Банкир - Катериничев Петр Владимирович (прочитать книгу .txt) 📗
— Куда пройти? Зачем?
— На Центральный, — терпеливо повторяет «молчун». Валериан оборачивается, встречается взглядом с небритым, тот опускает веки, «доберман» надевает очки, взгляд его фокусируется, он произносит, впрочем не вполне уверенно, кивая головой, будто лошадка-пони:
— Да. Я готов.
Валериан и провожатый исчезают, дверь за ними закрывается.
Лена, которая все еще пребывает в радостно-приподнятом состоянии духа, вызванном порцией «бодрящего укола», с интересом первоклассницы, впервые увидевшей слона, обозревает увитое проводами по стенам, но довольно-таки обжитое этими двумя тружениками мониторов помещение, встречается взглядом с небритым…
— Тишайший! — радостно взвизгивает Ленка и кидается ему на шею. Не обращая внимания на густой запах перегара, которым тот дышит, надо полагать, не первый день.
Укол ревности похож на кнопку в заднице: интересно, что она нашла в этом мятом субъекте?
Ленка оборачивается ко мне.
— Дорохов! Это — Тишайший! — произносит она торжественно, будто речь и впрямь идет о российском самодержце. Тишайший подает мне руку и представляется:
— Алексей Михайлович.
Ну, блин! Мне остается только пасть на колени и что-нибудь испросить у монарха… Но вместо этого жму «кесарю» длань: как ни странно, ладонь у него крепкая и сухая, взгляд — ясный, и впечатление, что он в сильном подпитии, вполне может оказаться обманчивым, как игра света и тени…
— Лешик — муж Гали Востряковой, помнишь, я тебе рассказывала?!
Как у меня отпала челюсть, полагаю, видно хорошо ничем не вооруженным глазом. Во семейственность развели, а? То, что мужику повезло, как никому из нас, — это еще ладно… Иметь в женах «тайфун Галину» — дело вкуса, особенно если в уединении с Тишайшим она проявляет свои лучшие качества… Но… Не слишком ли много совпадений? Безвременно воскресший Кришна (впрочем, его «воскрешение» я воспринял легко, так как и о его «кончине» узнал всего несколько часов назад от той же Востряковой), Галина Петровна, Замок, которым я бредил в снах… Если сейчас в дверях появится Великий Мастер ордена тамплиеров в белоснежном плаще, не удивлюсь и спрошу, не терял ли он перстень с алым камнем?.. Карат этак на… Цвета крови…
А Тишайший вдруг посерьезнел, если не сказать больше — посуровел:
— Аленка, ты какими судьбами в наши Палестины?
— Меня похитили! Вот, из-за него! — Она смешливо дурачилась, ткнула мне пальцем в грудь. — А сначала — похитили его самого! А он — ни хрена не помнил, и только недавно вспомнил! И вообще он банкир!
— Банкир?
— Это ничего… — пожала плечами Ленка. — Вообще-то он хороший. — Снова оглядывается по сторонам. — А у вас тут не так и скверно. Я присяду вон там, ага?
— Давай, — автоматически кивает Михалыч, тревожно смотрит на меня, спрашивает:
— Что с ней?
— Наркотик. Сначала — транквилизирующий, теперь — «веселящий». Нестыкуха, вот ее и тащит немножко. Я глянул зрачки. Через пару часов будет в полной норме.
— Твои слова — да Богу в уши…
Глянул на девчонку: она примостилась в кресле, ведомым только ей способом умудрилась свернуться в клубочек и мгновенно заснула. Дыхание — спокойное и ровное… Ну и славно.
— Так, значит, это тебя мы слушаем уже третий месяц?.. — интересуется Михалыч.
— А что, у меня — на лбу написано?
— Да нет. Голос. Плюс, — Тишайший кивает на девчонку, — ей я верю.
Хм… А мне, значит, — нет. Впрочем, и я ему — не особенно. Не люблю торжественных кликух и тождественных совпадений. Но отвечаю спокойно и ровно:
— Значит, слушали, говоришь. И как успехи?
— Пока — скромные.
— А вообще?
— По жизни?
— Ну вроде того…
— Спасибо, хреново. — Он обвел взглядом помещение. — Да ты и сам видишь. А у тебя?
— Алексей Михалыч, помнишь анекдот про муравья?
— Напомни.
