Крысиные гонки (СИ) - Дартс Павел (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .TXT) 📗
— Почему?
— Потому что убив один раз, и оставшись безнаказанным, человек начинает понимать… Понимать, что во-первых ничего в этом, в убийстве то есть, сакрального нету; такого уж ужасного, как там у Достоевского описано — ну, убил и убил… Если психика здоровая, конечно. Убил — решил определённый вопрос… И во-вторых, потому что убийца начинает понимать, насколько в сущности просто можно решить любой вопрос. Как товарищ Сталин говорил: нет человека — нет проблемы. Или как капитан Флинт: «Мёртвые не кусаются!»; что, в сущности, одно и то же. Вот. Человек распробывает, и входит во вкус. Во вкус «простых и радикальных решений», а это любому обществу опасно…
— И как ты? Чувствуешь себя, это, убийцей?.. Извини если что.
— Ничего. Нет, Вовчик. Какого-то «перехода на другой уровень» не чувствую отнюдь. Думал: вот что бы сказал папа, если бы узнал?.. Наверное, сказал бы «будь только осторожней¸ сынок!..» Понял бы, думаю. В конце концов это вполне в духе человеческой истории — убивать для пропитания и ради безопасности. Так что… Автомат вот в руках чувствую, а убийцей себя — нет… Кстати, патроны не поделили, так просто, отгребли себе, — Вадиму-то больше досталось.
— Зато у нас на один магазин больше.
— Это да, это верно. Кстати, я набью их все. Пусть лежат готовые.
— Пострелять бы надо. Ты с калаша стрелял, Вовк?
— Угу. Он в Штатах довольно распространён. Штурмовая винтовка типа.
— Я-то, конечно, стрелял… — уныло продолжил Вовчик, — Но, знаешь… В школе: три пристрелочных, пять зачётных. Лёжа. И всё…
— Надо бы, да. Ну, на короткой дистанции этого хватит. Двоечку — как американцы говорят: «В живот, в голову стреляй — и потом не проверяй».
— Вовка. Вот ещё что. Надо с местом где автомат ныкаем определиться. А то не дело: мы в доме, а ствол в бане. Весь смысл теряется. В доме есть тайничок за шкафом, туда влезет; но ведь и не пронесёшь сейчас! А понадобись — и не вынесешь незаметно! ЭТИ постоянно кто-то дома торчат!
— Дааа, проблемаааа… Может вообще в бане ночевать?
— Это что, получается, они нас, квартиранты чёртовы, из дома выселили???
— Ну, по-очереди?.. Чёрт-ево-знает, надо думать…
— А что особо думать, вон Рома Осой хвастался — а это сейчас тоже статья, и ничего.
— Эээ, сам понимаешь, это другое…
— Понимаю… О, Вовка, прячь! Кто-то к калитке прётся. Опять, что ли, попрошайничать?
В последнее время разбухшая от приезжих деревня стала доставать «посетителями». Откуда-то, а скорее всего от девок-танцорок или от Ромы, стало известно, что парни довольно-таки успешно по деревенским меркам «упаковались»; и не терпят ни в чём недостатка. И началось паломничество… Сахара-спичек-соли-масла-ниток-курить… Особенно — курить. После того как визиты автолавки в деревню стали совсем уж редкими, похужело с некоторыми продуктами: сахаром, маслом, солью… Но больше всего похужело с куревом.
И так-то в процессе развития мирового кризиса с табачными изделиями стало туго, а сейчас, когда фабрики стояли, подвоза не было, и все докуривали свои старые запасы, отсутствие привычного лёгкого наркотика стало для многих записных куряк крайне болезненным сюрпризом. Друзья знали, что на деревне за табак, за сигареты унижались, даже нанимались работать на огородах. «Уши пухнут без табака» — это мог понять только заядлый курильщик.
Рома, докуривая свои привезённые из города небогатые в общем запасы, уже делал намёки «Пацаны, у вас же есть, я же знаю; пацаны, продайте… Хорошую цену дам!»
На что получил от Вовчика «- Ты что, Рома, мы не курящие!» и от Владимира, вразрез с Вовчиковым «- Не вопрос, Рома, найдём. Золотой червонец за блок — нет проблем!» Получив такой отлуп, Рома на время отстал, посмотрев на друзей с опаской и уважением.
