Любовь и доблесть - Катериничев Петр Владимирович (книга жизни .txt) 📗
– Дешево купился. Мог бы и миллиард запросить – во имя сохранения «тайны вкладов и организаций».
– Запросить можно – получить нельзя. А теперь, хвала Дионису, все кончено.
Я выполнил контракт.
– Слить миллиардера за десять лимонов... Тоже бизнес.
– Не юродствуй, Данилов. Ты же прекрасно понял, что это предложение нельзя было отклонить.
– Отклонить можно любое предложение.
– Только таким, как ты, герой. Вам нравятся иллюзии – будь то подвиг или бессмертие. А я практик.
– Спишут тебя, практик. Следом за теоретиком.
– Нет. Это нецелесообразно. Чтобы просчитать «узлы», из которых следуют финансовые команды или «правила игры», даже хорошему математику пришлось бы изрядно потрудиться. Ты вот смотрел все, о чем-то догадался и – что? Фантом.
Даже мне – мне! – чтобы вычислить ходы и схему, выйти на Организацию, нужно провести перед экраном изрядное время – не часов – дней, недель. Да еще и хороший компьютер загрузить на полную мощность, чтобы перебирал варианты десяточек с двузначными степенями... – Корнилов вздохнул. – Бог его знает как, но Головин это делает в уме! – Усмехнулся:
– Делал. Ну да он был гений. Так что – позади чисто, впереди – безмятежно. Чемоданчик-ноутбук передам посредникам и – адью. Или – оревуар. Да и здешнее наследство Папы Рамзеса скарб не нищенский.
Кому-то надо им владеть. Какой девиз у героев? «Никто, кроме нас»? Я его чуть изменю: никто, кроме меня.
– Быть тебе генералом, умник. Золота на погоны сам купишь?
Корнилов вскинулся:
– Головин получил то, что заслужил.
– Не играй словами, умник. Он тебе верил. Ты его предал.
– Он никогда никому не верил – слишком гениален!
Данилов скорчил гримаску.
– Нет, ты дослушай! – качнулся к нему Корнилов.
Олег напрягся, но сник. Далеко. Слишком далеко. Не достать.
– Он тебе рупь должен остался со студенческих времен? – ехидно осклабился Олег. – Или девку гулящую отбил?
Лицо Корнилова сделалось скорбным.
– Он мне жизнь сломал, – произнес он тихо и очень серьезно. – Что я теперь? Развалина с поломанной психикой. Головин был мне другом. Прошло двенадцать лет. Чем он стал? Папой Рамзесом. Чем стал я? Ты прав: переменной.
Мнимым числом. Частью чужой схемы. А я хотел просто жить, но жить достойно.
– Для этого нужно иметь достоинство. Да и – все это лирика, умник. Взялся исповедоваться перед кандидатом в покойники?.. Бесплатный психоанализ – ну что ж, не корю, мы же русские ребята, елки-палки, вместо того, чтобы в тесто раскатать – коньяком поишь... Я устал пить. И вообще устал.
– Ты спешишь?.. – хмыкнул Корнилов. Покачал головой:
– Все глупо. И фраза избитая вышла, как в плохом кино. Ты мне симпатичен, герой. И вовсе не отвагой.
Скорее тем, что я был слишком слаб и слишком откровенен с тобой. Это для Головина было «ничто не слишком»... Я рассказал тебе частичку себя, и этим ты мне стал близок.
– Хорошо сидим, – скривился в улыбке Олег. Добавил:
– Особенно я. По самые уши.
Корнилов задумался, кивнул каким-то своим мыслям. А когда заговорил снова, слова ему давались с трудом.
– А впрочем... ты так же примитивен, как и остальные животные, называющие себя людьми. Я лукавлю перед другими, ты – перед собой. И делаешь это так самоотверженно, что сам веришь в свои сказки. Нет, машины лучше людей. Машины никого не предают.
Он снова вынул из кармана коробочку с кокаином, ритуал повторился, только теперь Корнилов долго тряс головой и откашливался. Когда он поднял на Олега взгляд, глаза его сияли.
– Ты мне стал как брат, Данилов. Устранять тебя не будут. Но ведь Гриф был очень умный человек! – с подъемом произнес он и выжидательно уставился на Олега. – Что ты молчишь?
– Слежу за ходом твоей витиеватой мысли, умник.
– Что в ней непонятно? Гриф был очень умный! А что, если он прав? И – казачок ты засланный и пашешь-таки на какую контору?
– "Рога и копыта".
