Ночь длинных ножей - Рясной Илья (читать книги без сокращений .txt) 📗
Но «Урал» затормозил, не доезжая до рынка. Прямо напротив кафе «Лейла». Из кузова, тяжело грохоча ботинками, выпрыгивали собровцы.
— Лежать!
Пацаны у входа повалились на землю, уткнувшись в землю. Один замешкался.
— Кому сказал — лежать! С СОБРом не спорят. СОБР умеет убеждать. Бойцы рассредоточились, перекрывая все выходы и окна кафе.
Вместе с собровцами ворвались в зал Мелкий брат и Гризли.
— Сидеть!
Гризли сразу увидел лицо, знакомое по фотографии. Он, Магомед Соккаев, плохо раскаявшийся боевик и наркоторговец. И Гризли ощутил оперским нюхом — что-то не в порядке. Рука Соккаева потянулась к карману…
— Он, — только и крикнул Гризли.
Собровцу ничего не нужно было объяснять. Характерный треск соприкосновения тяжелого десантного ботинка с мягкими тканями человеческого тела. Соккаева смело со стула, и он пролетел через весь зал, растекся по стенке и на миг потерял сознание.
Пара перевернутых столиков, звон разбитой посуды, покатившаяся под стойку бутылка, из которой расплескивалась водка, ласковый русский мат, обещание «удавить» кого-то непослушного — и ситуация под контролем.
— Ай, нехорошо, — покачал головой Шимаев, хозяин этого заведения, стоявший лицом к стене рядом со стойкой бара.
— А кто обещал, что будет хорошо? — сказал Гризли, хлопая его по плечу и поворачивая от стены. — Кто обещал, что будет легко, Шимаев?
— Зачем мебель ломать?
— Не скажи. В этом есть свой скрытый смысл, — хмыкнул Гризли.
Тем временем Мелкий брат с двумя понятыми, солдатиками-срочниками, обыскивал Соккаева. Тот пришел один, его приятеля не было. Чеченца трясло, будто у него случился приступ малярии.
— Вот! — с ликованием Мелкий брат извлек из кармана задержанного три пакетика опия-черняшки. — Приторговываешь?
— Нет! Подбросили! — заорал Соккаев.
— Ах ты, чмо болотное! Я тебе подбросил? — сухонький маленький кулак Мелкого брата довольно болезненно впился в спину Соккаева.
— Эй-я-а!!! — взвизгнул тот во все горло — даже не столько от боли, сколько для порядка, зная, что чем громче орешь, тем меньше бьют.
— Тебе сегодня не везет, торчок, — Мелкий брат защелкнул на Соккаеве наручники. — Поехали…
— А этих? — спросил собровец у Гризли, указывая на остальных посетителей.
— Что нашли при них? — поинтересовался Гризли.
— Ничего.
— До кучи в отдел.
— Со мной все? — спросил хозяин кафе.
— И ты тоже с нами.
— Ах, нехорошо как.
— А кто обещал, что будет хорошо? — повторил уже высказанную мысль Гризли.
— Ну и что нам с тобой делать? — спросил Алейников, глядя на понуро сидящего напротив него седовласого, худощавого, с хитрыми усталыми глазами Шимаева.
— Вы моего совета хотите?
— Интересно послушать.
— Расстреляйте.
— Есть за что?
— Нет. Но когда не знаешь, что делать, — лучше расстрелять…
— Ага, шутишь, Шимаев.
— А что остается? Кафе разнесли. Клиентов побили…
— Это ты загнул… Куришь? — Алейников протянул хозяину кафе сигареты «Космос»
— Курю. — Шимаев вытащил свои «Кэмел», ронсоновскую зажигалку и закурил.
— Хорошо живешь, — оценил Алейников.
— Стараюсь.
— Жалко, долго твоя жизнь спокойная не продлится.
— Почему? При всех режимах выжил. Дудаев не убил. Басаев не сжег. Почему сейчас, при справедливой русской власти, должен погибнуть?
— Потому что власть не уважаешь…
— А, понятно, — с облегчением произнес хозяин кафе, чувствуя себя в своей родной стихии. — Сколько? Я готов. Конечно, в пределах разумного.
— Не понял, ты что, покупаешь меня, что ли? — недобро улыбнулся Алейников.
— Зачем покупаю? Уважение, — хитро посмотрел на него хозяин кафе. — Пока вы главные. Станет наша милиция главная, я их тоже уважать буду… Шашлык, зелень, водка, приходите…
— Ха, — ударил в ладоши Алейников. — Хорош. Ему содержание притона пора вменять, а он лыбится. Шимаев поскучнел.
— Какого притона?
— Наркоманы, бандиты у тебя в кафе себя как дома чувствуют. Вон, наркотики изъяли.
— У меня?
— В твоем заведении.
