Монастырь - Ширянов Баян (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
А теперь скажи, есть ли на свете справедливость?
Разумеется, Игнат Федорович и не собирался отвечать на такой риторический вопрос. Уже сам факт того, что Поскребышев затронул эту тему, значил, что врач уже успел принять какое-то из своих снадобий и теперь находится в благостно-философском расположении духа.
– Молчишь? – продолжал лепила, – И правильно делаешь, ибо само это слово – суть категория философская и по сему однозначной трактовкой не выражается.
– А как на счет справедливого акта вскрытия? – вставил Лакшин, который давно понял, если не заткнуть докторский фонтан, то он так и будет журчать до бесконечности.
– Вскрытие? – поднял брови Михаил Яковлевич. – Ах, да… Точно, привезли мне одного жмурика. Тоже ведь, посмотри, жил человек, никого не трогал…
– Зато тронули его… – холодно прервал Поскребышева оперативник. – И я хочу знать, не трогали ли его раньше и все такое…
– Я, собственно, еще не начинал… – врач развел руками в беспомощном жесте и по-простецки улыбнулся.
– Так, давайте, не откладывая, и начнем. Сам понимаешь, Михаил Яковлевич, писулька мне сейчас не нужна – нужна суть.
– Сейчас, так сейчас… – безропотно согласился Поскребышев. Он кликнул медбрата, приказал ему приготовить тело и инструменты для вскрытия, а сам подошел к прозрачному медицинскому шкафчику и стал перебирать упаковки с таблетками и ампулами.
– Для того, чтобы хорошо делать свое дело, – говорил лепила, обращаясь, скорее в пустоту, нежели к Игнату Федоровичу, – нужно для него особое состояние. Вот, скажем, зуб рвать надо в состоянии благорасположения ко всему сущему. А иначе боль с пациента может перескочить на тебя, а что это за врач у которого у самого зубы ноют?
А вот для вскрытия, как сейчас, состояние должно быть угрюмой сосредоточенности. Дабы и помнить о тщете всего подлунного мира, и, одновременно, не иметь смелости и наглости сравнивать себя с Демиургом, расчленяя при этом его творение…
Поскребышев болтал без умолку. Он, наконец нашел какие-то таблетки, принял сразу несколько штук. Его речь прервалась лишь на те мгновения, что врач запивал «колеса» водой. Однако, вскоре их действие начало проявляться и Михаил Яковлевич на глазах мрачнел. Через небольшой промежуток времени он умолк, сел, прислушиваясь к себе и, наконец, резко встал:
– Я готов. Пойдемте.
Лакшин уже не раз имел возможность наблюдать такую метаморфозу, но всякий раз поражался, хотя и старался не показывать вида, как воздействие лекарственных средств может радикально менять человека. Из расхлябанного болтуна, без меры жестикулирующего и выдающего на гора тонны чепухи, Поскребышев преобразился в серьезного делового человека, со скупыми, расчетливыми движениями, который говорит что-либо лишь в случаях крайней необходимости.
В операционной, которой предстояло послужить на время прозекторской, санитар уже заканчивал последние приготовления к вскрытию. Михаил Яковлевич, не останавливаясь, прошел мимо стола, на котором, покрытый зеленой простыней, лежал труп Гладышева. Врач, неторопливо и тщательно вымыл руки, с хрустом надел резиновые перчатки и лишь после этого знаком приказал санитару подать халат. Все это время Игнат Федорович хмуро стоял у входа в операционную, понимая, что раз полезен он тут быть не может, то нужно попытаться хотя бы не мешать.
– Что ж, начнем… – сухим тоном проговорил врач и подошел к столу с трупом. Его помощник немедленно сдернул простыню с тела.
Мертвеца уже вымыли и теперь Игнат Федорович получил возможность рассмотреть покойного Гладышева. Он оказался спортивного сложения, с рельефной мускулатурой живота. Волос на теле оказалось немного, да и те группировались на груди, да на лобке. Через мгновение, кум заметил, что вместо того, чтобы рассматривать тело покойника, он приник взглядом к его гениталиям, словно мужские достоинства мертвеца были самым важным во всем его теле.
– Это нормальная реакция. – холодно констатировал Поскребышев, перехватив взгляд Игната Федоровича и заставив того покраснеть и отступить на шаг, – Гениталии являются самым ярким пятном на человеческом теле и просто обязаны невольно притягивать взоры. Правда, рассчитано это на самок…
Михаил Яковлевич внезапно умолк, сам пристально уставившись на пах трупа. Затем, рукой в перчатке, доктор приподнял пенис, осмотрел мошонку странного черно-красного цвета. Хмыкнул.
– Что? – Настороженно спросил Лакшин.
Поскребышев не ответил. Оставив гениталии мертвеца, он прошелся пальцами по ногам, потом по рукам трупа, опять хмыкнул.
– Нож. – прозвучало требование.
Взяв мертвеца за волосы, Михаил Яковлевич сделал разрез от одного виска до другого. Обнажилась полоска кости. Крякнув, Поскребышев сильным движением стянул с черепа кожу головы. От такого зрелища Игната Федоровича замутило.
– Так и есть. – поднял брови врач.
– Что? – вынужден был повторить свой вопрос начальник оперчасти.
– Убийство.
– Точно?
– Смотрите, – врач указал окровавленным лезвием ножа на левую часть черепа. – Этому зычку проломили голову.
Место, на которое указывал доктор выделялось темно бордовым, почти черным квадратом на красно-розовой поверхности черепной кости и казалось утопленным по сравнению с остальной поверхностью головы.
– Ударили, скорее всего, ломом, или киянкой, молотком в крайнем случае. А на колья сбросили уже полутруп.
– Ты уверен?! – Лакшин вгляделся в лицо убитого, словно надеясь что тот вдруг раскроет глаза и сам расскажет кто и за что лишил его жизни.
– Ошибиться тут невозможно. смотри, вся морда у него в ссадинах и кровоподтеках. Сам знаешь, зеки в лицо не бьют, а если и бьют, то уже приговоренного. Причем отметелили его незадолго перед смертью. За полчаса, максимум.
И еще могу посоветовать. От таких ударов на костяшках бьющего обязательно должны остаться следы. Присмотрись к своим зычкам. Авось и выцепишь кого…
Кума замутило от вида препарируемого трупа. Он покачнулся и едва не ухватился, чтобы удержать равновесие, за край операционного стола.
Новость не была для Игната Федоровича неожиданной, подспудно он был готов к такому повороту событий, но быть готовым и получить недвусмысленное подтверждение – это две совершенно разные вещи.