– Ты останешься жив. И жить будешь там, где нет ничего, кроме счастья. Мне всегда это виделось местом, где исполняются желания.
– Гараж, что ли?
– Мне не нравится твоя насмешливость.
– А мне не нравится твой галстук. Да и какие могут быть насмешки, умник? Я просто прикидываю шансы на счастье. Чебурашка жил в телефонной будке, король Луи – в Фонтенбло, царь Петр – в Монплезире, Ленин – в Швейцарии, Сталин-в Кремле. И это не принесло им счастья.
– Ты пьян, герой.
– Да, я пьян. И скажу потому тебе полную правду. Даже пропою. Но не фимиам. Хотя ты буржуй и контра. В смысле олигарх, товарищ покойника. Как там в нетленке: «А тот, второй, что шел за первым следом, не утонул и шею не сломал... Парам-памам, и протрубил победу, и – первым стал, и встал на пьедестал!» <Из песни Андрея Макаревича.> – напел Данилов, добавил заговорщицким шепотом:
– Отпусти меня, дяденька медведь, а я никому ничего... Тс-с-с... «Союз меча и орала». Полная тайна вкладов.
Корнилов встал, взглянул на часы:
– Пора заканчивать душеспасительные беседы.
– Я-то уж точно засиделся у вас.
– Согласись, Данилов, я не могу позволить себе роскошь просто отпустить тебя.
– Ты сейчас патетичен, как конная статуя Ильича. А все кокаин: от него и не у таких умниц мозги в тряпку превращались.
Корнилов усмехнулся, скривив губы:
– Когда-то я сказал тебе, герой: тебе не выжить в мире, где умеют только складывать и вычитать. Ты отважен, победа любит таких, но удержать победу тебе не дано. А что до мозгов... Сейчас мы отвезем тебя на дачу.
– В багажнике?
– Зачем? Выпьешь пару склянок огненной воды и уснешь вялым хануриком. На заднем поедешь, как бонза. Пьяная.
– Я крепок на спиртное, умник. И коньячок мягок, как пух.
– Иннокентий! – позвал Корнилов.
Подтянутый молодой малый среднего роста появился незамедлительно.
– Наша девушка спит?
– Так точно.
– Посмотри, в баре наверняка должна быть палинка.
– Что?
– Болгарский виноградный спирт. Арманьяк. Как ни странно, Головин был до него большой охотник. Говорил, прочищает мозги. Правда, он потреблял наперстками, а тебе, Данила-мастер, стаканами придется. – Кивнул помощнику:
– Найди, принеси.
– И – закусить, – в пьяном кураже махнул рукой Олег.
– Ты не хочешь узнать, что будет потом?
– Похмелье.
– Оно будет сквернее, чем тебе представляется.
– Почему? – удивленно приподнял брови Данилов.
– Я должен знать все, что варится в твоих изобретательных мозгах. Если ты кодирован на подобное вмешательство какой-то из контор, то лишишься рассудка.
Если нет – тоже: экономить препараты я не буду. В любом случае станешь безопасен. Это лучше, чем смерть.
– Полагаешь? Да ты гуманист, умник. Поди, ночами Эразма Роттердамского почитываешь под одеялом? И заныканными из столовки галетами хрустишь?
Улыбка зазмеилась по губам Корнилова.
– У тебя истерика, Данилов. Я доволен. Остаток жизни ты проведешь в сумасшедшем доме. Ты здоров, лет сорок протянешь при хорошем режиме. А то и все пятьдесят.
– А ведь так славно беседовали...
– Знаешь, почему я все это сделаю?
– Потому что ты – урод.
– Такие, как ты, Данилов, меня раздражают. Сильно раздражают. Вы везде и всегда ведете себя так, будто мир принадлежит вам. Даже теперь. Из-за таких, как ты, я всегда чувствовал себя убогим. Но я не убогий. И довожу до конца любое дело.
– Хороший тост. Я бы тебе поаплодировал, но одной рукой это сделать сложно.
Иннокентий появился бесшумной тенью, поставил на стол перед Даниловым бутыль и удалился.
– Ну что? Кушать подано: наливай да пей. Только бутылкой не кидайся.
Грохоту наделаешь. Кешу моего ты видел. Не скажу, что твоего разбора человечек, туповат, но исполнителен и силен. В случае чего – первым делом он Дашутку вслед за папой отправит. Потеря, конечно, но – как без них? Ты понял?
– Ты боишься меня, Корнилов. Даже теперь боишься.