Соседи же задолбали. Почему-то они не рисковали попрошайничать у вовчикова соседа, Вадима, хотя и Алла, и его дочки всегда были неизменно доброжелательны, — но Вадим умел на самый невинный вопрос ответить так, что взглянув в его сумрачное украшенное многочисленными поджившими шрамами лицо, просители считали за добро поскорее убраться с его двора.
А вот к Вовчику зачастили. Помня, что деревня — это не город, тут не сделаешь вид что «тебя нету дома»; и что хочешь-нехочешь, но с вынужденными односельчанами надо поддерживать отношения, Вовчик сначала оделял приходящих тем или иным просимым; но вскоре это стало явно уже напоминать ту, прежнюю историю с соседями в городе. Вовчик начал делать даже попытки прятаться при каждом скрипе калитки, ожидая очередной просьбы.
Пусть не точку, но многоточие и паузу в этом потоке просителей наконец поставил Владимир; взявшись выручать друга, он, собрав в кулак волю и весь цинизм, на который он был способен, стал ставить условия: накопать глины… обобрать жука на картошке, натаскать воды в летний душ, принести досок, доставить наконец выменянные у попа от церкви пару мешков цемента… Последнее было труднее всего; и желающих пока не нашлось; друзья же совместными усилиями мастерили тачку на колёсах чтобы не одалживаться, но отвлекало то одно, то другое. Сейчас вот — эта «спецоперация» в Никоновке и порушенный Ромой сортир. После этого про Владимира пошла слава как про «жлоба», а Вовчик по-прежнему пользовался уважением как «парень мягкий и добрый, только вот попавший под влияние своего друга — коммерсанта».
Однажды произошёл даже совсем неприятный эпизод, когда двое приезжих «просили батарейки» и «что-нибудь пожрать, ну, ты же мужик, чо ты… не войдёшь в положение?..», и, не успел Владимир ответить им достойно, как мучавшийся с похмелья Рома, которого достала уже третья с утра «делегация», заревел матерным медведем и пульнул из окна в сторону пришедших из Осы светозвуковым патроном…
Как бы то ни было, визиты просителей после этого существенно сократились.
Вот и сейчас кто-то…
— Блин, Вовк, это Хронов. Чо вот он прётся?
Действительно, это был Хронов.
Заглянув в дом и спросив, видимо, у хозяйничавшей там Инессы где друзья, он прямиком направился к бане. Вовчик по-прежнему сосредоточенно опиливал доску, а Владимир быстро собрал и спрятал недочищенный автомат, и, мысленно проклиная «анархиста», принялся выгребать золу из печки, изображая занятость по хозяйству. Впрочем, подумал он, могло быть и хуже — например ОМОН с автоматами, с целью задержания опасного преступника-убийцы, каковым он, без сомнения, сейчас и являлся. А это всего лишь Хронов… Ну-с, чего ему надо? Надо бы кстати и правда баню истопить, сколько можно воду в чугунах в печи греть…
Хронов подошёл и поздоровался с Вовчиком. Выглянул и перепачканный золой Владимир. Витька выглядел теперь по-новому. В смысле экипировки — где-то достал и носил фашистского вида бейсболку без кокарды, и главное — ружьё. Ну, что ружьё от Громосеева друзья уже слышали. Ружьё он демонстративно носил на груди, повесив ремнём на шее, положив устало так, «привычно», кисти рук на стволы и приклад — как, очевидно, должен бы выглядеть африканский охотник, возвращающийся из буша после сафари, где он только что завалил носорога. Крутость Хронова подчеркивала и выжженная (калёным гвоздём и кочергой) эмблема на прикладе — череп и скрещённые за ним кости.
— Здоров, пацаны! Как сами?
Сам Хронов был в камуфляжной расцветки балахонистых штанах, обут в берцы, а довольно тщедушный торс обтягивала чёрная открытая майка. Он здорово загорел, и на открытых участках тела едва читалась сквозь загар бледная татуировка. Владимир впервые видел «анархиста» в татуировках, и потому сразу заинтересовался: татуирован Витька был густо. Тут был и Че Гевара на плече, в «каноническом исполнении», в берете со звездой; и тот же череп с костями на груди, и — на другом плече девушка, почему-то в берете и в распахнутом чтобы были видны груди кителе с погонами сержанта… Владимир отметил для себя, что надо бы спросить его потом что бы это значило. Правое предплечье Витьки обвивал некий затейливый, похожий на языки пламени, узор.