— Выходит муравей на деревню покрасоваться. Весь в черном фраке, в белой манишке; ни пылинки на рукаве, ни соринки на сверкающих штиблетах… А тут — стадо бычков, на первый выгон… Короче, притоптали его, едва жив остался, встает — пыльный, побитый, стряхивает с обшлага невидимую пылинку, вздыхает горестно: «Меня… Конопляного муравья, мордой — в грязь… И — кто? Бычье…»
Михалыч смотрит мне прямо в глаза. Долго, не отрываясь. Взгляда я не отвожу. Он делает едва уловимое круговое движение зрачками, давая мне понять, что комната не только просматривается, но и прослушивается насквозь. Ну и в «песочницу» нас с Ленкой угораздило залезть!
— Ну что, давай говорить? Так сказать, по материалу…
— Ага. Сейчас мы этот орех запросто расщелкаем. В четыре-то руки…
— Сначала — по коньячку?
— А есть?
— А как же… Без образного мышления, — Тишайший произносит крайнее слово по-генсековски, с ударением на первый слог, — вооще-е никуда… А коньячок — весьма стимулирует. Весьма.
Присаживаемся к монитору, Михалыч извлекает бутылку «Арарата», два стакана…
— Красиво живете…
— Главное — знать, где лежит! Да и чего нам с такой-то дозы? Мы с Валерианом из этой берлоги уже давно не вылезали — по твоей, кстати, милости…
Забыл уже, как Галька брыкается! — Разливает. — Вздрогнули?
— Ага. За удачу.
— За нее. Как орех, говоришь? Михалыч выпивает свою «сотку» махом.
— Ага! Легко! — Следую его примеру.
— Ну-ну… Послушай пока свои песнопения в состоянии тяжелого наркотического опьянения… Ты, кстати, — не поэт?
— Да покамест нет.
— Тем более любопытно… И посмотри, как я разложил стихи и музыку по цветам. — Он кивает на монитор, манипулирует с клавиатурой — в комнате звучит мой собственный голос, громко, напевно:
«Смута смутная — плач дорогою, жизнь беспутная, даль убогая…»
— Ты прямо Кобзон! Или этот — Паваротти! — произносит Михалыч, наклоняет ухо к моему рту, шепчет одними губами:
— Рассказывай. Эта бандура глушит все!
Бран сидит в небольшой комнатке. Перед ним — телеэкраны, на которых изображение всех комнат и коридоров Замка. На особом экране, крупно, — комната программистов. Принявшие коньячку мужчины активно и весело что-то обсуждают, но слов их не слышно — все глушит звучащая песня.
Валериан сидит на стуле, вперившись взглядом в монитор дублирующего компьютера. Сзади него — охранники и незнакомый мужчина.
— О чем они? — спрашивает мужчина невысокого худого субъекта.
— Прочесть по губам невозможно. Совершенно нечеткая артикуляция. Да и сидят они к камере боком.
— Они там, часом, не напьются? — снова спрашивает тот, теперь уже Валериана.
— Не должны. Михалыч — он всегда такой, а этот — не знаю… Да они и выпили немного.
— Что это за всполохи на экране?
— Цветовая авторская расшифровка текста и музыки…
— Зачем это нужно?
— Ключ-код может быть чем угодно…
— Цветом — тоже?
— Да.
Мужчина жестко сжал губы. Получится… Должно получиться… На этот раз он постарался. Теперь должен постараться Дорохов. Не за страх, а за совесть.
Пока мой хрипатый баритон выводит всяческие рулады и умничает, я пересказываю Тишайшему содержание пролетевшего дня. Он мрачнеет. Иногда — задает вопросы. А что мне его вопросы, если у меня на них ответов — ноль?..
Бойцы освобождения Курдистана уже давно должны были размести этот «скворечник» в пух и перья или хотя бы нарисоваться и потолковать с Кришной… Дабы во всеуслышание прозвучал сигнал «отбоя воздушной тревоги»… Помнится, в незапамятные андроповские времена Генсек любил побаловать народ угрозой внезапного нападения супостата… При Горбачеве эту милую традицию отменили не сразу, хотя уже ввели новую: продажу алкогольного яда исключительно с двух часов и в очень ограниченном количестве в одни руки: два пузыря на лицо… Или — на рыло. Помнится, очередной «налет» застал нас с приятелем метрах в пятидесяти от винопродажной точки: объявившиеся мужички с повязками быстро загнали нас в какую-то подворотню пережидать «ядреный взрыв». Пережидаем.
Абстиненция мучит — сил нет. И надо сказать, не нас одних: еще с десяток мужиков пережидают «авианалет» с тяжелым похмельным сердцебиением…
