Игра теней - Катериничев Петр Владимирович (список книг txt) 📗

Сначала я решил, что ослышался:

— Под радиацию?..

— Ну так, под нее. Еще в восемьдесят седьмом денег району отвалили: на них и школу отремонтировали, и дороги те провели. А то ведь были глушь глушью, на танке к нам по весне да по осени не проползешь… А сейчас без «гробовых» — вообще хоть смертью помирай: зарплат за полгода не плотют… У колхозных, у тех вообще продукты не берут: заморские дешевле обходятся… А вообще-то от хозяина зависит… Кто крутится — тот и живет, а у ленивых — оно завсегда «зубы на полке»…

— Так, по-твоему, что, люди дурня валяют? Поутру — все на работу бегут, а как зарплату получать — что? Кукиш с маслом! — не соглашается Игнатьич.

— Не перевирай. Я ж говорю — от хозяина! Возьми веденеевский колхоз — не нарадуются!

О Веденееве я уже слышал. В трех районах и в областном Велереченске есть магазины — их так и называют, «веденеевские». Отовариваются в них охотно: продукт дешевле, свежее… Да и с землей колхозу повезло: чистая от радиации, голландцы специально приезжали, замеряли, потом соглашение подписали: маслозавод и сыродельню строить. Колхоз, правда, уже не колхоз — акционерное общество, и хозяин ему — Константин Васильевич Веденеев, тридцати девяти лет…

— А за кого, к примеру, тот Веденеев проголосует? — спрашиваю я.

— Известно за кого… За коммунистов. И все село его также — две с половиной тыщи душ.

— А не забоится? Ну как раскулачат?

— Это кого? Костьку-то? Раскулачить? Да он сызмальства в райкомах сидел секретарем… Да и грамотный, на кривом мерине не объедешь.

— А вы за кого? — спрашиваю редактора.

— Я… Да все за них проголосуют.

— Почему?

— При них порядок был. Надоело людям безвластие-то…

— Это при Горбатом — порядок?

— А ты его к коммунистам не причисляй. Предатель он. Оборотень. Одно слово — Мишка-меченый. И вся его клика — такая же. Вы ж там на Москве сидите, не знаете, что ли? — Игнатьич смотрит на меня пытливо, внимательно. Такое ощущение, что для того, чтобы протрезветь окончательно, ему не хватает грамм ста…

— В смысле?

— Одна там шайка-лейка. Масоны. Решили нас под себя поработить, вот и поработили. Выбираться теперь надо.

— Кто о чем, а вшивый о бане, — комментирует Карповна.

— Да? Еще предки наши говорили: попасть в кабалу, А что такое кабала? Это и есть ихнее жидомасонское учение. — Игнатьич наливает себе лафитник и дергает одним махом. — Ты посмотри в телевизор: только и есть, что Хейфицы, Крамеры и прочие… И все комментируют, и как нужно — выворачивают. И в правительстве, и вокруг Президента — они же вьются! Сначала Америку под себя подгребли, теперь — нас хотят!

— Что, в Америке тоже масоны?

— А то как же! «Права человека» — это и есть права евреев. А мы для них не люди, а так, гои… Сейчас умные люди много про это книжек пишут, а власти наши — что? Молчок! Заодно потому что! Ты герб американский видел?

— Обязательно.

— Ну?.. — Игнатьич смотрит на меня настойчиво и требовательно.

— В смысле?..

— Какой он?

— Орел. С двумя лапами и одной головой.

— А над головой у него что?

Честно говоря, не помню я, что у американского орла над головой. Но уж точно не шапка Мономаха.

— Наверное, звездочки. По числу штатов.

— Да-а? Э-эх вы, сидите там на Москве, всякую глупость в газетах пропечатываете… — Главред долил остатки водки и снова выпил. — Может, еще за бутылочкой?…

Ларин тихо улыбнулся, достал из сумки очередную емкость. Чай — он и есть чай.

— Вот это по-нашему… — Главред задумчиво пережевал корочку хлеба. И выдал:

— Звезда Давида у него там. Шестиконечная. Уразумели?

— Где?

— Да над башкой у этого орла американского.

— Ну и что? Одни любят арбуз, другие — свиной хрящик. Была бы у этой птички над головой пятиконечная — нам что, жить бы легче стало?

— Да ты не понимаешь!.. — Игнатьич машет рукой в сердцах. — Просто если вы там не понимаете, то чего уж остальным… Или — боитесь?

— Кого?