— Если бы я каждому барану залезал в мысли, я бы сам бараном стал. Что у него в голове? Что у него в кармане? Вы, милиция, не знаете! Почему я должен знать?!
— Ну чего ты раскипятился?
— Раскипятишься тут.
— В общем, бизнесу твоему так быстро конец придет.
— Хорошо, уважаемый подполковник. Что тебе от меня нужно? Скажи.
— Шимаев. Ты же торговый человек. Бандит не нужен ни тебе, ни мне.
— Я понял, что ты хочешь… Ты хорошо наш уклад знаешь?
— Стараюсь узнать.
— Чеченец всегда сильнее вас, русских, будет. У русского что за плечами? Ничего, кроме крикливой жены и пары малолеток детей. А чеченец силен — за ним его род стоит. Тейп. Кто сдаст своих из тейпа?
— А чужих?
— С чужими сложнее… Чужих можно…
— Но тогда чужие сдадут вас.
— Тем более — надо сдать их быстрее.
— Не любите друг друга.
— Мужчины вообще не любят друг друга. Они ощущают друг в друге опасность. И стремятся ударить первыми…
— Так за чем дело стало?
— Хочешь честно, подполковник? Надежда на вас маленькая. Сегодня вы здесь, завтра Кремль с Масхадовым договорится, и у нас опять бандит правит. Знаешь, например, что в Карый-су глава администрации своим сотрудникам говорит?
— И чего?
— Скоро военные уйдут, зачистки кончатся, и мы будем продолжать строить великую Чечню. Великую ваххабитскую Чечню, чтоб Аллах этим ваххабитам языки выжег!
— Пускай говорят, — усмехнулся Алейников. — Мы никогда отсюда не уйдем.
Он знал, что есть действительно такой план у сторонников свободной Ичкерии как ядра свободной исламской Северо-Кавказской Республики — приспособиться к новой власти, набрать силу, а потом устроить третью чеченскую войну. Если бардак в стране будет и дальше продолжаться, то такой вариант возможен. Если начать постепенно затягивать гайки, то не только Великой Чечни, но даже нефтяных денег им не видать.
И Алейников верил, что так и будет. Больше здесь бандиту не править!
— Эх, вашими бы устами да мед пить, — вздохнул Шимаев. — Нам эти бандиты, эти ваххабиты долбаные — во где! — он провел ребром ладони по горлу. — Здесь север, а не горные аулы. И на этих поборников «правильной веры» с автоматами смотрели, как на сумасшедших… Чечня всю жизнь жила нормально, никаких ваххабитов в ней не было, все в Аллаха веровали и по адату — заветам предков — жили. В Дагестане было несколько сел исконно ваххабитских, но они никого не трогали, и их не трогали. Верь в кого хочешь. И лет десять назад ваххабиты, как шайтаны из короба, стали вылезать. Правда, их как клоунов люди сначала воспринимали. Представь, живешь спокойно, приходят бородатые, без нижнего белья, и говорят — все живут не правильно, предков почитаем не правильно, и в Аллаха верим не правильно, и молимся не правильно, и хадж не правильно делаем. И к женщинам относимся не правильно. Все не правильно. Вся жизнь предыдущая зря прошла. Сперва их не боялись и всерьез не принимали. А через некоторое время глядим — а они уже везде. И суд шариатский их. И у каждой нефтевышки — тоже они. И главное — дети к ним валом идут, а потом родителей перестают уважать. Такого шайтанчика маленького эти болваны накачают всякой ерундой, глядишь, он уже дома сам себе готовит, сам себе стелит, сам себя обслуживает, потому что мать его нечистая, не правильно ислам истолковывает и из ее рук даже еду принимать нельзя… Знаешь, целые семьи раскололись — на ваххабитов, коммунистов, правоверных. Вот такое нам устроили.
— Сами вы себе их на шею посадили, — сказал Алейников.
— Мы?! Знаешь сколько денег на них шло! В лучшие времена новообращенный ваххабит по две тысячи долларов получал… Мы же жили вполне цивилизованно. Почти по-европейски. И девчонки привыкли смеяться, в коротких платьях ходить, на дискотеки, танцы, в клуб. Все было по-человечески. А тут средневековые угрюмые инквизиторы приходят, говорят женщинам: «Вы — сосуд греха», — и раздают листовки, как им жить надо. Наизусть одну помню. Смотри, как должна по-ихнему вести себя женщина-мусульманка: «Ее ненависть — иудеи, христиане, атеисты, лицемеры и призывающие к освобождению женщины. Ее враги — всякая песня, игра на музыкальных инструментах, каждый телевизионный сериал о любви и страсти, любая женщина, выставляющая напоказ свою красоту. Требования к одежде — одежда должна укрывать все тело без исключения, поэтому лицо, кисти рук, ступни отнесены к запретным для лицезрения и также должны быть прикрыты. Одежда не должна быть похожей на одеяния неверных».
