной, пока не угас ветер.
— И чего слушает? — прокрякал за спиной утенок.
— А он и сам не знает, чего слушает, — тотчас отозвались сверху.
Евгений Захарович не без труда заставил себя оторваться от дерева. Утенок сидел в траве и угрюмо чистил клюв о серые перепачканные крылья. Он ждал, когда Евгений Захарович двинется дальше. Маленькие глазки его сердито поблескивали. Поведением своего спутника он был явно недоволен.
— И что ты за мной бродишь? — Евгений Захарович осторожно опустился на корточки.
Фыркнув, утенок демонстративно отвернулся. То ли был он из породы гордецов, то ли вообще не заговаривал с людьми. Покачав головой, Евгений Захарович поднялся и продолжил путь. И снова полетели шишки, зашуршала осыпающаяся кора. Лес был наводнен задирами и забияками. Пришлось снова прикрываться руками и отплясывать замысловатый танец. А когда один из пересекающих тропу кореньев, скрипя от натуги выпростал из-под земли узловатое колено, Евгений Захарович не стал огорчать старика и покорно споткнулся. Дробно смеясь, корень змеей зашевелился в грунте, расталкивая сонных соседей.
— Как я его, а? Мда… Так вот!..
Ему хрипло возразили.
— Вот если бы он растянулся, — тогда да. Тогда совсем другой ракурс. А так — ни то, ни се…
— Много вы, молодые, понимаете! Критиканы зеленые… Ты так-то сперва попробуй, а потом уже говори!
— И попробую!
— А вот бы и не болтал!..
Перебранку корневищ, похожих на песочного цвета питонов, Евгений Захарович так и не дослушал до конца. Сделав еще пару шагов, он замер, ошеломленно уставившись вперед. Всего в нескольких метрах от него в воздухе мерцала золотистая необъятная паутина. Исполняя роль гигантского занавеса, она разгораживала лес надвое, хотя трава, кусты и деревья с той стороны выглядели на первый взгляд точно такими же. Евгений Захарович продолжал внимательно всматриваться, но разницы по-прежнему не улавливал. Те же цветы красовались на полянах, и так же гудели над ними пчелы и мухи. Мелькали, падая и вздымаясь, бабочки — трогательные и неумелые летуны, выцеливая зазевавшуюся мошкару, с высоты пикировали глазастые стрекозы. Евгений Захарович рассмотрел, что тропинка добегает до прозрачного занавеса и там исчезает. Вернее, с той стороны она становилась едва приметной, словно по густой разросшейся траве давным-давно никто не ходил. Впрочем, какая разница? Ему-то все равно надо было ТУДА, и он догадывался, что ни ответов, ни разъяснений ни один обитатель леса ему не предложит. Душой он готов был перешагнуть волшебную черту, но разум, отягощенный бессмысленным опытом, советовал не торопиться, высказывая одно сомнение за другим. Заподозрив неладное, утенок подошел ближе и, вытянув тонкую шею, недовольно зашипел:
— И чего встал?.. Все равно ведь ничего не придумает.
Об Евгении Захаровиче опять говорили в третьем лице. И снова кто-то невидимый словоохотливо подхватил:
— Всю жизнь думают! Мудрецы! Философы доморощенные! Цари в кепках!..
Евгений Захарович промолчал. Ругаются, и пусть. Он успел повидать достаточно, чтобы не обижаться. Его интересовал мир, что располагался за занавесом, и не сразу он обратил внимание на то, что и утенок глядит туда же. В том, как они смотрели на тот лес, таилось нечто особенное. Может быть, подсознательно оба сознавали чего ждут и что должно вскоре случиться, но если утенок ждал событий с откровенным нетерпением, то Евгений Захарович все еще колебался. Как ни крути, главный выбор оставался за ним, и каким-то шестым чувством он понимал, что от того, что он сейчас сделает, будет зависеть вся его судьба. Там, на чердаке института, за десятки лет сменилось множество шаров. Но это был эксперимент — глупый и жестокий, изначально обреченный на неудачу. Уже в силу того, что в сырье для опытов брали чужое. А люди могли и имели право экспериментировать всего над одной жизнью — каждый над своей собственной. И в распоряжении их имелось всего по одному шару…