— Сионистов, кого же еще! Они ж сейчас везде расселись — и в валютных фондах разных, и в правительстве… Распродают Россию-то! И ООН эта хваленая — ни гугу… Как сербов православных бомбить — нате вам пожалуйста, как по Багдаду — тоже, с дорогой душой, потому как мусульмане и арабы всякие — евреям главные враги и есть! А наши сидят, ручонками разводют: общечеловеческие ценности — то, общечеловеческие ценности — се…

— ООН как раз признала сионизм формой расизма и расовой дискриминации.

— Да ну?

— Ага. Двадцать лет назад, в семьдесят пятом, на тридцатой сессии Генассамблеи.

— Ну… Это они нарочно. Для отвода глаз. Я думаю, и войну в Чечне они затеяли…

— Да? А зачем?

— Да чтоб с мусульманами нас, значит, рассорить. Вот Хусейн — завсегда за нас был… Вообще от евреев — вред один в мире. ГУЛАГ нам создали тут — раз. Как Сталин за них взялся, так его отравили — два. Сейчас нас поразвалили — три.

Чтобы тащить, значит, все было сподручнее… А этот рыжий… прихватизатор…

Знай, все им за бесценок распродает… У нас тут трех парней посадили — ящик водки по пьянке из магазина уволокли, а этого разве посадит кто? Все — одной масти…

— Олег Владимирович, а что на Москве-то слышно, когда ту войну-то чеченскую прикончат, а? — спрашивает Карповна.

Пожимаю плечами…

— Да концы, известное дело, все в Москве схоронены. А то в Тель-Авиве да и в Вашингтоне том — не дознаться. Ничего, люди все видют, не без глаз.

Проголосуют, — горячится Игнатьич.

— За Жилиновского?

— А за кого же еще! Этот за русских стоит! При нем порядок будет, уж точно!

— Хм… Так ты вроде против евреев, а Жилиновский — …юрист, по отцу-то…

— А у них это не в счет! Вот если б мать была… А мать у него — русская! А как думаете, ребятки, вылезет Россия-то?

— Как Бог даст.

— На Бога надейся и сам не плошай!

— Это — как водится.

— А я, стыдно сказать, уже и не верю ни во что… — вздыхает Надежда Карповна. — Хотя и иконки дома, еще от родителей, а… Недавно сестре троюродной, в Велереченске она живет, сына прислали из Чечни… Всю службу там отвоевал… Уж как она убивалась, пока служил — каждый денек в церковь ходила да свечки ставила… И уж ждала, ждала… Осенью уволить должны были, а все держали — менять некем… А тут — уже и документы все получил, да попросили последний раз в наряд, значит… Броневик ихний на мине подбило. Сережка, сын, значит, выскочил чего-то, тут его пулей и убило. Насмерть. В последний денек…

Осиротели родители… На похороны я ездила — «чеченцев» много пришло, проводить, значит… А тут — ветеран какой-то, с Отечественной, видно, на могилку к кому пришел проведать… Подошел к ребяткам-то, спрашивает одного:

«А что, сынок, страшная война в той Чечне?»

«Самая страшная война, отец, та, на которой ты подыхаешь».

Господи, как ребят жалко…

Разлили, выпили не чокаясь.

Парадоксы войны… Те пацаны, что, воевали в Афганистане, стали у нас «афганцами», эти — «чеченцы»… В Таджикистане — тоже война… Кто возвратится оттуда — «таджики»?.. И снова соберутся все — «абхазцы», «тбилисцы», «вильнюсцы»

— в новый «Союз нерушимый»?.. Бред.

Парень погиб в последний день. В последнем наряде. Не приказали ведь — попросили…

Каждый, кто воевал, знает: с людьми в день гибели творится что-то странное… Одни — полны энергии, безудержно, беспричинно говорливы, другие, наоборот, — замкнуты и неразговорчивы. Не к месту вдруг что-то начинают вспоминать или просто суетятся, делают ненужные и необязательные вещи — начищают бляху ремня, ищут что-то, не зная даже, зачем и для чего… А у некоторых — полная и бесшабашная эйфория, ощущение собственного бессмертия!…

Предсмертное беспокойство…

Опытные командиры всегда замечают такое состояние бойца и именно в этот день парня в бой или на задание не берут. Одно «но»…

…Если у командира есть возможность выбирать.

У солдата такой возможности нет никогда.

— Значит, мать, говоришь, жить совсем невмоготу стало? При Борисе-то? — спрашивает Ларин.